Ненавижу

Рождение

         Как много людей могут поведать вам о своем рождении? Глупо,-скажете вы. Да, наверное, вы правы. Я вовсе не жду от вас понимания, мне все равно, просто настала время, когда нужно излить душу. Сразу о главном,- я не о чём не жалею, все произошло именно так, как должно быть. И вот, нужно освободится, оставить прошлое позади, доверится тому, кто не осудит, кто будет хранить мои тайны на своих страницах-Дневнику моей жизни.

         Что ж, опустим это фамильярное обращение- «Дорогой дневник», и, пожалуй, начнем. Это будет длинная ночь, ночь откровений.

         Первое что я помню, это свой истошный крик, как разрывались легкие при первом вдохе. Мне было так хорошо и безопасно в том месте где я была до этого, и вот, словно рыба, выброшенная на берег, я барахталась, еще не понимая насколько все изменилась. Запахи, звуки …так много всего, кажется, я открыла глаза, и в тут же секунду меня ослепил яркий свет. Мое тело приспосабливалось к новому для меня миру. Я родилась.

         Все что произошло после, словно покрыто пилёной, воспоминания размыты. Тепло маминого тела и размеренный, успокаивающий стук ее сердца.

-Прости меня родная, я так виновата перед тобой,- она шептала мне на ушко, повторяя вновь и вновь тогда еще непонятные для меня слова, и я чувствовала, как что-то мокрое упало на мои щеки из ее глаз. Слезы, материнские слезы.

И вот меня уже вырывают из родных объятий, я кричу в надеже вернуть так полюбившиеся мен тепло. Могла ли я тогда знать, что уже никогда больше, мне не увидеть маминых глаз.

Мне всегда указывали на мое место, я не лелеяла несбыточных надежд. Думаю, это было правильно. В том месте где я росла, единственное что мене нравилась это правда, пусть горькая, пусть не обратимая, но все же- правда.

Я никогда не забывала зачем я здесь. С того момента как я стала что-то понимать мне неустанно твердили о «моем предназначении», вот только в чем оно заключалось было тайной покрытой мраком.

Нет, жизнь у меня была довольно сносной, только глубокое одиночество омрачало мое существование. Сколько себя помню я всегда была одна. Огромный дом с множеством помпезных комнат и белый рояль в гостиной- вот так выглядело мое заключение. Но мой страж,-так я его называла про себя, Маркус Мор, дал мене отличное образование, ибо его протеже не должна осрамить его своим невежеством, в редкие, но все же, визиты  непрошенных гостей. 

Вот так, я и росла, не зная любви, ни имея привязанностей. Все слуги в доме шарахались от меня словно от прокажённой, им было велено не говорить со мной больше, чем это было необходимо. Моими друзьями были книги что-что, а уж библиотека в этом проклятом доме была богатой. Днями на пролёт, и чего лукавить,  долгими ночами, при свете свечи, я с упоением читала, воображая себя в другом месте, кем-то другим.

О своих родителях я не спрашивала, зачем, когда знаешь, что они отдали тебя, продали, пожертвовали тобой,-называйте, как хотите. Нет, я не держала на них зла, другой жизни я не ведала, а потому росла в смирение.

Музыка, еще одна моя любовь после чтения, она словно бальзам для моей одинокой души. Благодаря музыке я могла чувствовать, или хотя бы представить, как это чувствовать: радость, печаль, счастье, грусть, восторг, разочарование, надежда, ненависть, ЛЮБОВЬ.

Я не была талантлива, но это не мешала мне брать от жизни то, что она готова мне дать, и я брала, жадно, со всей страстью на которую была способна.

Танцы, этикет, вышивка, манеры истинной леди, светская болтовня, -я освоила эти премудрости в совершенстве. Кукла-вот, кем я была, со стеклянными глазами и холодным сердцем.

С Маркусом у нас были сложные отношения, хотя, о каких отношениях идет речь, когда он рассматривал меня только в качестве своего капиталовложения, которое в скором времени обещает принести огромный доход, покрывающий все затраты. Чего скрывать я боялась его до дрожи в коленках, он был моим ожившим, личным кошмаром. В те редкие случаи, когда он заговаривал со мной, мое сердце на мгновение замирало, а потом в бешеном ритме бросалось в скачь, словно еще чуть-чуть и выпрыгнет. Был ли он красив? – да, но это красота была дьявольской, порочной. От него веяло холодом, голос его был грубым, а, взгляд-беспощадным.