Неизбежное столкновение

Часть 1. Горькая полынь. - 1 -

— 1 —

      «Го­лубые тро­ту­ары, си­ние цве­ты,
      Яр­ко-жёл­тые трам­ваи, ро­зовые сны.
      Он как буд­то на­рисо­ван ме­лом на сте­не.
      Этот го­род — са­мый луч­ший го­род на Зем­ле.

      Я не знаю, где ещё на этом све­те есть та­кая же вес­на.
      Я, по­жалуй, от­пу­щу по­пут­ный ве­тер и ос­та­нусь нав­сегда».

      Из пес­ни «Этот го­род» со­вет­ской рок-груп­пы «Бра­во»

      Де­сятый «А» шу­мел на весь этаж.
      Ско­ро дол­жен был на­чать­ся урок рус­ско­го язы­ка и ли­тера­туры, шес­той и пос­ледний по счё­ту в ту пят­ни­цу, а Есе­ния Вик­то­ров­на ещё не приш­ла. Мо­жет, и не при­дёт, ус­та­ло на­де­ял­ся каж­дый, кро­ме По­лины с го­воря­щей фа­мили­ей Выс­ко­чен­ко. Всем хо­телось хоть нем­но­гим доль­ше от­дохнуть пе­ред суб­бо­той, ко­торая тог­да бы­ла для всех учеб­ной.
      Ре­бята бе­гали меж­ду ря­дами, пры­гали че­рез пар­ты, как че­рез коз­ла, ри­сова­ли на дос­ке и бро­сались мо­чал­кой. Тол­пи­лись у нас­толь­ных игр в кон­це клас­са. Бро­сали ша­рики и ста­рались «съ­есть» как мож­но боль­ше ша­риков че­тырь­мя цвет­ны­ми бе­гемо­тика­ми. На­таша На­ваши­на всег­да вы­бира­ла жёл­то­го бе­гемо­тика, а её друг Сте­пан Фа­де­ев — ко­рич­не­вого. За спи­ной Сте­пана на­ходи­лись сто­лы, где сту­чали шах­матны­ми фи­гур­ка­ми и шаш­ка­ми, скла­дыва­ли мо­за­ику и скреп­ля­ли де­тали конс­трук­то­ра. Толь­ко что гра­мот­но пос­та­вил мат чёр­но­му ко­ролю луч­ший шах­ма­тист стар­ших клас­сов Сер­гей Ха­лин.
      Не­раз­лучные под­ружки Ира Валь­цо­ва, Ля­ля Ня­шина и Ка­тя Мо­розо­ва бро­сали кос­тяшки и хо­дили цвет­ны­ми кар­тонны­ми пеш­ка­ми по бу­маж­но­му зо­опар­ку с вкле­ен­ны­ми кар­тинка­ми жи­вот­ных. Сол­нце све­тило до то­го яр­ко, что пу­шис­тая за­ячья шёрс­тка и бу­рая мед­вежья шку­ра ка­зались не на­рисо­ван­ны­ми, а са­мыми что ни на есть нас­то­ящи­ми, от­да­ющи­ми лес­ной хво­ей; от­то­го не­замыс­ло­ватая иг­ра про­ходи­ла ве­селей.
      Ля­ля, бе­локу­рая, пол­но­лицая де­воч­ка с боль­ши­ми пе­ред­ни­ми зу­бами, вы­иг­ры­вала: ей ча­ще все­го вы­пада­ли шес­тёрки. Ры­жая Ира то смот­ре­ла на Ля­лины рез­цы, то ло­вила блеск Ля­линых глаз, то сос­ре­дота­чива­лась на кос­тяшках. Уже пя­тый Ирин ход свер­ху ока­зыва­лась грань с тре­мя точ­ка­ми. Боль­ше — ни­как. Вот не­зада­ча! Но боль­ше все­го не вез­ло Ка­те, са­мой вы­сокой в клас­се, чер­но­воло­сой де­воч­ке. Она то и де­ло по­пада­ла на «Три ша­га на­зад» и «Вер­нуть­ся к клет­ке N», хо­тя, за­мет­но от­ста­вая от под­руг, сов­сем не расс­тра­ива­лась и с ин­те­ресом го­вори­ла о ка­кой-то вы­лаз­ке:
      — … Да, мы с ма­мой се­год­ня ве­чером по­едем.
      — Ве­чером?! — спро­сила Ля­ля, бро­сив кос­тяшку. — Ну вот, те­перь и мне вы­пало «Вер­нуть­ся к клет­ке с ли­сой»… Да не-е-е, ве­чером — это что-то не то. По­чему не днём? И по­чему не в вос­кре­сенье? Вы­ход­ной же, и вос­крес­ни­ков вро­де не на­меча­ет­ся.
      — Са­ма удив­ле­на, — по­жала пле­чами Ка­тя. — Ну, ма­ма с тё­тей Кла­вой до­гово­рилась, что­бы мы к ней ран­ней ночью при­еха­ли, там выс­па­лись, а в суб­бо­ту по гри­бы да по яго­ды. По­том шаш­лык ус­тро­им.
      — Шаш­лык — это хо­рошо…
      Ля­ля бы­ла го­лод­ной.
      — Как буд­то у нас нет гри­бов и ягод! — воз­му­тилась Ира. — У нас их так мно­го, что да­же ле­нин­град­цы со­бирать при­ез­жа­ют. Вот хо­тя бы Ле­беде­вы — их Ли­ка то­же из Го­рода на Не­ве. Да­же мос­кви­чи при­ез­жа­ют, во! И ком­на­ты сни­ма­ют в НА­ШИХ дач­ных до­миках, а не где-ни­будь ещё. И ре­ка у нас хо­рошая, ры­бы мно­го. Сдал­ся те­бе тот Ки­ев, Ка­тюнь.
      — Так ведь сто­лица рес­публи­ки.
      — Про­пус­тишь один день, — ска­зала Ира. Ля­ля в под­твержде­ние кив­ну­ла.
      — Ни­чего страш­но­го. У ме­ня учё­ба не хро­ма­ет, — бой­ко от­ве­тила Ка­тя.
      — А ма­тема­тика?
      — А рус­ский?
      — Да. А рус­ский? Трой­ка за дик­тант.
      — А кто чуть не зас­нул на ис­то­рии?
      На­пере­бой спра­шива­ли под­ру­ги.
      — Не люб­лю ис­то­рию, — скри­вилась Ка­тя. — Про вся­ких не­ан­дерталь­цев, про Рим­скую им­пе­рию я мо­гу пос­лу­шать, прав­да, но эти соб­ра­ния, съ­ез­ды, пя­тилет­ки — та­кая ску­кота-а-а…
      Де­воч­ка да­же зев­ну­ла. Не спе­ци­аль­но — так выш­ло. Зна­чит, на ис­то­рии ей дей­стви­тель­но бы­ло скуч­но.
      — Нам всем иног­да скуч­но. Но мы же учим­ся! Ка­тюша, в пос­леднее вре­мя ты как-то рас­сла­билась. А мы с Ля­лей, — пе­рег­ля­нулись под­ру­ги, — не зна­ем, по­чему. Но го­товы под­тя­нуть те­бя.
      — Ой, ну хо­ди уже, — вы­пали­ла Ка­тя и опус­ти­ла го­лову, буд­то бо­ялась рас­крыть ка­кую-то тай­ну. Ти­хо-ти­хо, мяг­ким го­лосом Ка­тя до­бави­ла: — Де­воч­ки, я са­ма под­тя­нусь. Спа­сибо вам.
      Ира бро­сила кос­тяшку. На сто­ле сле­ва от де­вочек бе­лая ладья Сер­гея Ха­лина сде­лала шах чёр­но­му ко­ролю. На сто­ле спра­ва от под­руг упа­ла шат­кая же­лез­ная конс­трук­ция, на пол по­лете­ло нес­коль­ко шу­рупов, и во­зив­ши­еся с конс­трук­то­ром ки­нулись их со­бирать. Мо­чал­ка про­дол­жа­ла по­лёт по клас­су, и маль­чиш­ки виз­гли­во на­пева­ли:
      — Всё вы­ше. И вы­ше. И вы-ыше…
      Сре­ди су­мато­хи толь­ко трое — Ан­дрей Смир­нов, Па­ша Пан­фи­лов и Ле­онид Пе­регу­дов — си­дели за пар­та­ми. Каж­дый за­нимал­ся сво­им де­лом. Ан­дрей ри­совал пла­кат к Пер­во­му мая, ста­ратель­но вы­водя крас­ным мар­ке­ром сло­во «Мир!» («Труд!» и «Май!» по­ка ос­та­вались тра­фарет­ной на­мёт­кой) над чёр­но-бе­лыми фо­тог­ра­фи­ями му­зыкаль­ной шко­лы и пло­щадей и сти­хот­во­рени­ем Ба­руз­ди­на «Крас­ный цвет»:

      «Крас­ный цвет — луч­ший цвет,
      Без не­го жиз­ни нет.
      Фла­гом крас­ным до­рожить —
      Силь­ным быть и чес­тным быть.
      Фла­гу крас­но­му слу­жить —
      Труд лю­бить, лю­дей лю­бить».

      Все, кто под­хо­дил к Ан­дрею, го­вори­ли, что пла­кат по­луча­ет­ся за­меча­тель­ный. И каж­дый неп­ре­мен­но хо­тел, что­бы пла­кат к Де­вято­му мая то­же на­рисо­вал Ан­дрей. Но ста­рос­та ска­зала, что тру­дить­ся дол­жны все, а не один Смир­нов.
      — А мы что, лен­тяи? — спро­сили ре­бята. — Мы тру­дим­ся. Но Ан­дрей-то та­лант! Ух, ка­кой та­лант. Он с пя­того клас­са ри­су­ет так, что хва­лят са­мые стро­гие учи­теля.
      Ста­рос­та по­дума­ла и ре­шила, что пла­ката­ми, так уж и быть, зай­мёт­ся один Смир­нов. Но дру­гие ре­бята дол­жны ук­ра­шать класс и ак­то­вый зал, го­товить сце­ничес­кие но­мера, сос­тавлять спи­сок гос­тей. При­дут ро­дите­ли, при­дут серь­ёз­ные лю­ди из рай­ко­ма. Авось за­давать хит­рый воп­рос про штурм Зим­не­го в 1917 не бу­дут, за­то к кон­церту от­не­сут­ся не толь­ко с удо­воль­стви­ем, но и с при­дир­чи­востью. По­тому что де­сятый «А» — гор­дость вто­рой му­зыкаль­ной шко­лы. Ко­роче го­воря, дел нев­про­ворот.
      Па­ша чи­тал «То­ма Сой­ера», а Ле­онид рас­смат­ри­вал мар­ки.
      … Де­лал вид, что рас­смат­ри­вал мар­ки, на миг отор­вавшись от кни­ги, по­думал Па­ша. Но ис­то­рия о раз­ноцвет­ных би­лети­ках и Биб­лии — по­дар­ке за две ты­сячи вы­учен­ных сти­хов (гла­ва «Ко­зыря­ние» в вос­крес­ной шко­ле») — мгно­вен­но вер­ну­ла маль­чи­ка в книж­ный мир. Ве­чером Па­ша вспом­нил по­сетив­шую его мысль и рас­сме­ял­ся с са­мого се­бя. Ведь раз­ве мож­но де­лать вид, что рас­смат­ри­ва­ешь мар­ки? Раз­ве мож­но, изу­чая их, ду­мать о чём-то дру­гом? Раз­ве мож­но прос­мотром ма­рок заг­лу­шать не свя­зан­ные с кол­лекци­ей мыс­ли? Аб­сурд. Каж­дый маль­чиш­ка зна­ет: ни­ко­им об­ра­зом. Ис­кусс­тво кол­лекци­они­рова­ния — свя­тыня, не тер­пя­щая пос­то­рон­них мыс­лей; тре­бу­ющая вни­мания, зна­ний (да, и зна­ний, а вы ду­мали!), фан­та­зии и, ко­неч­но, де­нег.
      Ле­онид Пе­регу­дов на­чал со­бирать кол­лекцию в сред­ней шко­ле, как раз ког­да про­ходи­ли «То­ма Сой­ера». Ему во что бы то ни ста­ло за­хоте­лось иметь хоть од­ну ин­те­рес­ную ве­щицу, по кра­соте и при­год­ности не ус­ту­па­ющую жёл­то­му би­лету. И меч­та сбы­лась. Как слу­ча­ет­ся по­рой в жиз­ни, сбы­лась ещё луч­ше, чем мож­но бы­ло пред­по­ложить. За пять лет Ле­онид соб­рал це­лых два аль­бо­ма и один из них взял се­год­ня в шко­лу.
      На­чинал­ся аль­бом крас­ным фла­гом с изоб­ра­жени­ем Ле­нина. Сле­ва от вож­дя блес­те­ли звез­да и серп и мо­лот, а спра­ва пе­рели­вал­ся зо­лотис­тый Кремль. Та­кие мар­ки вы­дава­ли в шко­ле по праз­дни­кам, и нель­зя бы­ло от­ка­зать­ся от при­об­ре­тения. Да Ле­онид и не со­бирал­ся от­ка­зывать­ся: сто­ило кос­нуть­ся мар­ки — она при­ят­но об­жи­гала ла­донь, на­поми­нала об ис­то­рии ве­ликой со­ци­ал-де­мок­ра­тичес­кой пар­тии, о ка­пита­лиз­ме и дру­гих, бо­лее близ­ких юно­шес­ко­му сер­дцу ве­щах.
      Ма­лень­кий пор­трет боль­шо­го че­лове­ка на­пом­нил Ле­они­ду о прош­ло­год­нем май­ском суб­ботни­ке, ког­да слы­шал­ся свист мё­тел у школь­но­го дво­ра (По­лина ме­ла в те­ни сту­пеней, Ира, Ля­ля и Ка­тя — на сол­нце, то и де­ло вы­тирая пот­ные лбы; ос­таль­ные то­же под­ме­тали или дёр­га­ли сор­ня­ки), а он рас­стег­нул вер­хнюю пу­гови­цу ру­баш­ки, боль­шим паль­цем ка­са­ясь то­го мес­та, где рань­ше был по­вязан крас­ный гал­стук, и да­вил на ло­пату, вы­капы­вая лун­ку для бу­дущей бе­рёзы. Са­женец ста­вили и ук­репля­ли Ан­дрей и Па­ша. Как толь­ко де­ло бы­ло сде­лано, Ле­онид по­шёл мыть ру­ки, и его по­сети­ло глу­пое чувс­тво, буд­то умы­валь­ник со ржа­вым кра­ном бла­года­рит его за ра­боту.
      Умы­валь­ник на пер­вом эта­же (там млад­шие клас­сы, но на свой этаж под­ни­мать­ся не­охо­та) знал, что пот и крас­но­та на ла­донях ос­тавле­ны че­рен­ком, а грязь, за­бив­ша­яся под ног­ти и в тон­кую по­лосоч­ку ли­нии сер­дца, — чер­но­зём, с ко­торым юно­ша так бе­реж­но об­ра­щал­ся. Спа­ситель­ную хо­лод­ную во­ду, как при­гор­шню ягод, Ле­онид наб­рал в ла­дони и нак­ло­нил к ним пы­ла­ющее ли­цо. Смот­рел в за­ляпан­ное у кра­ёв зер­ка­ло и за­метил, как овал цве­та спе­лой свёк­лы по­белел, на­пом­нив уже че­лове­чес­кие лоб, гла­за, нос, щё­ки и рот. Сла­ва хо­лод­ной во­де!
      Гам­му всес­то­рон­них чувств и ас­со­ци­аций вы­зыва­ла у Ле­они­да каж­дая мар­ка. До не­дав­них пор кол­лекция бы­ла его единс­твен­ной и вос­хи­ща­ющей лю­бовью.
      Вто­рую стра­ницу аль­бо­ма ук­ра­шал бе­лый мед­ведь, а с треть­ей на­чина­лась те­ма кос­мо­са. Тём­ные, с зо­лоты­ми бук­ва­ми мар­ки «Ин­теркос­мос» (прог­раммы со­ци­алис­ти­чес­ких стран) на­поми­нали чёр­ный шо­колад. Мар­ки, пос­вя­щён­ные сот­рудни­чес­тву в кос­мо­се СССР и Ин­дии, СССР и США, СССР и Фран­ции, вы­деля­лись фи­оле­тово-ко­рич­не­вым, за­вора­жива­ющим ря­дом.
      Ле­онид пе­ревер­нул па­ру стра­ниц.
      Вот они! «Mongolia»…
      Год на­зад юно­ша при­об­рёл «Mongolia» с изоб­ра­жени­ем кос­ми­чес­ких ко­раб­лей, и те­перь они пес­тре­ли в аль­бо­ме крас­ным, зе­лёным, си­зым и го­лубым пря­мо­уголь­ни­ками. Ра­кеты ста­ли са­мыми лю­бимы­ми пос­ле мар­ки, пос­вя­щён­ной сов­мес­тно­му со­вет­ско-ин­дий­ско­му по­лёту. Ими Ле­онид лю­бовал­ся дос­та­точ­но дол­го (дол­жно быть, пе­реме­на под­хо­дила к кон­цу), за­тем по­кинул стра­ницу чёр­но­го, слов­но все­лен­ная, аль­бо­ма и стал изу­чать мар­ку это­го го­да. С неё ши­роко, ис­крен­не, а ещё очень теп­ло улы­бал­ся Юрий Алек­се­евич Га­гарин.
      Хо­телось бы и Ле­они­ду улы­бать­ся так, как умел пер­вый кос­мо­навт, но он не мог. Весь день не да­вали по­коя мыс­ли о ноч­ных кош­ма­рах, и сей­час кош­ма­ры пе­рехо­дили в во­ис­ти­ну пу­га­ющие ви­дения.

      Это слу­чилось ещё ут­ром.
      Меж­ду лес­тни­цей в сто­ловую и дверью мед­ка­бине­та Ле­онид уви­дел тон­ко­рукое, бо­лез­ненное су­щес­тво, на­зыва­ющее се­бя бра­том. Уви­дел не в пер­вый раз, но впер­вые — на­яву. Са­моз­ва­нец был так же ре­ален, как дев­ча­та, пе­ре­обу­ва­ющи­еся на скамье (по­года то­го не тре­бова­ла, прос­то де­воч­ки ме­няли блес­тя­щую, мод­ную обувь на при­выч­ную школь­ную), как вах­тёрша Ни­на Ива­нов­на с пач­кой крос­свор­дов. На обез­зобра­жен­ное ли­цо су­щес­тва свет пад­дал так же, как лил­ся он на соб­ранные в ко­сы и хвос­ты и увен­чанные бан­та­ми де­вичьи во­лосы. Паль­цы его бо­сых ног ка­сались тех же до­щечек ла­киро­ван­но­го по­ла, ка­ких рань­ше ка­сались но­ги Ле­они­да.
      Хрип и писк су­щес­тва прес­ле­дова­ли Ле­они­да в фойе, у ак­то­вого за­ла, у ка­бине­та хи­мии, у ка­бине­та би­оло­гии и да­же на пер­вом эта­же, где он опо­лос­нул ли­цо.
      Кап­ля, сте­ка­ющая по ску­ле к под­бо­род­ку, зас­ты­ла на ли­це Пе­регу­дова, ког­да он по­вер­нул го­лову к ок­ну. Там, под вы­соко встав­ленным ма­товым стек­лом, сбо­ку ко­рич­не­вым от не­ча­ян­но по­ложен­ной крас­ки, кре­пилась на су­хую шею го­лова урод­ца. Но­ги чу­дови­ща упи­рались в пли­точ­ный, веч­но хо­лод­ный и блес­тя­щий от во­ды пол и ка­ким-то не­мыс­ли­мым об­ра­зом со­чета­лись с тёп­лой, на­пол­ненной све­жестью вес­ной в угол­ке окош­ка. Пис­кля­вое, из­верга­емое нед­ра­ми боль­но­го гор­ла «Я ро­дил­ся! Я ро­дил­ся!» прер­ва­лось гроз­ным че­лове­чес­ким го­лосом.
      — По­вадил­ся сю­да хо­дить! У те­бя сво­их эта­жей це­лых три.
      От не­ожи­дан­ности Ле­онид вздрог­нул. Но по­нял, кто пе­ред ним. Ве­щать гром­че и на­порис­тей Ста­лина во все ве­ка уме­ли лю­ди двух про­фес­сий — убор­щи­цы и тор­говки. Про­дав­щи­цы, яс­ное де­ло, в шко­ле быть не мог­ло.
      — Че­го ты? — спро­сила, гре­мя вед­ром со шваб­рой, убор­щи­ца. — Отой­ди-ка, мне во­ды наб­рать на­до.
      Ле­онид ото­шёл. Ржа­вый кран зас­кри­пел, как в филь­мах ужа­сов. Убор­щи­ца пос­та­вила в умы­валь­ник вед­ро, наб­ра­ла во­ды (как толь­ко из кра­на не по­лилась кровь?) и при­нялась мыть пол.
      — Так и бу­дешь здесь сто­ять? — про­вор­ча­ла жен­щи­на.
      — Я… — зап­нулся Ле­онид.
      Ког­да он, не най­дя, что от­ве­тить, ухо­дил, су­щес­тво всё ещё сто­яло у ок­на. Ле­онид с ужа­сом от­ме­тил, что убор­щи­ца не ви­дела то­го же, что ви­дел он. Она про­води­ла мок­рой шваб­рой по но­гам монс­тра, ду­мая, что мо­ет пол; тёр­ла его боль­шой па­лец, счи­тая, что от­ти­ра­ет след от жу­ка. Изу­вечен­ные ру­ки монс­тра ло­жились на го­лову жен­щи­ны и ко­пались в её во­лосах; толь­ко са­ма жен­щи­на счи­тала, что прос­то поп­равля­ет ко­сын­ку. Ле­онид ушёл так быс­тро, как не ухо­дил ни­ког­да и ни­от­ку­да.
      Ря­дом с са­моз­ванцем дваж­ды, у ка­бине­та хи­мии и ка­бине­та би­оло­гии, по­яв­лялся мер­твец, то­же зна­комый Ле­они­ду по снам. Мер­твец час­то на­зывал свою фа­милию, и Ле­онид счи­тал, что фа­милия умер­ше­го чрез­вы­чай­но важ­на. Но вот бе­да: спо­соб­ный на от­лично рас­ска­зать пись­мо Оне­гина к Тать­яне, Ле­онид по­чему-то не мог её за­пом­нить. В па­мяти воз­ни­кал не­ес­тес­твен­ный про­вал, буд­то кто-то на­мерен­но, не из доб­рых по­буж­де­ний скры­вал от юно­ши цен­ное зна­ние.
      В ту пят­ни­цу Ле­они­ду хо­телось ве­рить, что ви­ной его кош­ма­ров — за­пад­ные филь­мы. Аме­рикан­цы вы­пус­ти­ли на эк­ра­ны ар­мию ре­алис­тичных чу­довищ, хо­тя со сво­ими день­га­ми и фан­та­зи­ей мог­ли соз­дать с де­сяток бо­лее дос­той­ных филь­мов. В кон­це кон­цов, ка­кой-то Джей­мс Ке­мерон неп­ло­хо пот­ру­дил­ся над «Тер­ми­нато­ром», и каж­дый школь­ник знал те­перь, кто та­кой этот Ке­мерон и кто та­кой Ар­нольд Швар­це­нег­гер. Ле­онид пос­мотрел па­роч­ку и тех филь­мов, ко­торые и до, и пос­ле прос­мотра при­чис­лял к не­дос­той­ным (сре­ди них — «Си­яние», он не раз­де­лял все­об­ще­го вос­хи­щения), и пос­чи­тал, что по­яв­ле­ние урод­ца-са­моз­ванца и мер­тве­ца — не ина­че, как пос­ледс­твия прос­мотра дур­но­го ки­но. Рас­пла­та граж­да­нина ве­лико­го свет­ло­го го­сударс­тва к за­рубеж­ной дря­ни. Вид­но, прав­ду го­ворят о вли­янии тлет­ворно­го за­пада.

      Аль­бом с мар­ка­ми и осо­бен­но Юрий Га­гарин — ка­залось, сам кос­мо­навт, а не его пор­трет два на два — по­мог­ли Ле­они­ду от­влечь­ся от дур­ных мыс­лей. Тут же как бы слу­чай­но в не­го по­пали мо­чал­кой.
      — Ло­ви! Не си­ди! — за­дор­но крик­нул Вя­чес­лав Не­жен­цев. Са­мый упи­тан­ный в клас­се маль­чик.
      Ле­онид не со­бирал­ся ло­вить. Мо­чал­ка опус­ти­лась на его пид­жак.
      Об­тру­сив крош­ки ме­ла с пле­ча и око­ло пу­говиц, толь­ко вче­ра на­тёр­тых до блес­ка, Ле­онид с без­разли­чи­ем ки­нул мо­чал­ку на две пар­ты впе­рёд. Выг­ля­дел па­ренёк так, буд­то ни­чего не ска­жет и тот­час уг­лу­бит­ся в свои мыс­ли, но кое-что он ска­зал.
      — Сла­ва, не ме­шай, — поп­ро­сил Ле­онид.
      Маль­чи­ка не пе­рес­та­вая влек­ли прос­то­ры все­лен­ной и дос­ти­жения со­вет­ских кос­мо­нав­тов. Бла­года­ря им су­щес­тва из кош­марных снов и вы­мыш­ленные в «Сэ. Сэ. А.» монс­тры рас­тво­рились в воз­ду­хе, буд­то ни­ког­да их не су­щес­тво­вало. На их мес­то приш­ли меч­ты о крас­ной пла­нете с доб­ры­ми свет­ло-се­рыми че­ловеч­ка­ми, под­ни­ма­ющи­ми крас­ный, с пятью жёл­ты­ми звёз­да­ми флаг на вер­ши­не А­ис­кри­ис­кой го­ры; о пы­ла­ющих яр­че Сол­нца звёз­дах да­лёких га­лак­тик; о ги­гант­ских пла­нетах с ко­косо­во-ба­нано­выми де­ревь­ями, неж­но-го­лубой тра­вой и бес­ко­неч­ны­ми оке­ана­ми с во­дой по по­яс и сну­ющи­ми от ос­тро­ва до ос­тро­ва трам­ва­ями. В та­ком оке­ане Ле­онид мог бы пла­вать и ка­тать­ся хоть каж­дый день! Пос­ле то­го, как по­может ма­ме на кух­не, ко­неч­но. А ин­те­рес­но, ка­кие на дру­гих пла­нетах кух­ни и во­об­ще до­ма?..
      Не ус­пев как сле­ду­ет пред­ста­вить иноп­ла­нет­ный дом, Ле­онид уже ви­дел лу­нохо­ды раз­ме­ром с Кремль, гос­подс­тву­ющие на по­вер­хнос­ти спут­ни­ка Зем­ли. Кремль ни­ког­да бы в жиз­ни не под­нялся и не за­шагал по Тро­иц­кой, слу­чай­но ло­мая вет­ви и об­би­вая края до­мов на пу­ти к «Биб­ли­оте­ке им. Ле­нина». А лу­нохо­ды его раз­ме­ра, пе­ред­ви­га­ясь на мас­сивных же­лез­ных ла­пах, со­бира­ли лун­ные кам­ни, ис­ка­ли по­лез­ные ис­ко­па­емые, во­ду и прос­тые фор­мы жиз­ни в ней. Они на­ходи­ли не толь­ко бак­те­рии, но и су­ществ, по­рази­тель­но по­хожих на на­ших, зем­ных, вмес­те с тем от­ли­ча­ющих­ся: нем­но­го дру­гих ули­ток, с нем­но­го дру­гими, ина­че зак­ру­чен­ны­ми ра­куш­ка­ми, нем­но­го дру­гих яще­риц, нем­но­го дру­гих скор­пи­онов… Чуть дру­гой сос­тав во­ды и воз­ду­ха — и на Зем­ле мог­ли бы жить та­кие же су­щес­тва. А ин­те­рес­но, как бы выг­ля­дела лун­ная че­лове­ко­об­разная обезь­яна и ка­ким бы стал но­вый путь от при­матов к че­лове­ку?..
      Ле­онид прид­ви­нул аль­бом поб­ли­же и на­вис над ним так, слов­но пло­хо ви­дел, а ему по­надо­билось раз­гля­деть что-то очень ма­лень­кое и важ­ное. Вя­чес­лав то­же за­ин­те­ресо­вал­ся аль­бо­мом, по­дошёл и на­чал его лис­тать, не до­жида­ясь раз­ре­шения.
      — Ух, как здо­рово! — вос­клик­нул Вя­чес­лав. — У ме­ня есть «Cuba». Толь­ко за двад­цать ко­пе­ек. Та­кой, за трид­цать нет.
      В го­лосе Вя­чес­ла­ва пос­лы­шалось со­жале­ние.
      — У ме­ня есть ещё од­на. Мо­гу по­дарить, — пред­ло­жил хо­зя­ин аль­бо­ма.
      — По­дари! — не скры­вая ра­дос­ти, Сла­ва пе­ревер­нул стра­ницу. — Сол­нечная сис­те­ма! — Си­яющие зе­лёные гла­за, как уже зас­ня­тое, но не про­яв­ленное на плён­ке «Conica» фо­то, об­ре­ли про­тиво­полож­ный цвет. Гла­за па­рень­ка све­тились оран­же­во-жёл­тым, столь же ве­личес­твен­ным и яр­ким, как са­мо Сол­нце. А вок­руг ри­сова­ного бу­кашеч­но­го Сол­нца бе­жали ма­лень­кие, не боль­ше тет­радной клет­ки пла­неты.
      — Я её в Ки­еве ку­пил, — не без гор­дости ска­зал Ле­онид, по­тому что лю­бил сто­лицу УССР. Ма­шиналь­но обер­нулся на Ка­тю: слы­шал, как она со­бира­лась в Ки­ев.
      — Да ты счас­тлив­чик! — по­зави­довал Вя­чес­лав. И ой­кнул, по­тому что кто-то тол­кнул его, но ре­шил не смот­реть, кто имен­но. — А я зав­тра свои мар­ки при­несу.
      Но так и не при­нёс. А уже по­том, вы­ез­жая с ро­дите­лями из до­ма (на три дня, са­мое боль­шее — на пять), Вя­чес­лав не взял с со­бой не толь­ко мар­ки. Он не взял с со­бой мно­гих лю­бимых ве­щей и ни­ког­да боль­ше за ни­ми не вер­нулся. Не зная ни­чего это­го, Вя­чес­лав про­дол­жал за­воро­жен­но рас­смат­ри­вать кол­лекцию Ле­они­да. По­том он что-то спро­сил и поб­ла­года­рил.
      Вя­чес­лав мет­нулся к дос­ке, по пу­ти зах­ва­тив от­бро­шен­ную Ле­они­дом мо­чал­ку, в ко­го-то вре­зал­ся и, от­тол­кнув­шись по­доб­но мя­чу, на­валил­ся на дос­ку спи­ной и сви­са­ющи­ми под пид­жа­ком бо­ками. Дос­ка зад­ро­жала, и с неё бе­лой дым­кой осы­пал­ся мел.
      Сла­ва на­чал рез­вить­ся, а ког­да он рез­вился, обя­затель­но что-то слу­чалось: па­дали как­ту­сы и ло­мались гор­тензии у учи­тель­ни­цы би­оло­гии, ва­лились по­рош­ки и раз­би­вались кол­бы в ка­бине­те хи­мии, нак­ло­нялись и мя­лись де­кора­ции в ак­то­вом за­ле. По пос­ледней при­чине Сла­ву да­же не до­пус­ти­ли к ук­ра­шению ак­то­вого за­ла. Не обош­лось без прик­лю­чений ро­зово­щёко­го пар­нишки-тор­пе­ды и в пят­ни­цу. В оче­ред­ной раз Вя­чес­лав так силь­но на­валил­ся на дос­ку, что от не­видан­ной до­селе дро­жи по­кач­нулся и упал на пол пор­трет Ле­нина. Звук па­дения про­резал да­же сто­ящий в клас­се шум, и все обер­ну­лись на ви­нова­то сто­яще­го Сла­ву с пор­тре­том вож­дя у ног.
      — Я слу­чай­но, — пок­раснел маль­чик.
      — Ну ты да­ёшь! — ска­зал кто-то.
      Ста­рос­та Мар­та Ос­тро­умо­ва, по­качав го­ловой с дву­мя ко­сич­ка­ми-рож­ка­ми, сде­лала Вя­чес­ла­ву за­меча­ние и, не при­нимая ни­какой муж­ской по­мощи (в об­щес­твен­ном дол­го ей хо­телось быть по­хожей на Ис­кру По­ляко­ву), са­ма прид­ви­нула к дос­ке пус­тую пар­ту, пос­та­вила стул ря­дом с ней, за­лез­ла сна­чала на стул, за­тем — на пар­ту и по­веси­ла пор­трет на мес­то. Гвоздь на сте­не ти­хонь­ко ца­рап­нул де­ревян­ную ра­му и ока­зал­ся в пе­тель­ке.
      Преж­де чем Мар­та это сде­лала, в класс вор­вался Дим­ка Со­колов. Из­вес­тный сре­ди стар­шеклас­сни­ков за­дира и ху­лиган, он от­ли­чал­ся от про­чих за­дир и ху­лига­нов че­лове­колю­би­ем и ува­жени­ем к ти­хоням в оч­ках. Его ша­лос­ти при­носи­ли ку­да мень­ший вред, чем не­уп­равля­емая си­ла га­барит­но­го Сла­вы. Был Дим­ка од­но­го рос­та с Ка­тей Мо­розо­вой, ху­доща­вый, длин­но­носый, тон­ко­губый, с не­уга­са­емым блес­ком в гла­зах. Что­бы по­нять, как Дим­ка се­бя пос­та­вил, дос­та­точ­но знать, что ник­то и ни­ког­да не драз­нил Ди­му Ко­ще­ем Бес­смертным за впа­лые щё­ки и рас­трё­пой за ти­пич­ную при­чёс­ку ху­лига­на, а оби­жались на не­го, ско­рее, в шут­ку, чем всерь­ёз. За­то с доб­рым юмо­ром от­ме­чали, что по ха­рак­те­ру он на­поми­на­ет Ко­лю Са­дов­ско­го из «Гостьи из бу­дуще­го», а тот в от­вет крив­лялся, про­из­но­ся го­лосом пи­рата: «Кос­мо­зё-о-о».
      — Жир­дяй сва­лил Иль­ича! — сра­зу за­метил Со­колов.
      Вя­чес­лав бро­сил в наг­ле­ца мо­чал­кой, про­пус­тив ми­мо ушей «Эй!» от ста­рос­ты. Дим­ка кар­тинно ис­пу­гал­ся, наг­нулся и прик­рыл го­лову, буд­то над ним свис­те­ли фа­шист­ские пу­ли.
      — Нет! — с де­лан­ным от­ча­янь­ем вскрик­нул Дим­ка. — Мне оп­ре­делён­но не жить! Ос­та­ёт­ся выб­ро­сить­ся из ок­на.
      Дим­ка в мгно­вении ока под­бе­жал к ок­ну, тол­кнув Ля­лю так, что она чуть не упа­ла на бу­маж­ный зо­опарк, и пеш­ки съ­еха­ли с ено­та на вол­ка, а с ли­сицы — за пре­делы лис­та. Ля­ля и Ира воз­му­тились, Ка­тя за­лилась крас­кой, но Ди­ма их буд­то не за­метил. Он, не со­бира­ясь, ко­неч­но же, пры­гать, рас­пахнул ок­но, и в класс вор­вался за­пах наг­ре­той зем­ли, а с ним и дру­гие за­пахи: соч­ных мо­лодых трав, аб­ри­косо­вых и виш­нё­вых цве­тов, рас­пустив­шей­ся си­рени, тя­жёлых, за­теня­ющих двор каш­та­нов и вы­соких, дос­та­ющих до школь­ной кры­ши то­полей. Ве­сен­ний аро­мат не ус­ту­пал ни од­но­му из заг­ра­нич­ных ду­хов, как бы те ни пло­дились на вит­ри­нах. Как бы ни по­ража­ли ду­хи раз­но­об­ра­зи­ем и хлы­нув­шим вдруг ко­личес­твом, при­рода ос­та­валась бо­гаче.
      Вмес­те с аро­мата­ми теп­ла и рас­цве­та ве­тер бла­гос­клон­но при­носил зву­ки. В пос­ледний на чет­вёртом эта­же трид­цать вто­рой ка­бинет про­рывал­ся да­лёкий скре­жет «Жи­гулёв­ских» шин, ры­пели «Вол­ги» на Кур­ча­това, ле­тели че­рез пе­рек­рёсток ино­мар­ки. По Ле­се Ук­ра­ин­ке бе­жали лю­бимые все­ми, жёл­тые, прос­торные, с боль­ши­ми стёк­ла­ми и мяг­ки­ми си­день­ями «Ика­русы».
      С юж­ной сто­роны ра­ботал подъ­ём­ный кран. Кто-то с той же сто­роны — а мо­жет и нет, труд­но оп­ре­делить, ког­да звук от­ра­жа­ет­ся эхом — пи­лил де­рево. Кто-то не­раз­борчи­во да­вал ко­ман­ду. Ско­рее все­го, ко­ман­до­вал про­раб, стро­ек в мо­лодом го­роде хва­тало.
      С яб­ло­ни, цве­тущей че­рез до­рогу, взле­тела стай­ка во­робь­ёв. Озор­ных, как Дим­ка. Меч­та­тель­ных, как Ле­онид. Чи­рика­ющих, как Ира, Ля­ля и Ка­тя.
      Од­ним сло­вом, го­род жил.
      Рос­ли в нём ре­бята. Вся­кие. Но в ос­новном хо­рошие. Рос­ли они со сво­ими стрем­ле­ни­ями и уме­ни­ями, же­лани­ями и меч­та­ми. Жи­ли с ма­мами и па­пами, брать­ями и сёс­тра­ми. Гу­ляли с друзь­ями, влюб­ля­лись и… встре­чались. Уже встре­чались.
      Ле­онид хо­рошо за­пом­нил ту пят­ни­цу. За­пом­нил и то, как Дим­ка Со­колов (бу­дущий мос­квич Дмит­рий Ген­надь­евич) вы­тащил из кар­ма­на бу­маж­ный са­молё­тик и бро­сил в ок­но. Тот, плав­но ка­ча­ясь, по­летел по тёп­ло­му воз­ду­ху.
      — При­вет КГБ. Еху-у-у!!! — что есть мо­чи зак­ри­чал Дим­ка.
      — До­летит до Го­рис­полко­ма, — по­шутил Вя­чес­лав. Он уже не рез­вился, а си­дел за сво­ей пар­той.
      — До За­вод­ской, — до­бави­ла Ка­тя.
      Ник­то точ­но не мог ска­зать, по­чему воз­никла па­уза: в две се­кун­ды — не бо­лее. Мо­жет, имен­но за две се­кун­ды мож­но бы­ло за­пом­нить ки­пящие жизнью ве­сен­ние ули­цы. А мо­жет… Да ма­ло ли что мо­жет про­изой­ти за две се­кун­ды. Хо­тя бы пред­вку­шение, что за на­тяж­ным мгно­вени­ем пос­ле­ду­ет неч­то прек­расное.
      Прек­расное вор­вётся, точ­но та вес­на, но не в ок­но, а в дверь. При­дёт дол­гождан­ным вол­шебс­твом и ни­ког­да не по­кинет класс, ни­ког­да не по­кинет его, Ле­они­да.