Неловкий возраст (рабочее название)

Пролог, 1-я часть

                              Яна

Яна
------------

За все двадцать пять лет жизни я не была у тети Зои в Казахстане. Но в это лето я  решила съездить, все же интересно познакомиться с корейской родней.
Я никогда не видела ни тетю Зою, ни ее мужа, ни сына.

Тетя Зоя Ли — родная сестра отца-корейца. Я помню его совсем смутно. На фотографиях отец был настоящим корейским красавчиком.  Маман развелась с ним, когда мне был год и вышла замуж за простого русского мужика-пролетария. А зря. Ей-то, может, и хорошо жилось с милым любимым Вовочкой, но меня отчим не переваривал. Нет, не бил меня и даже катал на мотоцикле. Но не любил.

Вот так я и жила у мамы и отчима, пока в один далеко не прекрасный день Вовчик  не облапал меня первый раз.
 Ничего не насторожило тогда одиннадцатилетнюю девчонку. *Это такая игра?*
В следущий раз маман не было дома, и отчим познакомил меня с "вовчиком-младшим". Конечно, я слышала о том, что мужчины и женщины разные. И в садике все показывали мальчикам ( и они тоже ) писю.  Но я находилась дома, а передо мной стоял взрослый мужчина со спущенными до колен штанами, и выглядело это более, чем странно.

Я была невинным ребенком, ничего не знавшим об отношениях  мужчины и женщины.  С подружкой мы до сих пор играли в куклы или обсуждали модные наряды.
Я знала примерно, как получаются дети, но знания были куцые, что-то вроде того: «он ложится на нее и у них получается ребенок».
Бабушка по сто раз на дню напоминала мне, что нельзя подходить к незнакомым дядям, потому что «все может закончиться ужасной трагедией». Но Майе Семеновне в самом страшном сне не могло присниться, в какие игры задумал играть с любимой внучкой ее зять.

Отчим заставил меня пообещать никому и никогда не рассказывать «секретик», и я молчала. Я не хотела, чтобы он меня трогал, было в этом что-то неправильное, непристойное, что в силу возраста не удавалось оформить в мысль. И я боялась мужа матери. До тошноты боялась этого ирода.

На свет появилась моя сводная сестра, но, казалось, Вовочке не было никакого дела до аппетитной жены и маленькой дочурки. Сиськи падчерицы его заботили больше, чем жена и ребенок. Моя еще не до конца оформившаяся фигурка притягивала его, как магнит. Однажды, зажав меня между стенкой и собой, дыша отвратным перегаром, он больно стиснул через тонкий свитер одну, как он говорил, «титьку» в огромной ладони, и плотоядно облизываясь, прокомментировал:
-Какие сисечки большие созрели! Сладкий пэ-эрсик!

*Вот уж точно не для тебя созрели-то!* - стараясь не дышать, оттолкнула я придурка, вырвалась и убежала.

Отчим словно слетел с катушек, он понял, что жертва его «тайных игр» повзрослела, поумнела и стала давать отпор. Вместо того, чтобы остановиться, он больше распалялся и распускал руки. И чем сильнее было сопротивление, тем сильнее он домогался меня.

Неужели он не понимал, что перед ним не одна из любовниц, а маленькая девочка? Как до него не доходило, что своими грязными лапами и вонючим от перегара и сигарет ртом не вызывает у подростка ничего, кроме чувства брезгливости? И что эта девочка вписана в его паспорт в разделе «дети» как дочь?

Но я решила прекратить все это. Полный переезд к бабушке обеспечит мне нормальную жизнь без матерков по утрам и вечерам, гадких прикосновений липких похотливых рук, без боязни повернуться спиной и ощутить на пятой точке грубую мужскую ладонь.

Маман стала допрашивать, почему я непременно хочу отправиться к бабушке. Я ответила, что не хочу мыть полы, чистить ковры и стирать пеленки в холоднючей воде, желаю жить свободно, тем более, что дом в двух шагах от школы, и подруга Нелька живет напротив.

Если маман и догадывалась о чем-то, то виду не подавала. И вообще не верила, что такое возможно. Как же, святой Вовчик и пацанка? Не может быть!

Я люблю свою мать. Но, если подумать, она виновата в том, что урод-Вовчик оказался в нашей семье. Ведь если бы она не развелась с папой, то расти мне в полноценной семье, в которой не было бы места насилию, и радоваться детству. К тому же Вовчик не был верным мужем, а как он иной раз колошматил женушку! Никакой крем "Балет" не мог справиться с синяками, что переливались на ее лице сине-желтой радугой, аки флаг Украины.

Больше половины города знала Вовчика как примерного семьянина и классного парня. В компании он был совершенно другой. На работе - прекрасные отношения с начальством, незапятнанная репутация, миллион друзей, которые почитали за честь провести с ним время. Городские хулиганы боялись его, так как отряд дружинников, которым он руководил, считался самым лучшим. Вовчика часто приглашали в суд как присяжного заседателя, и ни одна живая душа не знала, что он творит дома.

Жилось мне у бабушки с дедом отлично. Кошмар минувших дней потихоньку забывался, и я влюбилась в совершенно неподходящего парнишку. Он учился, как и я, в художественной школе, которую мы с подружкой называли очень ласково — «жопа».

 Андрей жил у черта на куличках и стеснялся, аки барышня на выданье. Если я просила карандаш или точилку, он мило смущался. Во время урока я часто ловила его взгляд, парень краснел и поспешно отводил глаза. Однажды Андрей не отвел взгляд, неожиданно робко улыбнулся, и с тех пор мы начали нарочно переглядываться. Это было волнительно,  дыхание перехватывало, внизу живота приятно покалывало, по телу разливалась странная истома.
Однажды учитель выволок нашу группу на ненавистный пленер. В воздухе витал аромат осени, недавно прошедший дождь оставил повсюду лужи, в них плавали желтые кленовые листья, деревья склонили ветви под тяжестью мокрой бурой, темно-желтой и красной листвы.
Я тащилась в хвосте разномастных учеников, разглядывая спину Андрея. Дешевая синяя куртка,  нестриженные светлые волосы ласково трепал ветерок. И вдруг мне на голову прямо-таки обрушилось озарение. «Я же люблю его», — словно удар молнии!  И в сентябре началась наша история любви, которая продлилась четыре года.