Ненормальные.

Ненормальные.

    Человеческая отсебятина  - она лезет отовсюду. Она замутняет чистую воду льющейся изредка правды с небес.

Прощеная блудница, которую патриархальное общество намеревалось побить камнями - по закону! — это вызывает слезы умиления. Если бы рассказывающий поменял гендерный акцент, если бы общество намеревалось побить камнями - по закону! - блудника, и тот был бы прощен - ведь кто без греха? - пьеса приобрела бы юмористический оттенок.

Особенно смеялись бы женатые люди над императивом прощать таковых до седмижды семидесяти раз.

Но во всех ушедших эпохах, да и в наши дни, грех, блуд и бунт против закона неразрывно связываются с женщиной. Явно или впотай.

Даже когда речь идет о самых жутких злодеяниях, мы заканчиваем обсуждение удобной мудростью: «Так мать воспитала».

Только кто, в действительности, был примером для подражания?

«Враг» и «ближний» имеют во всех языках мужской род. Можно ли хоть помыслить  требование: «Если женщина твоя ударила тебя в правую щеку, подставь ей другую»?

    В те дни, мельтешащие блестящей вереницей случаев, Веня ходил в школу робототехники. Всем хитростям этого столь вязкого для нетерпеливых российских умов искусства обучал его мужчина, лет тридцати с небольшим. Имя мужчины было Сергей, но за глаза ученики называли его «гуру» или Учитель.

Он любил задавать вопросы, разные.

Иногда он уходил в «дзен». И тогда ученики погружались в блаженную дремоту и парение ума, слушая звуки научительной речи. Она тешила, она, как бы,  делала избранными. Речи и книги никого никогда не меняли. Они не улучшают и не ухудшают. Они щекочут мозг и тем порождают рост и цветение уже существующего.

   За окнами школы тихо ползло на санях ветхое прошлое, переплетенное с будущим. Усыпанные, по макушки, снегом.

   Они остались вдвоем и Учитель спросил:

- Что тебя гнетет? Ты задумчив.

- Одна девушка. Мы знакомы, - сказал Веня.

- Она нравится тебе?

- Не знаю.

- В твоем возрасте быть влюбленным нормально. Ты мечтаешь о ней? Фантазируешь разное? Это опасно.

Он внимательно смотрел на юношу.

- Нет, но меня к ней тянет.

- Это бродит кровь — ей нужна близость тел.

- Да, знаю, у многих ребят есть девушки, и они, - он помялся, - близки. Но не я и она.

-  Ты чувствуешь ее власть над собой?

- Да, и это бесит. Иногда хочется ударить. Даже убить. Толкнуть из окна, когда она сидит на подоконнике. Как будто, она прилетела откуда-то.

-- Как ее имя?

- Люси.

- Черная Инфанта.

Они молчали. Потом Учитель сказал:

- Приготовься, сегодня вечером ты ее увидишь. Увидишь, кто она.

   Наступил вечер.

Они выехали из сверкающего ярмарочными гирляндами города в машине Учителя, миновали длинный, спящий мост над мертвым, заснеженным полем реки и, повернув с освещенной, проезжей дороги в сторону леса, занырнули во мрак зимы.

Ни огня, ни души кругом. Белый ковер под черным, бездонным потолком пустого неба.

- Куда мы? Ночью, в лес...

- Сегодня у них тайный обряд. Посвящение.

Учитель и ученик долго ехали сквозь темень, молчащую вокруг. Дорога извивалась еле видимой колеей и пряталась под снегами. Наконец, встали. Сугробы, сугробы и узенькая тропка.

- Иди за мной.

Они шли, проваливаясь в крупитчатый снег то по колено, то по пояс, к светящемуся пятну в страшной глубине зимнего леса.

- Сиди тихо и смотри, - сказал Учитель.

Они были прикрыты густыми, черными, с белыми комьями снега, ветвями ели, а перед ними лежала широкая поляна. В центре поляны горел громадный, сложенный из поленьев и веток, костер.

Вокруг костра медленно двигались фигуры. Женские.

Они то приближались к огню, то отступали. Это напоминало танец. Они взяли палки и уронили, разбросав и разбив на куски горящие стопкой поленья костра. Те рассыпались угольями, и пламя стало тише. И тут стало слышно печальное пение, без слов, похожее на дыхание зимнего ветра.

Черные женские фигуры двинулись вокруг ярко-красных, дышащих злым жаром, углей в медленном хороводе, усиливая пение, ставшее похожим на плач или вой. Они снимали с себя одежды в танце и отбрасывали в сторону от огня, пока не разделись до полной, первозданной наготы.

Женские, гибкие черные фигуры на фоне огня, полыхающего, как разверзшаяся пасть преисподней. Они сами казались узорами дымного пламени.

И вдруг они взялись попарно за руки и взошли на эти светящиеся адом угли.

В огонь и пекло, пожирающие все живое.

Но черные танцовщицы невредимо скользили по углям, не ускоряя движений и легко перебирая босыми ногами по убийственному жару, и только песня-плачь стала нестерпимо пронзительной и была, как жуткий нечеловеческий визг секущей весь мир метели.

Под их ступнями угли крошились, рассыпались на кучи искр, и они взлетали высоко в черноту и сыпались ручьями по небу, за реку, в спящий город.

- Что это? Кто они? - спросил тихонько Веня.

- Молчи.

   Угли догорали и становились малиновыми, иные чернели. И тут женщины-танцовщицы исчезли. Моментально, будто ресница дрогнула. Поляна была абсолютно пуста — ни одежд, ни следов. Костер затухал.

Мужчины вернулись к машине.

- Кто они? - повторил Веня.

- Это обряд нестинарок, - ответил Учитель, - и твоя Люси одна из них.

- Но зачем! - вскрикнул Веня, - Почему они не сгорают?