Немые

19

– Их – это кого? – Алекс обернулся.

В тусклом свете лампы видно, что усмехался.

– Не важно, – буркнул Куликов и схватился за кисть – ноющую боль снова сменила обжегшая.

Хороша царапина, что тут говорить. То, что только что произошло, в голове не укладывалось. Просто безумный сон. Хотя Куликову в тот миг стало совсем не до Бирюлева: цели своей Алекс достиг.

Он навалился здоровым плечом на дверную коробку, очевидно, раздумав уходить.

– Говори, раз начал. Любопытно, что там за мыслишки у тебя водятся.

Куликов снова отпил из стакана. Коньяк снижал боль, но не гнев. Растерзать виновного в своих неудачах хотелось отчаянно. Все равно кого: хоть Бирюлева, хоть Червинского, хоть вот проклятого Алекса – обычного бандита, который, находись они в разумных обстоятельствах, должен бы Куликова опасаться.

Боль и хмель отгоняли сомнения в напрасности слов – и те полетели с языка.

– Ладно. Тогда с начала. С 7-го на 8-е в квартале мастеровых был убит свидетель, а на следующую ночь – владелица доходного дома поблизости. Первой из них погибла жена плотника – ее застрелили около восьми, а его – позже, ближе к полуночи. Тело женщины затащили во двор. Сутки спустя зверски убита вдова Павлинова, за которой словно погнались, а потом следили с дерева неподалеку. С несчастной как будто забавлялись, как с мышью: дождались, когда она забаррикадировала дверь, и проникли в комнату с крыши, разбив окно. Зарезали вдову длинным складным ножом, типичным для Старого города. Кровь в комнате, как выяснил наш эксперт, принадлежала двоим – жертве и кому-то второму. Она и осталась на куске черной рубахи, зацепившейся за стекло.

Алекс, фыркнув со смехом, вернулся и опять занял вторую кровать. Закурил, стряхивая пепел на пол.

– Мы посчитали вдову первой жертвой Расчленителей, хотя забрали только руки, а голову оставили. Даже наш эксперт признал, что убийство выглядит, как скверное подражательство. Но лично я сначала склонялся, что преступников несколько – уже позже понял, что один.  Как-то раз, когда я пришел к Червинскому, то услышал, что его соседка говорила, как в ночь убийства видела прямо на стене чуть ли не дьявола. Сам же Червинский наотрез не хотел со мной это обсуждать.

– И? – поддержал Алекс, когда Куликов все же было решился обдумать, насколько далеко стоило заходить.

– Сутками позже, в ночь с пятницы на субботу, я приехал к тебе впервые. При знакомстве я всегда разглядываю людей – полицейская, знаешь, привычка. И потому хорошо запомнил, что у тебя тогда еще был не гипс, а бинт в крови, замотанный на рукав сверху. А на руках, лице и шее – глубокие царапины, словно бы от ногтей.

– Ага. А дальше-то что? – собеседник продолжал потешаться, все больше раздражая Куликова.

– А дальше я допросил соседку Червинского. Ту, которая видела тебя в окно и узнала. Она мне прямо назвала твое имя, – выпалил Куликов. Вот черт – пожалуй, от этого аргумента стоило воздержаться.

– Молодец, Птица. Угадал.

Алекс смеялся довольно долго.

– Вот чем ты занят вместо дела. Времени, гляжу, у тебя в избытке. А иначе бы просто спросил. Не твоя это забота, но раз уж так пробрало, что невмочь…

Он снова загоготал. Вытирая набежавшие слезы, спросил:

– Ладно. Хочешь знать – скажу. Только сам мне сперва ответь: зачем, как сам думаешь, я все это делал?

– Не имею понятия. Если бы не все остальное, я бы решил, что вообще все это – твоих рук дело. Но вряд ли бы ты получил мне найти самого себя.

Новый взрыв смеха, после чего Алекс заговорил.

– Мелкий нашкодил. Смысла трепать об этом другим я не видел. Уладил сам, и все – на этом забыли. Ну, почти… Сбежал он в начале месяца. Оружие спер из дома – думал, не замечу – да и в бега. Пусть… Погулять никому не вредно. День прошел – явился. Весь, как свинья – в грязи да дерьме. Втихую хотел прошмыгнуть. Я его стал спрашивать, что да как. Мелкий – в сопли. Так и так – «оба готовы, да не те». Целый день выслеживал, но прощелкал и не разобрал в темноте. Да что с него взять – восьми еще нет щенку. Кретин и есть. Как он эту бабу с улицы во двор сумел затащить – вообще не пойму. Ну, врезал ему.

Тихий голос, спокойный. Монотонный. Похож на шипение.

Папироса в руке давно истлела. Куликов о ней позабыл.

– Потом решил сам глянуть, что он там натворил да что это был за народ. Днем там легаши терлись. Жмуров-то, ясно, уволокли, но так… Ну, залез в тот гребаный двор, огляделся. Все что надо, увидел. Обратно через забор – а там Наташка, бывшая Каина девка. Как завизжит – и бежать. Я за ней… Она в дом. Я на дерево забрался. С него хорошо видать. Ну, а что дальше – ты ж все и вызнал. Не даром легаш.

– Зачем ты отрезал ей руки?

– Да я особо долго не думал. Руки эти сами на ум пришли, да и делов. Выбросил обратно в тот колодец, куда их девать. Я Немому потом говорю: понял ты – не та баба, так к мужику-то чего поперся? И он мне показывает – подумал, типа, что лучше уж сразу двоих. Чтобы вопросов, значит, не было. Тот еще паршивец, мать его.