Неидеальный стажер.

Здоровый деревенский климат - все для гостей

Рано утром пара жителей глубинки встала раньше всех. Да, их небольшая деревенька была мало населенной, но это не умаляло их достижения. На фоне зеленеющей опушки полыхнули отчаянно рыжие крученые волосы до пояса, не заплетенные в косу – против всех правил. У молодых девушек в деревнях много запретов, и если она нарушает хоть один – все относятся к ней плохо. А когда все относятся к тебе плохо – наступает стадия безразличия. Это когда тебе все равно, что о тебе думают другие.

Вокруг царила неземная красота. Не асфальтированные улицы, желтеющие деревья, опадающая листва - ничего красивее не придумать. Если бы еще не попадавшиеся на дороге лужи, появившиеся после холодного осеннего дождя.

Вдалеке издавались странные звуки. Мычала коровка, куарекал петух. Казалось - все цветы тянутся к осеннему небу, уходя до весны.

На ней было слишком короткое для ее возраста платье. Всего до колена. Слишком прозрачная ткань – только один слой сатина. Обуви не было (лапти уродливые, они не нравятся ее партнеру). Еще у нее было много веснушек на белой, как снег, кожи.

Никто не сказал бы, что эта девочка привлекательна. Она была очень типичной. В ее жилах тек молодой не знающий отдыха огонь. Ее держали в деревне только по одной причине - у нее бабушка была утопленница. В этих местах суеверия были на ходу. Считалось, что если обидеть дочку или внучку утонувшей - покойница заберет детей и скот. Никто не хотел связываться с ней. К тому же, она и так была слишком энергичной, и скоро сама уничтожит себя. Все очень ждали этого, и терпели выходки испорченной рыжей.

Он почти на руках внес ее на сеновал. Она радостно взвизгнула. в ее возрасте не все радости одинаково полезны, но она была уже на той стороне, где этого не признают. В деревне от нее все отвернулись. Только самонадеянный сын пастуха не отрекся, продолжал поддерживать. И его внимание не осталось неблагодарным. Она уже была слишком испорчена, чтобы знать, что это – не благодарность, а вред такому неопытному ребенку, хоть ему и было, как ей, 18.

Утреннее осеннее солнце озарило две молодые худые фигуры. Они ввалились на сеновал и рухнули в стог плохо сложенной травы. Она взвизгнула первой, потому что была внизу и легла спиной на что-то неудобное. Молодой партнер принял это за знак и удесятерил усилия, но спутница сопротивлялась. Наконец, он отдаленно понял, что это – не из-за него. К тому же, на сеновале раздался женский визг. Не ее.

Они оба отшатнулись. У спутника была невеста, но они двое забыли об этом в порыве юношеской горячности. Все на свете осталось неважным и далеким… и тут этот визг.

Ну, толстая я. Я умею издавать громкие звуки, хоть мне это совершенно не нравится. У самой голова начинает трещать от самой себя. А тут что-то тяжелое, но неожиданно мягкое и с нежной текстурой взвалилось на меня. На мой любимый плед непохоже. и больно-то как, как будто у этого «подарочка» двойной вес.

Конечно, это были нежданные гости. Еще больше путешествий я боюсь нежданных гостей. А они еще и полностью поглощены друг другом. конечно, девочка опомнилась скорее. Что удивительного? Женщины в принципе умнее мужчин. А еще смелее.

Когда они поняли, что не одни здесь, рыжеволосая девчонка очень быстро вскочила на ноги и начала кружиться вокруг, как юла. Ее поклонник, громко крича, выбежал не оглядываясь, на зависть неуклюжей мне не задев ни одних вил.

В следующий миг она схватила вилы, притаившиеся в углу. Каким-то невероятным чудом я не сбила их ночью. Странно, эту парочку я тоже никогда не видела. А нахалка, бледная от неожиданности, тыкала в меня вилами. я в ответ нашарила что-то и ткнула ей в лицо. Это «что-то» оказалось метлой.

Она истошно завизжала. Если сравнивать по опасности воздействия – ее волны звука были убийственны. Я отшатнулась.

- Ты это… чего? – наконец спросила она.

- Я это. – стараясь говорить нагло ответила я. – А ты чего?

- Ты не это… - она робко отодвинула мою метлу своими вилами.

- А че? - я, дрожа от страха, постаралась показать себя нагло и пошла на нее.

- А я это… - она, продолжая тыкать в меня вилами, позорно отступала, но оружия не бросала. Я наконец оглядела ее. Совершенно деревенская девчонка. У нас таких просто не бывает. Кровь с молоком. И совершенно бесчинствовали на лице зеленые, по-взрослому зовущие глаза.

- И ничего. А почему ты перестала нападать? – спросила я.

- Так у тебя ведьмина метла.

Я перевела взгляд на свое оружие. Надо же, метла. И не для уборки – слишком толстые прутья, намного грубее исполнение.

- Ты откуда в моем городе? – спросила я.

- Чего? – удивленно спросила она. – Где я, по-твоему?

- В городе.

- А ты что, раньше дикарем в лесу жила? – спросила она, подумав.

- Почему?

- Ну, нашу деревеньку за город примет только дикарь.

- Какую еще деревеньку? – не верила очевидному я.

- О, смотри. – она ткнула вилами в мои карты. – У тебя проклятая колода.

Я обернулась. Карты снова лежали вразнос. Этой ночью я видела, как они ползут за мной. Ими был облеплен пол. Они устилали собой потолок. Я поняла, что вот-вот ползущие бумажки настигнут меня. И мне стало ясно, что это точно не обычный листок, а какой-то сложный, страшный материал. Я громко закричала видя, что мерзко шершавые кусочки лезут мне на ноги, и проснулась. Собирая их, я увидела знакомую карту. Когда-то на ней были старухи. Я точно помню – там был характерный орнамент. Теперь в рамке из камней красовалась странная штука, похожая на крышку люка. Я перевернула другую карту – там оказался козел. Рисунки были творческими и смешными. Пожимая плечами, я убрала рисунки подальше и легла спать. А теперь колода снова разлетелась.