Несколько дней в декабре

I

– Должен еще раз предупредить вас, коллеги, что во втором семестре работы у нас будет еще больше. Я собираюсь лично посетить все курсы, которые теряют слушателей, чтобы в каждом отдельном случае понять, почему это происходит. И предупреждаю, что с теми, на чьи лекции слушатели не ходят по причине их неудовлетворительного содержания, мы расстанемся сразу же после того, как преподавательская некомпетентность будет установлена точно. Я также обещаю, что в следующем семестре у нас не будет ни одного случая безосновательного завышения оценок, с этим и другими методами завоевания дешевой популярности мы покончим раз и навсегда. Так что прошу вас после каникул сосредоточить силы на своих учебных предметах и темах и работать с максимальной добросовестностью. На этом мы пока закончим. Поздравляю вас с завершением семестра, желаю счастливого Рождества и надеюсь всех увидеть третьего января в хорошем настроении и добром здоровье.

Фредерик Декарт без улыбки обвел глазами свою кафедру, чуть задержался взглядом на каждом лице и первый поднялся из-за стола, давая знак остальным, что можно идти. «Счастливого Рождества, господин профессор», «И вам хорошо отдохнуть, господин профессор», – недружно донеслось с разных концов стола, за которым проходило последнее перед рождественскими каникулами заседание кафедры новейших европейских исследований. Особой теплоты в этих пожеланиях не было – преподаватели относились к главе кафедры сдержанно, по большей части недолюбливали и в новом семестре явно ничего хорошего от него не ждали.

Пока Фредерик прибирал бумаги на своем столе, помещение опустело. Только самый молодой из преподавателей, ассистент Массонье, еще возился с книгами: то укладывал их в раздутый портфель, то вываливал все его содержимое на стол и пытался упаковать несколько пухлых томов и тонких брошюр более компактно. Профессор Декарт ждал его, чтобы закрыть кафедру. Он мог бы отдать ключ Массонье, но не хотел, чтобы кто-то другой вместо него ушел последним, не убедившись, что оставил все в порядке.

Он отвернулся к окну и раздраженно смотрел на хмурое небо, на туман, который висел над крышами. Или это моросил дождь? Завтра Сочельник. «Белого Рождества» в этом году опять не будет, а впрочем, в Париже такое Рождество большая редкость. «О чем я только думаю?» – одернул себя Фредерик. Лучше подумать о том, как он проведет сегодняшний «пустой» вечер.

Вчера было все расписано по часам, даже по минутам: лекции, библиотека, потом «Лючия де Ламмермур» в Опере вместе с четой Менье-Сюлли. Вечер внезапно завершился в «Дофине» – Фредерик идти туда не собирался, не любил помпезные рестораны, но Колетт и Жорж, мило подшучивая над его пуританскими вкусами, все же убедили его составить им компанию, и он в конечном счете остался доволен, что принял их приглашение и отвлекся от повседневных забот. Завтрашний день тоже ясен и понятен – утром он съездит в профессорский клуб и забронирует стол на вечер, чтобы съесть рождественский ужин не в одиночестве, днем будет работать, а потом пойдет в церковь. Но на сегодня никаких планов у него не было. Чувствует он себя не очень хорошо, с утра болит нога. Работать нет ни желания, ни сил, праздновать – тем более... Правда, сидеть одному на кафедре в опустевшем темном и гулком здании, как призрак кого-нибудь из первых профессоров Коллежа, сегодня тоже глупо. Лучше он пойдет домой. Может быть, от прогулки на свежем воздухе появится и настроение.

– Господин профессор! – Фредерик, занятый невеселыми мыслями, не заметил, как к нему подошел Массонье. – Я нарочно копался так долго, чтобы поговорить с вами наедине. – И улыбнулся так простодушно, что Фредерик против воли тоже почувствовал, как его губы разъезжаются в гримасу, должную обозначать собой улыбку. – Если ваша речь напрямую касалась меня, то в новом семестре я исправлюсь, честное слово!

– Почему вы решили, что я имел в виду вас? Коллега, пора вам избавляться от этой манеры принимать все на свой счет, вы давно уже не мальчик. Если вас это успокоит, к вам у меня не так много претензий. Вы читаете современных авторов, – кстати, видели вы уже книгу Блана «Десять лет истории Англии»? – вы следите за происходящими событиями, и главное, действительно понимаете причинно-следственные связи, соединяющие новейшую историю с более ранними периодами, я это увидел и с большой радостью отметил в вашей новой статье. Только не расслабляйтесь. Довольство собой вас погубит, как до вас оно уже погубило немало подающих надежды ученых.

– Знаю, знаю, господин профессор. – Массонье снова улыбнулся. – Но я, вообще-то, совсем о другом. У вас уже есть планы, где отпраздновать первый и второй день Рождества? Мы с женой приглашаем вас к нашему скромному очагу, если захотите и когда захотите. Будем вам очень рады.

«Вот только жалости мне не хватало» – вспыхнул Фредерик, но сдержался. Массонье не был виноват в его дурном настроении.

Весь этот семестр он жил только кафедрой и кафедральными темами, и ради того, чтобы на кафедре действительно занимались новейшими европейскими исследованиями, перестроил работу своих коллег, нацелил на новые направления. Общий курс по-прежнему охватывал период, который начинался с последних десятилетий «старого порядка» и революции, но профессор Декарт сделал отправным пунктом общих исследований своей кафедры события 1870 года. Большинство преподавателей не считали историей события, которые произошли каких-то десять лет назад, и встретили такой разворот очень неблагосклонно. Теперь одни коллеги демонстрируют откровенную враждебность, другие тихо саботируют новую тему, надеясь, что профессор Декарт надолго на кафедре не задержится. Кое-кто пытается заискивать перед ним, воображая, что делает это очень хитро и тонко. И отдельно стоит ассистент Массонье. Профессор Декарт уже неплохо представлял, что за человек Антуан Массонье, и понимал, что им движет не хитрость и не лесть, а искренняя симпатия, хотя, наверное, не без доли сострадания.