Непорочная для Мерзавца

Глава первая: Кира

Глава первая: Кира

Запах дыма наполняет и разъедает легкие.

Я задыхаюсь. Пытаюсь дышать и слышу собственные судорожные вздохи, но глотаю лишь отраву, которая медленно сокращает мою жизнь. Я скребу по горлу, чувствую, как кожа застревает под пальцами, но спасения это все равно не приносит. От дыма слезятся глаза, и когда кто-то кричит мое имя, я вижу только непроходимую бестелесную стену, за которой двигается тонкая тень.

«Я здесь!» - кричит мой рот, но легкие только выхаркивают несуществующую черную слюну.

— Кира! – Его голос. Где-то там, куда я ни за что не дойду своими ногами. И вряд ли доползу. – Кира, где ты?!

«Я здесь!» - из последних сил, почти теряя сознание.

И слова тонут в боли, когда на руку падает тяжелая горящая балка и кожа тлеет под ней, словно папиросная бумага.

И я кричу так отчаянно, что в груди будто что-то лопается, и мир, качаясь, опадает карточным домиком, прямо в огонь, который танцует вокруг меня жертвенный танец.

 

— Кира! – Кто-то хватает меня за плечи, рывком тянет на себя и успокаивающе поглаживает по голове. – Кира, это просто кошмар.

Я задыхаюсь. Я уже не сплю, но все равно продолжаю задыхаться. От отсутствия спасительного вдоха в горло словно вкручивают раскаленный винт, и каждая лопасть режет остро отточенным краем. Слепо шарю рукой, сбиваю прикроватную лампу, потому что мир течет вместе со слезами.

— Вот, Кира.

Узнаю голос Димы, но легче все равно не становится. Только когда он вкладывает мне в ладонь прохладный баллончик, и я делаю первый спасительный вдох, паника начинает отступать.

— Дыши, маленькая. – Дима прижимает меня к себе, похлопывая по спине, словно младенца, дает выплакаться о прошлом.

Два года прошло, а эти сны все никак не отступают. Один и тот же кошмар, почти по одному же сценарию: пожар, закрытая дверь, лопнувшее зеркало и балки, которые валятся на меня, словно солома с крыши. Я поднимаю руку, и тонкая ткань ночной сорочки ползет вниз, обнажая уродливую кривую метку ожога, от запястья почти до самого плеча. Он тоже болит почти не переставая, словно одних кошмаров мало, чтобы я на всю жизнь запомнила и ту ночь, и того человека, который спас меня ценой своей жизни.

И когда приступ астмы отступает, просыпается голос совести, который с некоторых пор тоже стал моим верным спутником. И подсказывает, что не очень честно вспоминать о покойном женихе в объятиях его дяди, чьей женой я стану через три недели.

Дима отодвигается, берет мое лицо в ладони и растирает слезы по коже так, что не остается и следа. Ему тридцать четыре, и он далеко не ангел, но выглядит как настоящий голливудский актер: обаятельный, роскошный, желанный вдовец с принципами. Потому что даже у досужих журналистов на него ничего нет, ни одного позорного пятна на безупречной репутации, ни даже крохотного порочащего факта, ни единой интрижки.

— Лучше? – спрашивает он, целуя меня в закрытые веки.

Жест, от которого я всегда успокаиваюсь.

— Да, - говорю едва слышно, продолжая сжимать в ладони спасительное лекарство.

Моя астма – еще одно напоминание о той трагедии. Врачи говорят, что это всего лишь невралгия, последствия перенесенной психотравмы, и что, если я очень сильно захочу – болезнь пройдет, как надуманный страх. Но либо врачи ошибаются, либо я делаю недостаточно усилий над собой, потому что спасительный баллончик навечно поселился в моей сумочке.

— Прости, - дышу уже ровнее, втягивая обезображенную руку обратно в рукав. – Возишься со мной, как с ребенком.

Дима качает головой, делая вид, что согласен с моим самобичеванием, а потом чмокает меня в лоб и подталкивает перебраться на другую часть кровати. Укладывается рядом, привлекая в свои объятия.

Он ждет нашей свадьбы, чтобы официально разделить со мной постель.

Поэтому в ближайшие три недели мы будем спать в одной кровати, словно дети: целомудренно и в одежде. Теперь – под крышей Диминого дома.



Отредактировано: 10.09.2018