Нэро

Глава 7. За чашкой какао

Ботт говорила тихо. Едва громче стучавшего в окно дождя. При раскатах грома и вовсе приходилось замолкать — собеседник её бы просто не услышал.

— Отметины на поезде полностью идентичны  тем, что были в кабинете шефа.

— Но разве это не должны подтвердить эксперты? — засомневался Гурий. — Ты теперь просто ефрейтор, и твоим словам нужно подтверждение специалиста, — он нарочно выделил последнее слово.

Ботт лишь пожала плечами — надо так надо, это стандартная практика.

— Только вот, — Ботт закинула ногу на ногу и сложила руки под грудью, полностью копируя позу Гурия, — ваши эксперты даже к станции приближаться не хотят, а вы их к поезду послать хотите. Так и до бунта недалеко.

— Много ты понимаешь! — прорычал новый глава.

— Смотря, в какой сфере. Я капитан специального отряда под личным командованием Артура Эша. Бывший капитан. Но от смены звания я ни тупее, ни умнее не стала. Как и вы.

Гурий почувствовал, как закипает.

— Звание говорит о вашем положении, — продолжила ефрейтор, — а не о ваших умениях. Как видите, — она указала на себя, — это не всегда одно и то же. Сами посудите.

— Что ж… — он выдохнул, выпрямился, взял себя в руки. — В чём-то ты права.

— Во всём.

Гурий проигнорировал это высказывание.

— Продолжай доклад, — велел он.

— Как я уже говорила…

Дверь скрипнула, и в комнату зашёл Булыч, промокший до нитки.

— Если вы не против, я по присутствую, — он закрыл дверь и прислонился к ней, скрестив руки на груди.

— Разумеется, — ответил командир. — Тебя я тоже с удовольствием выслушаю. Ботт, продолжай.

— Как я уже говорила, эти отметины не могли оставить вервольфы. Они слишком идеальны для их когтей.

— Значит, они нашли какое-то новое оружие.

— Где? После войны их истребляли десятками, осталось лишь небольшое поселение между Нэро и Южным городом.

— Не знаю, что у вас за споры юных ботаников, но те твари, напавшие на нас, явно были не верфольфами, — вмешался сержант.

— А кто же это был, позволь спросить? — Гурий встал и подошёл к Булычу.

Тот даже бровью не повёл. Гурий чуть склонил голову на бок, не отрывая взгляд от сержанта. Тот усмехнулся.

— Уж если сама Ботт не знает, то я и подавно. Кто это был, что это было. Ветер!

— Ветер? — переспросил Гурий. Он решил, что ему послышалось.

— Да, дикий ветер, как мне ещё назвать это явление? Массовой галлюцинацией? Тут рыжуня не будет согласна — галлюцинации людей к ёлкам не подвешивают.

— К соснам, — поправила Ботт.

— Да хоть к ясеню!

— Итак! — перебил их командир. — А что насчёт того механика? Марк, кажется?

Ботт помрачнела.

— Пропал.

— Что ж, это будет на твоей совести.

— Не возражаю.

— Завтра начнём поиски.

— Да некого искать, он мёртв, — сказал Булыч.

— С чего ты взял?!

— Этот ветер своих жертв не отпускает. То, что мы спаслись — чудо.

Эш-младший  понял, что последняя струнка терпения лопнула, громко и больно щёлкнув по нервной системе.

— Ветер, сосны, вы решили поиздеваться надо мной?! — закричал он, в бешенстве размахивая руками. — Вы думаете, я не знаю, как вы ко мне относитесь?! Вы все! «Он не так хорош, как отец»!

— Так вы комплексуете? — Ботт даже удивилась. — Бросьте, командир, вы хорошо справляетесь, просто слишком зациклены на вервольфах.

— А может, это ты зациклена на вервольфах? Почему ты их выгораживаешь?! Что, они такие хорошие, такие замечательные?! С чего ты это, мать твою, взяла?! — он схватил Лину за воротник рубашки и как следует встряхнул. — Может ты сама вервольф, а?!

— Не говорите чепуху, я человек. И никого я не выгораживаю, — Ботт отмахнулась от командира. — Что люди, что вервольфы, что ещё кто-то... Везде есть те, кто живёт добром, есть те, кто живёт злом. Трусы, смельчаки, дураки и настоящие таланты. Не делите мир, как удобно вам.

— Ладно. Хорошо! — Гурий и не думал успокаиваться. — Тогда приказываю вам, ефрейтор Ботт, выяснить, что это был за странный такой «ветер», кто убил моего отца, а так же доказать непричастность к этому ваших любимых вервольфов! Иначе вас признают виновной в сговоре против руководства Нэро, а то и хуже — руководства Четырёх городов, и в следующий раз мы увидимся только на вашей смертной казни.