Недетские прятки

Недетские прятки

Недетские прятки
Даша училась в педучилище, проходила практику в детском саду. На автобус не успела и стояла на остановке. Май, а очень холодно - Сибирь есть Сибирь. Уже вечерело, переживала: "А вдруг автобус вообще не придёт? Пешком далеко, на такси денег нет. Что делать"?
Вдруг её окликнули, давно не встречала Луизу Людвиговну, очень обрадовалась. На первом курсе учительница была для них в буквальном смысле классной мамой. Поддерживала, помогала, утешала, преподавала немецкий язык.
«Вот так же намёрзлась, как я, стоя на остановке, и ушла работать в школу, к дому поближе», - думала Даша.
- Ты можешь заболеть, - сказала Луиза Людвиговна. - Знаешь, пойдём со мной: муж на дежурство уходит, в общежитие позвоним, чтобы не потеряли тебя.
Девушка согласилась, стоять было холодно, автобуса может совсем не быть. Жила Луиза Людвиговна действительно, возле школы.
- Вот здесь я работаю.
- Поэтому и нас бросили, - с упрёком сказала Даша.
- Мне пришлось уволиться: студентов с английским набрали много, а немецкой группы нет.
«Вот он - рай,» - думала девушка, попав в тёплую квартиру.
Муж её работал в милиции, спешил на работу. Луиза Людвиговна отнеслась к Даше по - матерински, приготовила горячую ванну, накормила вкусным ужином. Они долго не могли наговориться, не встречались два года. Рассматривая её лицо, синие, открытые глаза, прямой нос, пухлые губы, Даша сделала вывод, преподавательница не изменилась, а даже похорошела.
Долго обсуждали новости училища, потом хозяйка на минуту вышла в другую комнату, вернулась, держа в руках ткань.
- Посмотри, что я нашла: мы тебе сейчас модные брюки смастерим. Завтра оденешь, и не будешь мёрзнуть.
И через сорок минут удивлённая гостья стала свидетельницей, как кусок бесформенной материи превратился в шедевр. Это сейчас в изобилии вещей, купленных на рынке, а в то время хорошую вещь можно было только «достать». А здесь на её глазах произошло чудо. Когда Даша примерила брюки, они оказались коротковаты, но швея пришила манжеты - это было ново и необычайно красиво. Потом принесла ручную машинку, и через час все было готово.
- А кто вас так красиво шить учил? - любопытствовала Даша.
- Мама работала учительницей в школе. Как давно это было… - вздохнула хозяйка.
- Расскажите, пожалуйста, мне так интересно, как другие люди живут, ведь я ничего не знаю.
- Хорошо жить в неведение, когда правда такая жуткая, страшная, ужасная. Ну, что ж, слушай. Моя семья до войны жила в Поволжье, в колхозе. Отец был председателем, большой, удобный дом построил; мама днём работала в школе, вечером шила на заказ. Родители держали корову, свиней, птицу, трудились, жили в достатке. В колхозе были люди разных национальностей, но все дружили.
Началась война с Германией, и национальность - немец, стала для многих приговором, отца арестовали. Мы с мамой поехали в город, следователь так и сказал:
- Враг народа.
Ехали домой на подводе, и конюх, маме говорит:
- Бежать тебе, Эмма, надо с детьми, а то тебя, как и Людвига, - в тюрьму.
Ночь не спали, позвала мама нас с братом, спросила:
- Что будем делать? Я собрала все деньги, надо бежать. Всё равно куда.
Договорить она не успела: у дома остановилась машина. Мама глазами показала на окно. Шепнула:
- Бегите, - и дала мне в руки сумку.
Луиза Людвиговна, смахнув слезу, продолжала:
- Сидя в кустах с братом, видели, как маму арестовали. Страшно было уходить в неизвестность от родного дома. Смотрели друг на друга, плакали. Мне тогда тринадцать лет весной исполнилось, а Гюнтеру - девять. В сумке нашли деньги, сухари, несколько кусков сахара и вот этот крестик, он висел у неё на шее. Только к вечеру мы оказались на вокзале в городе, забитом беженцами. Шли, взявшись за руки, чтоб не потеряться. Подошли к охраннику, попросили:
- Помогите уехать: отец на фронте, мать потеряли, мы беженцы.
Отдала ему почти все деньги. Он посадил нас на платформу (там стояли станки) и сказал:
- Сидите, как мыши, а то и мне, и вам по шапке будет.
Укрыл нас брезентом, поезд тронулся. На полу стружка, от неё пахло ёлкой. От пережитого я уснула и увидела сон, где мы наряжаем ёлку. Мама весёлая, радостная, ей папа красивые бусы дарил перед войной, она их на ёлку повесила. А потом повернулась ко мне и говорит:
- Луиза, ты старшая, назовитесь русскими именами, береги брата.
Проснулась: паровоз едет на восток, мы - в другую жизнь. Проехали две ночи и два дня, мужчина нам воды, хлеба принёс. Когда поезд остановился, он нам и говорит:
- Всё, мальцы, приехали, дальше не поедет.
Охранник помог нам перебраться на платформу с углём, она ехала дальше. Днем ещё можно было согреться, а ночи стали очень холодные. Одеты мы по-летнему, промёрзли, Гюнтер заболел.
Я, оставив ему сумку, на какой - то станции выскочила. Вбежала в первый попавший дом просить о помощи. Женщина без слов подала с вешалки фуфайку, мужские брюки, шапку, обула в валенки с калошами, догнала меня у станции, сунула горячей картошки.
И тут я с ужасом поняла, что паровоз уехал. Надела на себя брюки, фуфайку, шапку, бегаю по платформе, спрашиваю:
- Поезд здесь стоял с углём, мальчика не видели?
Никто ничего не видел.
Ночью пошёл снег. Я дома любила лепить снежки! А тогда с ужасом представляла, как замерзает брат.
Видимо, я тоже заболела, металась по станции, хотела его догнать. Везде люди пытались пробиться в вагон. Тут увидела разбитое окно в поезде, и военный стоит, спросил:
- Ты куда, пацан?
- Брата потерял, беженцы.
- Тебя как зовут?
Я почему - то сказала:
- Ваня.
- Тёзка значит, - сказал парень.
Падал мне руки, втащил в окно, помог взобраться на третью полку, куда вещи кладут. Больше ничего не помню, очнулась: парень меня трясёт, спрашивает:
- Идти сможешь?
Как уж мы с ним шли, на подводе ехали - помню обрывками, смутно. Дома его мать посадила меня в корыто мыться, волосы сразу подстригли налысо из-за вшей, коросты. Пролежала с высокой температурой, бредила, звала Гюнтера. Очнулась ночью в тёплой постели, мне показалось, что я дома, позвала маму и опять провалилась в пустоту. Прошла неделя, я пришла в себя, Ваня меня спрашивает:
- Ну, что, тёзка, долго обманывать будешь?
Я всё ему рассказала:
- Я - Луиза Людвиговна Шварц, моего отца и мать по ошибке арестовали, они не виновны, а Гюнтера я потеряла. Простите, что я вас обманула, хотела спасти брата, и спасибо, что вы меня не бросили.
Мать Вани слушала и плакала. Потом они долго совещались. До меня только обрывки их разговора доносились.
- В детский дом - попадёт: слабенькая, не выживет. Родителей, наверное, расстреляли, сирота. Документов нет, а мы, Ваня, давай Люды покойной метрики отдадим, в городе паспорт получит. А весной уедем подальше, вдруг прицепится кто, жалко девчонку.
Так и решили. Ванина сестра летом утонула, на год меня младше. Метрики её остались у матери. На Новый год я уже сидела с ними за столом, и вся деревня знала, что с Украины родственница, Люда, приехала. Оставаться было опасно, и весной Ваня в Сталинске нашёл работу в военкомате, дали комнату в бараке. Так тяжело к чужому имени привыкать - стала я Людмилой Михайловной Ходько. По чужим метрикам пошла в школу, окончила с отличием, поступила в институт.
Ване к празднику пошила рубашку, примеряет, а сам не дышит и говорит:
- Это по документам ты мне сестра, а сердце замирает, кровь стынет, как тебя увижу. Что делать?
А я его с первой минуты полюбила, как только увидела. Совет дала мать:
- Давайте уедем в глухую деревню, будете как муж и жена жить, никто нас не знает.
Ваня ранен в ногу, всю войну в военкомате прослужил. Подал в отставку, поехали в лесхоз, в глушь. Я школу приняла, работала и учителем, и директором.
Муж в лесхозе сначала бригадиром, потом механиком. Там родились мои сыновья Ваня и Алёша.
После смерти Сталина стали люди из лагерей возвращаться. Брата я искала всегда: и в колхоз писала, ездила на ту станцию, где его потеряла, но всё напрасно. Позже я узнала о судьбе своих родителей. Отца сослали в Казахстан, он там умер; мама умерла на Колыме, посмертно были реабилитированы. Так одним росчерком пера была уничтожена моя семья. У меня и брата забрали родителей, родину.
Я перестала прятаться. Помог Ванин однополчанин, он работал в НКВД: восстановила документы и стала снова Луизой Шварц.
Не хотелось верить, что брата нет в живых, надеялась на чудо. В пятьдесят шестом поехали с Ваней в колхоз, где моя семья жила. А Гюнтер после армии восстанавливал города: шофёр, механик очень хороший. Он вернулся и надеялся на встречу, ждал, что я его найду. Иду по улице, дом наш так и стоит, самый красивый в колхозе, а зайти не смею.
Вдруг слышу:
- Луиза, ты?
Я как услышала его голос, думала, сердце из груди выскочить, показалось, мне навстречу папа спешит, стою, опешила.
Гюнтер обнял меня, мой маленький братик был на голову выше меня, широк в плечах - копия отец. Всю ночь не спали, он рассказал:
- Меня нашли и отправили в больницу. Как мы договаривались, назвался Ивановым Колей. После болезни отправили в детский дом в город Киселёвск.
Так мы кругами ходили, хотя и близко друг от друга были. А когда в колхоз приехал, ему обо мне рассказали. Вот он и ждал меня, так мы встретились. Женился, живёт в соседнем доме, теперь мы не потеряемся. Вот такие в моей жизни получились недетские прятки, - закончила она.
- Сколько вам пришлось пережить, - сочувствовала Даша.
Хозяйка, убирая машинку, сказала:
- Подарок моей покойной свекрови, она мне вместо матери долгие годы была и детей вырастила. Хоть бы вы такой беды не знали, что нам пришлось испытать. Об одном жалею, что родительские могилки не отыскать, не хоронили их, закапывали десятками в день. Ну, давай спать, засиделись мы с тобой.
- Даже не верится, что такое могло случиться в нашей стране, - переживала девушка.
- Правда не всегда бывает такой, какая нам нравиться, но её всё равно не спрячешь, - ответила Луиза Людвиговна.