Неферкар

Глава 14. Бой Ависа

Не успел Алекс прийти в себя от победы, как начался бой Ависа с Патрицией. Авис говорил, что был с ней знаком, хоть и очень отдаленно. Все, что он о ней знал, это лишь то, что она была сиротой, и воспитывалась мельником. Хотя, воспитывалась, это громко сказано. Мельник любил выпить, и ничего не делать, всю работу выполняла Патриция, получая от него лишь побои. Ее мало кто знал, так как при жизни приемного отца она почти никогда не покидала мельницу. Когда же он умер, она стала появляться в городе еще реже. Тем не менее, слухи о ее владении кинжалами распространялись с огромной скоростью. Возможно, они были и преувеличены, но всё же не могли возникнуть с пустого места. Говорят, когда на нее напали ночью несколько пьяных ребят, они еле унесли ноги и долго еще залечивали свои раны. С тех пор мельницу старались обходить десятой дорогой, а родители не позволяли детям и приближаться к ней, говоря, что там живет «та сумасшедшая Патриция».

Люди не любят и не признают ничего, что недоступно их пониманию. Появление Патриции в городе было необычным, и это заставляло людей злословить и питать неприязнь к той, которая появилась не так, как они.

Люди суеверны, и гроза, разразившаяся над городом шестнадцать лет назад, заставила их в благоговейном страхе закрыться в домах. Излишне говорить, что в этом мире любой дождь был чем-то из ряда вон выходящим, а эта гроза длилась больше суток, и повлекла за собой множество разговоров о конце света, об ужасных чудовищах, пробудившихся от долгого сна, и еще о многом, предвещавшем великие страдания. Однако гроза закончилась, оставив за собой лишь один след – младенца, лежавшего на пороге мельницы. Жена мельника, которая давно мечтала о детях, но не могла их иметь, взяла девочку к себе, и полюбила ее, как родная мать. По городу ходило много разговоров, и ее убеждали отнести ребенка в овраг и оставить там, говоря, что этот ребенок – само зло, явившееся от грозы. Однако женщина твердо стояла на своем и растила ребенка. Имя уже принадлежало девочке. В одеяле, в которое была закутана малышка, лежал лист бумаги, на котором было написано лишь одно слово – Патриция.

Со временем жизнь наладилась, и жители города смирились с Патрицией, ведь ее мать была так мила и добра, что никто не мог долго избегать ее, а значит, и ее дочь. Они жили счастливо, и мельник был прекрасным отцом.

Так прошел год. Потом случилось несчастье. Жена мельника внезапно заболела, врачи не могли сказать, что с ней. В ту же ночь она и умерла. Мельник долго горевал, и не мог найти себе утешения. В конце концов, он нашел его в вине. Однако, как и всем людям, ему было свойственно искать вину в ком угодно, но не в себе, и он решил, что во всем виновата Патриция. Он не размышлял, в чем именно она виновата. Она виновата просто потому, что она есть. А алкоголь не давал ему даже усомниться в этом. И с этого момента для Патриции начался ад. Ежедневные избиения, каторжный труд, и оскорбления. Она не получала ни от кого ни доброго слова, ни ласкового взгляда. С уходом матери, ушло и хорошее к ней отношение.

Патриция росла, как дикий зверь. Она научилась драться, чтобы постоять за себя. Избегала людей, чтобы не слышать проклятий за спиной. Когда ей хотелось ласки, она дралась и царапалась. Когда ненавидела и злилась, то превращалась в маленькое чудовище, способное разорвать зубами любого.

Со смертью отца жить ей стало легче, но ее повадки дикого зверя не изменились.

Сейчас же она с нетерпением ждала начала боя. Ей не нужна была ни Академия, ни Колледж. Она не хотела туда. Ей нужно было лишь одно – кровь, запах и вкус боя. Она хотела излить всю свою злость, свой страх, свое счастье, но для этого было лишь одно средство – драка. А этот турнир был единственным легальным способом достичь желаемого.

Ее прошлый бой закончился ее победой, а ее соперника уносили на носилках еле живого. Однако это лишь распалило ее страсть и желание, и ей хотелось еще. В вольере она с такой жадностью смотрела на Ависа, что казалось, лишь дай знак – и она бросится на него.

Наконец, такой знак был дан. Удар гонга возвестил о начале боя, и Патриция сразу же кинулась на Ависа.

Авис ловко уворачивался от ее ударов, однако они были настолько стремительны, что все его силы и внимание уходили лишь на то, чтобы не быть раненым. О том, чтобы самому наносить удары, не могло быть и речи. Впрочем, изредка ему это удавалось, хоть и бесполезно – его удары никогда не доходили до цели. А Патриция, казалось, лишь распалялась от этого, и ее азарт лишь увеличивался. В ее темных синих глазах плясали дикие огоньки, а лицо ее просто светилось счастьем. Иногда, после очередного взмаха кинжала, чуть не задевшего ее, она заливалась смехом, а затем с утроенной силой вновь нападала. Когда же кинжал вновь проходил мимо, она вместо того, чтобы радоваться, издавала недовольный стон разочарования.

Авис не мог понять ее. Один раз ему все-таки удалось слегка ранить ее – пустяковая царапина. Но Патриция залилась таким смехом, а ее лицо осветилось таким детским счастьем, будто она была рада этому ранению. Когда же она попадала по Авису, то на ее лице было не больше эмоций, чем, если бы она занималась чем-то обычным, монотонным и приевшимся.

Авис поневоле залюбовался ей. Она двигалась с грацией дикой кошки, ее темные длинные волосы были небрежно собраны сзади, и опускались ниже лопаток. Одета она была легко и удобно – короткие штаны и рубашка с закатанными рукавами и связанная на животе, несколькими сантиметрами выше пояса. Было видно, что за кажущейся небрежностью в волосах, в одежде, скрывалось тщательное старание. Волосы были хоть и взъерошены, но тщательно вымыты, а одежда была хоть и грубая, похожая на мужскую, но так изящно подвязана, так сидела на ней, что было видно, что она следила за своей внешностью.