Нечисть в мегаполисе

Глава 4

Пробуждение под будильник на следующее утро было не таким бодрым, в душу закралось подозрение, что сегодня в метро я пополню шеренгу угрюмых «зомби». Утро также не радовало солнечным светом, все небо затянули свинцовые тучи, порывы ветра несли откровенный холод, словно за окном выпал снег. Погода в Киеве – это самая большая загадка в мире, за день она может перемениться сто раз. Утром вы замерзнете от пронизывающего северного ветра, днем обгорите под палящим солнцем, а потом попадете под град, ну а ночью город затопит ливень.

Шаркая стоптанными тапочками по линолеуму, я как сомнамбула побрела на кухню за порцией кофеиносодержащего допинга. Федя стоял у окна и задумчиво-печально вглядывался в хмурую предгрозовую городскую даль. Приступы меланхолии происходили с Федей раз в квартал, и, по моим подсчетам, он даже выбился из графика. Глубоко вздохнула, набираясь терпения для беседы на тему «Чего же все так плохо? И  отчего жизнь так несправедлива?». Меня эти вопросы тоже мучают, но я хоть ими других не извожу.

– Вот скажи, зачем люди приходят в этот мир? – задумчиво протянул призрак.

– Мучиться. И мучить других, – злобно сообщила я, разыскивая банку из-под кофе.

Философские беседы в шесть часов утра не мой конек. Спросонья я злая, а местами даже агрессивная, и трогать меня вообще не стоит во избежание ссоры. Но Феде-то что, он уже и так мертвый.

– Вечно ты со своей иронией, – вздохнул Федя.

– Никакой иронии. Чистая религия, – пожала я плечами. – Душа, проходя через страдания, очищается. Мы живем, проходим или не проходим испытания и постепенно приближаемся к свету. Или не приближаемся.

– Почему тогда страдания других приносят больше боли, чем свои?

– Это у нормальных людей. А есть те, кому плевать, – по кухне пополз мерзкий запах жженой резины. Кофе у меня еще тот, цена соответствует качеству – оба низкие. Я выругалась и полезла в шкаф за принесенным Иркой пакетом. – Федь, ты чего так раскис?

– Я с отцом виделся, – вздохнул призрак и отплыл от окна.

– Когда? – насторожилась я, заваривая новую партию кофе.

Запахи смешались, и стало похоже, что в кухне кто-то разлил жутко ядовитую дрянь.

– Вчера на кладбище. Решил проведать, а там он сидит.

– И что? Он тебя видел?

– Нет. Сидел и говорил, плакал, – Федя повернулся ко мне. – Он никогда со мной так не говорил. Он действительно страдает. Себя винит.

– Федя, – я попыталась сдержать дрожь в голосе. – Может, стоит забыть все, простить и успокоиться?

«И упокоиться» – это я уже подумала. Ведь пока дух не отпустит свои переживания, свою боль и обиды, они как камни будут держать его в нашем мире, не давая шанса на покой или перерождение.

– Ну почему он не был таким, пока я был рядом? – призрак не слышал меня, сейчас он слышал лишь свою боль. – Я бы все отдал за такую нашу беседу. Я бы ему все простил. Почему я не был ему нужен тогда, при жизни?

Я сидела и молча слушала этот монолог. К глазам подкатили слезы, и я с трудом смогла их удержать, не дав выдать мои переживания. Как человек может терпеть столько одиночества? Мне кажется, что об одиночестве Федя знал все. Не должен человек уходить из жизни один, да еще и с тяжелым сердцем. А Федя ушел, и теперь никак не мог найти покой. И все из-за нежелания простить, забыть, смириться. Порою наши страсти, боль, печаль мучают нас куда больше мифических демонов. Мне так хотелось его обнять, пожалеть, просто показать, что он не один. Грудь сжали непролитые  слезы, я потянулась к Феде, ладонь легонько скользнула сквозь туманную фигуру и уперлась в подоконник.

– Ты чего? – удивился Федя.

– Обнять тебя хотела. Смотреть тошно, как ты себя мучаешь, – попыталась я придать своему голосу не такой плаксивый тон.

– Жаль, что мы не встретились раньше, – вздохнул Федя. – Мы бы могли дружить.

– Мы и так дружим, – пожала я плечами. За равнодушием и иронией легче всего прятать боль и печаль.

– Ты меня терпишь. Жалеешь. Это не то.

– То, не то. Твои терзания не дают тебе покоя. Жил сложно и после смерти все усложняешь.

– Спасибо тебе, – Федя так жалобно глянул на меня, что я чуть не разрыдалась. – Знаешь, встреча с тобой – самая моя большая удача в жизни. И пускай это случилось после смерти, я все равно рад. Такие люди, как ты, – большая редкость.

– Я и вправду редкая, – подмигнула я призраку. Зачем растравлять и без того неупокоенную душу.

Из отдушины послышалось громкое хлюпанье носом, потом выбрался и сам источник звука. Семен, пару раз громко высморкавшись и откашлявшись, чтобы скрыть дрожь в голосе, спрыгнул на пол и взобрался на табуретку.

– Чего раскисли? Сидят, сопли распустили, – Семен старательно изображал раздражение, но я точно знаю, что он тоже переживает за друга. – Чай пить будем? А то Аська своей бурдой всю кухню завоняла.

– Сам чай заваришь, а мне пора, – спохватилась я.

– А завтрак? – Семен строго следовал маминым инструкциям. – Давай я тебе овса твоего кипятком залью. Или хоть хлеба с маслом.

– Некогда. Поем по дороге.

– Той отравы? – простонал домовой. – У меня там яд крысиный остался. Хошь, дам? Чего зря деньги тратить?

– Ладно, давай овсянку, и все, я ушла.

Если описать мои будни в двух словах, то все происходило как описано выше, только погода и настроение моей домашней нечисти было разным. Я бодро ходила на работу, раздражала Марка, веселила Кирилла и, как оказалось, неплохо справлялась с рабочим процессом. Дни сменялись один за другим, неизбежно приближая выходные. Вечер пятницы всегда самый тяжелый, все время думаешь о конце рабочего дня и строишь планы на выходные, от этого время тянется еще медленнее. Кирилл пытался уделять мне как можно больше внимания, вызывая подозрения, что такая забота продиктована не только дружескими чувствами. Но все свои подозрения я привыкла списывать на неуемную фантазию, ведь наша с Кириллом дружба была ну очень давно и сохранить детскую симпатию он вряд ли мог.

– Ну что же, недельное испытание пройдено, – начальство весело улыбалось, стоя у моего стола. Как он умудряется так тихо подкрадываться? Раньше я такого свойства за ним не наблюдала.

– Надеюсь, – этот новый Кирилл меня смущал.

Все-таки рядом был не привычный для меня мальчик, а мужчина и, надо признать, очень даже ничего... Да что там юлить, у меня рядом с ним поджилки от волнения трясутся. Думаю, мои одноклассницы локти себе кусали, увидев, как изменился тот, кого они усиленно не замечали.

– Собирайся, подвезу тебя, – Кирилл решительно клацнул замком кабинета.

Через полчаса я неловко жалась на переднем сидении авто, рядом со взрослым Кириллом мне всегда неловко. Меня заботливо зафиксировали в кресле ремнем, трижды спросили, не дует ли мне, не жарко ли, нравится ли музыка в радио. У меня сложилось впечатление, что Кирилл волновался еще больше, чем я. Машина плавно двигалась в потоке себе подобных, как карась в заросшем сельском пруду. В час пик ездят на машине только те, кто никуда не торопится, я же в вечных пробках начинаю тосковать чуть ли не до судорог. Кирилл сосредоточенно вглядывался в дорогу, что при полной обездвиженности авто выглядело по меньшей мере странно.

– Как я помню, ты любишь передвигаться пешком? – мой начальник небрежно оперся локтем об руль.

– Не люблю сидеть без дела, сам знаешь. Езда за рулем лишает множества положительных эмоций и возможных знакомств, – я судорожно терзала пересекающий грудь ремень безопасности.

– А как же толчея в транспорте, злые пассажиры, тряска и пробки?

– Ну сойдет за психологическую разрядку. Поругался в дороге и на работу пришел уже в боевом настроении.

– Тебя послушать, так все, что многих в жизни раздражает, надо принимать за благо, – Кирилл так ласково улыбнулся, что, не будь я пристегнута, улетела бы от умиления в небо,  как наполненный гелием шарик.

– Так жить легче. Если все принимать как кару, то жизнь очень скоро станет похожа на отбывание срока. Жить тогда совсем не захочется.

– Так ты стала философом, – начальник удивленно тряхнул головой. – В школе ты больше была склонна к тоске.

– Ну, я решила пересмотреть свое отношение к жизни.

Поток машин снова двинулся, переключив внимание Кирилла с меня на дорогу. Мимо проползали дома и скверы, яркие рекламные баннеры и злые люди на остановках, ожидающие троллейбусов. Нет, к своему стыду, я сейчас искренне радовалась, что сижу в мягком кресле и обдуваюсь кондиционером, а не жарюсь под заходящим солнцем на остановке. Машины снова замерли, оставив нас созерцать афишу с рекламой очередного боевика. Все как обычно: милая героиня, героичный герой и уйма спецэффектов, разбавленная парочкой сопливых сцен. Ни о сюжете, ни об игре актеров мечтать не приходится.

– Сто лет не был в кино, – задумчиво протянул Кирилл, изучая афишу.

– А что мешает сходить? – я не понимаю походов в кино, по мне лучше смотреть кино дома.

– Сложно найти единомышленника по фильму. – Кирилл криво улыбнулся, покосившись на меня. – А в одиночку ходить скучно.

– Ну Марк, я думаю, не откажется, – ляпнула я, вызвав в ответ добродушный смех.

– Ася, в наше время двое хорошо одетых мужчин, которые вместе идут в кино, становятся жертвами малоприятных сплетен. Думаю, Марк откажется.

– В таком контексте я его понимаю. – засмеялась я в ответ.

– А как ты теперь относишься к походам в кино?

– Я их теперь не люблю, – честно и без задней мысли выдала я.

– И в чем причина? Раньше ты бежала на премьеру быстрее лани.

– Старею, – вздохнула я. – Терпеть не могу, когда кто-то хрустит попкорном над ухом, или отпускает тупые шуточки на весь зал, или перегораживает  пол-экрана башкой, или в туалет по сто раз за фильм ходит, – я со злобой вспоминала все свои походы в кино, ни один из них не проходил гладко. – Туда ходят, только когда фильм лишь предлог. А хорошее кино надо смотреть дома и в хорошей компании.

– А я уже надеялся, что ты составишь мне компанию, – Кирилл деланно равнодушно пожал плечами и снова уставился на дорогу. – Как в старые добрые времена.

Я от растерянности принялась изучать лениво ползущий поток машин. И как мне это понимать? Ну, впрочем, по старой дружбе люди в кино ходят? Нет? Ведь в детстве мы ходили уже в кино... Ну нам тогда было по 10 лет, но ходили же. От этих мыслей я растерялась еще больше. Мысль, что мы пойдем в кино как друзья, меня не радовала. А ведь должна? Или нет? И чего это я?

– Ну если приглашаешь, то могу потерпеть неудобства. Но тогда уж и фильм должен быть не такой, – я зло кивнула на ненавистный баннер.

– Сама выберешь, – согласно кивнул Кирилл. По моим наблюдениям, он тоже заметно нервничал. Тоже не хочет идти в кино как друзья? Или, наоборот, хочет?

Всю оставшуюся дорогу мы ехали молча под звуки мелодий из радио. Спустя еще час авто Кирилла плавно заруливало во двор моего дома. Кирилл вышел из машины, галантно распахнул дверь и помог мне выбраться. Я по возможности попыталась грациозно вылезти из машины. За час с лишним тряски в пробках ноги напрочь затекли и гнуться отказались категорически. Мы стояли, неловко переминаясь ноги на ногу, как двое подростков на школьной дискотеке. Я рассеянно подняла глаза к окнам своей квартиры. Свет не горел. Зато у окна явственно виднелись две любопытные фигуры. Семен стоял на подоконнике, всем своим телом прижавшись к стеклу, расплющив и без того увесистый нос до состояния лепешки. Федя же пошел дальше и наполовину высунулся сквозь стекло, блекло фосфоресцируя в вечерних сумерках. Я с раздражением глядела на своих домочадцев, радуясь лишь тому, что вижу этот цирк одна я. Пальцы в кармане сами сложились в неприличную комбинацию, и я приложила титанические усилия, чтобы не ткнуть ее в направлении без меры любопытной нечисти.

– Так что, сходим в кино на выходных? – Кирилл держался настолько непринужденно, что я стала сомневаться в своих домыслах.

– Можно, – рассеянно согласилась я, но память вовремя предоставила мне напоминание о данном маме обещании. – Ой. Нет. В выходные я к родителям еду. Я обещала. Извини.

– Ничего. В другой раз, – Кирилл с явным разочарованием вздохнул. Опять дернул плечом. Нервничает. – Тогда до понедельника.

– Да. До встречи, – закивала я и двинулась к подъезду.

Да уж, ночка мне предстоит бессонная, столько нужно обдумать.

***

Утром я сонно тащилась к метро, щурясь от набиравшего жар солнца. Мои родители решили сбежать из городской духоты на дачу, и теперь мне предстоял долгий путь в душной междугородной маршрутке. Но перед этим надо было заехать к родителям домой и захватить пару забытых при сборах вещей. В пакетесоблазнительно шуршала коробка мармелада «лимонные дольки», горячо любимое лакомство нашего домового Кондрата. Он верно служил многим поколениям нашей семьи, и в детстве меня иногда оставляли на его попечение, когда мать или бабушка были заняты делами. Немногие дети могли похвастаться, что таблице умножения и стишкам про Мойдодыра их обучил домовой.

Я осторожно открыла дверь родительской квартиры, боясь задеть ведро с водой или еще какую-то утварь. В отсутствие хозяев домовые часто затевают уборку. Вы не замечали, как иногда после вашего долгого отсутствия в квартире нет ни пылинки, посуда в серванте не запылилась, как долго не пачкаются окна? Вы думаете на хорошие окна, полироль, моющее средство, а на самом деле ваш маленький помощник выбивался из сил, надраивая квартиру к вашему приезду. Да и зачастую мелкой уборкой они занимаются в любую удобную для них минуту. Протирают зеркала, гоняют тараканов (если они есть, а может, потому их у вас и нет), моют полы, ванную, снимают паутину. Вы даже не представляете, какая кипит работа, когда вас нет дома. А вот если в вашей квартире не все так гладко, значит, домовой на вас в обиде или того хуже – ушел он от вас. Кондрат грохотал посудой на кухне, тщательно перемывая все столовые приборы из ящика стола. Я прошла на звук, аккуратно, под стеночкой, стараясь не натоптать в прихожей.

– Привет, – приветствовала я домового, выгружая содержимое сумок на стол.

– Здоров, – прошамкал Кондрат, раскладывая вилки и ложки по отдельным ячейкам. – Что-то ты поздновато. Дрыхла, небось.

– Угу. Людям иногда надо спать, – огрызнулась я. – Это для тебя 9 утра – поздно, а для меня это рань несусветная.

– Распустилась молодежь, – вздохнул домовой, забираясь на кухонный диванчик. – Вот я помню…

– Вставали с петухами, за водой шли к колодцу, печь топили, – скороговоркой перебила я домового, ворчливость – главная отличительная черта домовой нечисти. Все они: домовые, волосатки, дворовые и домашние кикиморы – не прочь поворчать и попричитать. – Мне уже об этом говорили.

– Вредная ты Аська, не возьмут тебя замуж, – вздохнул Кондрат, подбираясь к заветной коробке.

– С таким багажом и не удивительно! Вы, домовые, народ прожорливый, – с улыбкой призналась я, наблюдая, как домовой набивает рот мармеладом.

– Ладно, не дуйся, – заулыбался Кондрат. – Ты лучше давай поешь и поезжай, а то к вечеру доберешься. Все нужное в пакете в коридоре. Твоя мать голову бы забыла, если бы не я.

– Это у нас семейное, – гордо выдала я. – Я уже позавтракала. Меня Сеня кормил.

– Этот накормит. Вон что от тебя осталось! Кожа да кости, – Кондрат пододвинул ко мне тарелку, накрытую полотенцем. Аромат наводил на мысли о пирожках. – Я матери говорил, не к добру девку одну жить отпускать. И вот отощала, не высыпаешься, а там гастрит, и ...

– И останусь я в девках куковать, – согласно кивнула я, продолжая давно заученную фразу. Пирожки оказались с черникой, я алчно ухватила следующий, не дожевав предыдущий.

– Боюсь, что ведьминский род на тебе того, – кивнул Кондрат. – Не стоило твоей бабке тебя так баловать. Ты это, кончай жевать. Ехай давай.

– Выгоняешь? – притворно обиделась я.

– Да мне-то что, – пожал плечами домовой. – Тебе в раскаленной жестянке по солнцепеку трястись.

– А сам чего на дачу не поехал? – крикнула я из прихожей. – Сам ведь про колодец и петухов только что распинался.

– А квартиру на кого оставить? – всполошился Кондрат. – Воры, бомжи или, того хуже, дети соседские. Двери загадят, окна побьют.

– Ух, и страсти ты придумал! Не снесет нашу квартиру за неделю. А от воров родители еще год назад сигнализацию поставили.

– Угу, и приедут они с отцом в пыльную квартиру. А так я тут похозяйничаю, к приезду стол накрою, – мечтательно затянул домовой, выходя ко мне в прихожую.

– А мне кажется, что колодцы и клозет во дворе для тебя такая же дикость, как и для меня, – злорадно сверкнула глазами я.

– Когда кажется, креститься надо, – обиделся уличенный во лжи Кондрат. – Поезжай. А то до вечера не доедешь.

– Ну, всего тебе, злюка, – я ласково потрепала домового по пыльной шевелюре и, подхватив сумки, вышла вон.

– Легкой дороги, – буркнул домовой, запирая двери на все замки.

Ну легкой дорога быть не собиралась. Междугородные маршрутки – это маленькая, передвижная камера пыток и для тех, кому повезло ехать сидя, и для тех, кому пришлось стоять. Маленькая, тесная машинка с трудом умещала в себе и воздух, и пассажиров, поэтому к середине пути люди задыхались от жары и духоты. Я сидела на последнем сидении, безжалостно зажатая сумками и рюкзаками моих соседей. Солнце по-садистски светило прямо в глаза, кресло заботливо грело и без того взмокшую спину, наши дороги делали все, чтобы пассажиров бесконечно трясло и подбрасывало. Находясь уже на грани теплового удара и морской болезни одновременно, я вывалилась из транспортного средства на нужной остановке. Свежий ветерок вяло попытался привести меня в чувство, но жаркие лучи свели на нет все его старания. Забросив на плечо рюкзак, я поплелась в сторону дачного поселка, где отдыхали от жары мои родители.

Поселок и вправду размещался в живописном месте: совсем близко лес, чуть дальше – речка. В этих местах водилось великое множество ягод и грибов, по дороге можно было встретить уйму людей, торгующих лесными богатствами, но меня интересовал всего один. И человеком он не был. Дядя Филя торговал на рынке, казалось, целую вечность (хотя, если вдуматься, это могло быть правдой), и в качестве его товара я была уверена на все сто процентов. Да и как могло быть иначе, если ягодами торговал сам леший? Я долго ломала голову, зачем нечисти деньги, пока не встретила его в сельмаге с сумкой, битком набитой сладостями. Не знаю почему, но почти вся известная мне нечисть питает маниакальную слабость ко всему сладкому, и местный леший не был исключением.

Мой знакомый скромно ютился в веренице прочих торговок и торгашей. Ничем не приметный старичок в вытянутом на коленях трико, стоптанных кирзачах и серенькой тенниске, он мало напоминал тех сказочных персонажей в лаптях и одежде из осенних листьев. На голове лешего красовалась обтрепанная соломенная шляпа. Заметив меня, дядя Филя призывно замахал мне руками, видимо, боясь, что я куплю ягоды у его соседей.

– Доброе утро, дядя Филя, – радостно заулыбалась я. – Как торговля?

– Утро добрым не бывает, – грустно вздохнул леший. – Торговли никакой.

Леший печально глянул на снующих мимо людей. Косой солнечный луч высветил сочный синяк на впалой скуле.

– А это кто вас так? – тех, кто мог запросто накостылять лешему, я знала наперечет, и людей в списке не было.

– С местным водяным поспорили, – оживился Филя, радуясь возможности пожаловаться. – Ну знаешь того, что сторожем в рыбхозяйстве работает?

– Кто ж его не знает, – кивнула я.

Сторожа Васю знали все браконьеры района. Скорый на расправу, водяной всадил не один пуд соли в местных воришек, а по ночам он сам и его подопечные  русалки с готовностью путали сети и рвали леску всем охочим к разводимой в запруде рыбе. Водяной и реку свою охранял, и доход фермеру приносил, и деньги на свои мелкие потребности зарабатывал.

– А чего поспорили?

– Да... – замялся леший. – Русалок своих совсем распустил. Бегают по лесу в чем мать родила, грибников и охотников пугают. Парням, что на турбазу приезжают, головы морочат. Я понимаю, в купальскую ночь, но ведь уже чуть не каждый день повадились!

– И кто победил в споре? – поинтересовалась я, склоняясь над лотками с черникой и земляникой.

– Ничья, – гордо похвастался леший. Значит, у водяного синяков больше. – Достигли взаимопонимания. А ты что-то покупаешь или так, поболтать по старой памяти?

– Покупаю. Чернику, – я протянула лешему деньги. – А лекарственные травы уже не заготавливаете?

– Все лесное у меня здесь, – леший достал битком набитую свертками корзинку. – Листочки для чая ягодные. Дубовый лист, березовые почки. А все остальное у полевиков узнавай.

– Раньше они через вас торговали.

– Обнаглели, черти! Сами торгуют. Делиться не захотели, – нахохлился леший. – А тебе очень надо?

– Ну желательно. Если товар такой, как раньше, – покупать травы или дары леса я предпочитаю у прямых их охранников. – А то мои запасы истощились.

– Пошли, – леший подергал за рукав соседнюю торговку. – Присмотрите за товаром.

Мы побрели через рынок в самый закуток. Полевые духи бодренько развешивали веники сушеных трав под своим навесом. Кудрявые светловолосые озорные подростки в выцветших футболках, они меньше всего вязались с разложенным рядом товаром. Почти вся известная мне нечисть предпочитает образ седовласых стариков и старушек, и только полевики и русалки оборачиваются подростками и детьми.

– Что вас интересует? – деловито осведомился старший полевичок (хотя поди разберись, кто у них старший), но, поймав мой взгляд, заметно приуныл. – Для зелий сырья нет.

Я вижу их суть, они видят мою, так что притворяться при них смысла нет. Хотя ведьму вычислить очень просто. У нас особый взгляд, и люди замечают эту особенность, на подсознательном уровне испытывая перед нами благоговейный ужас. По этой причине ведьмы в глаза и не смотрят. По этой примете нас и определяют. Вот такая заковыка...

– Я не практикую, – успокоила я полевичка. Ведьм нечисть принимает за своих, поэтому не церемонятся.

– Знакомая моя, – подал голос леший, – из мирных.

– Тогда чем могу помочь? – полевик заметно подобрел, часто моргая разноцветными глазами.

Все эти мальчики и старики – показуха для людей. Только маги могут видеть нечисть такой, какая она есть, или если она захочет показать свой истинный облик. При мне полевик решил не притворяться и отвел свой морок. Признаться, полевики довольно жуткого вида – полностью черные, с волосами – травой, длинноногие и худые. Мне резко поплохело от его вида.

– Мне бы вот, – я протянула полевику список нужного, пытаясь не глядеть на него.

Ну не люблю я нечисть в чистом виде. По мне, так лучше пусть прикидываются человекообразными. Полевичок передал список помощнику, и оба зашуршали газетными листами, упаковывая заказ. Из-за прилавка поплыл дурманящий аромат васильков, ромашки и прочих полевых «благовоний». Полевики подошли к процессу со всей серьезностью, и на прилавок лег пакетик с аккуратно уложенными свертками, разве что бантиком не украшенный.

– Вот. Все согласно списку, – отчитался дух. – Проверять будешь?

– А нужно? – прищурилась я. Обмануть ведьму не решился бы самый отчаянный безумец.

– Ну, бывают недоверчивые клиенты, – полевик косо глянул на лешего. – Иногда и свои не доверяют.

– Вы цену заломили! Люди не хотят покупать! – взвился леший.

– Так цену заломили из-за тебя, – полевик тоже не собирался отступать. – Процент он, видите ли, увеличил. Коммерсант фигов!

– Что?! – набычился леший.

– А давайте успокоимся, – подала я голос. – Вот ваши деньги, и мы пойдем.

Полевик взял у меня плату и, отсчитав половину, остальное вернул, злобно сверля глазами лешего.

– Для своих скидка. Не думайте, что мы жмоты последние.

– Я и не думала, – поспешила заверить я. Мне еще участия в разборках нечисти не хватало. – Спасибо, и до свидания.

– Всегда рады, – с нажимом подтвердил полевик. – Мы качество гарантируем.

Леший молча подхватил мои покупки и побрел к своему прилавку.

– Видала, какие нахалы! – сокрушался Филя. – Я за них тут пыхтел, мерз, мок, а они!

– Ну теперь только за себя мокнуть и мерзнуть будете, – успокоила его я. – Зачем вам лишняя морока?

– И то правда, – согласился леший. – Еще что-то брать будешь? Овощи, фрукты. Я знаю, где молоко самое свежее.

– Нет. Я и так все утро тут пробегала, – отмахнулась я.

– Так ты скажи, я вечером занесу, – заботливо предложил Филя.

Доброе отношение приятно всем без исключения: и лешим, и полевикам.

– Не стоит. Если что, я в день отъезда зайду.

– Ну, гляди. Мне не сложно, – леший ласково упаковывал ягоды в мой рюкзак.

Распрощавшись с лешим и получив в виде бонуса связку свежесобранных грибочков, я побрела дальше к видневшимся в зеленых зарослях дачным домикам. Люди живут и даже не знают, с кем говорили минуту назад. Кто ваша консьержка в доме? Старушка -пенсионерка или бездомная волосатка, жена домового? Жившие в деревенских дворах дворовые с появлением крупных городов перепрофилировались в дворников, домовые –  в сторожей. Многие лешие официально трудятся егерями в охотхозяйствах. Водяные разводят и торгуют рыбой. А знаете ли вы, кто вообще ходит по улицам городов? Кто сидит рядом с вами в транспорте? Все эти сказочные персонажи никуда не исчезли, их жизнь изменилась, как и наша, заставляя приспособиться к новым реалиям. Мы перестали в них верить, но это не мешает им вмешиваться в наши жизни. Часто случается, что из-под колес несущейся на всех парах машины нас выдергивает случайный прохожий, а нам и невдомек, что это наш собственный ангел-хранитель. А сколько призраков в совершенно осязаемом виде проходят мимо нас?

Легче всего объяснить свои несчастья невезучестью, а не подобранной на улице булавкой. Мы с легкостью позволяем незнакомцу угостить нас в кафе, а потом не понимаем, с чего нас тянет пить чуть ли не каждый день водку. А упивень сделал свое дело, и доволен. Мы все знаем, что пьяницы пьют в одиночку, даже не догадываясь, что это не так. Просто собутыльник видим лишь тому, кого спаивает, а спаивает он реально. И все эти галлюцинации не что иное, как прорыв в тонкий мир, полный как добрых, так и злых существ. Одни живут мирно, иногда делая мелкие пакости, другие видят смысл в изведении людского рода. И не пытайтесь найти в их действиях рациональное зерно. Тонкий мир на то и тонкий, наполненный эмоциями и чувствами, движущими его, наполняющими и питающими. А вот мы, люди, решаем, какими эмоциями наполнить его, и вследствие этого получаем то, что заслужили. Не все наши неприятности и беды связаны с мистикой, но списывать со счетов ее влияние тоже не нужно.

До дома родителей я и вправду добралась к вечеру, обгорев, получив солнечный удар и каждые десять минут отзваниваясь маме о своем местонахождении. И все-таки за городом лето было не настолько агрессивно настроенным, как в городе. Вечер принес прохладу и вкусный запах ночных цветов с полей. В густых зарослях сирени пел соловей, жужжали цикады, ухали совы. Я вальяжно восседала в плетеном кресле, попивая горячий чай со свежезаваренными листиками земляники (лесной!), вокруг лампы порхали ночные мотыльки, самоотверженно тараня раскаленное стекло, даже комары и те жужжали уютно. Глаза устало слипались, мне казалось, что я растеклась по креслу как подтаявшее мороженое.

– Ну, как работа? Нравится? – как бы между делом отозвалась мама, убирая со стола. Видать, Сеня уже доложил.

– Хорошо, – зевая, отозвалась я. – Сеня говорил, у кого я работаю?

– Нет, – отчеканила мама и замерла, готовая внимать.

– Помнишь Кира из моего класса?

– Тот хорошенький мальчик, который за тобой везде ходил? – у мамы глаз наметанный, все-таки стаж.

– Ну да, мы дружили, – игнорируя мамины домыслы, кивнула я. – Так вот, он меня к себе взял.

– Ничего себе! – мама с интересом снова уселась за стол. – И какой он? Вырос?

– Мама, конечно, вырос, лет так на 15 вырос. Я его не узнала, он очень изменился.

– Ну все изменились.

– А меня он сразу узнал, – с грустью выдохнула я.

– Нашла о чем грустить, – отмахнулась мама. – Радоваться надо, значит, не старишься.

– Я и радуюсь, – соврала я. – А почему ты сказала, что он за мной везде ходил?

– Так он и ходил как пришитый. Ты что, забыла? – мама насмешливо глянула на меня. – Даже учителя шутили, что у тебя поклонник появился.

– Ну да, – я устало потерла переносицу, «тили-тесто» нам вслед часто кричали. Так  это же дети. – Мы просто дружили. Мы же детьми были.

– Ну ты может и дружила, – пожала плечами мама. – Ты всегда была погружена в свои мысли и мало что замечала. Да и не такие дети, вам по 15 было. Давай-ка собирайся спать. Завтра поболтаем.

Я покорно отлепилась от кресла и поплелась в спальню. Хорошо жить на природе. Вот выйду на пенсию и тоже уеду жить на дачу... если доживу.