Неслужебный роман

Глава 4

Я едва дождалась окончания ужина, схватила стопку тарелок и умчалась их мыть на кухню.

Вода успокаивала.

Хотя мне казалось, что от соприкосновения с ней от рук пойдет пар — так все кипело внутри.

Я наклонилась, умыв горячее лицо. Кажется, щеки даже припухли. Из головы не выходила самодовольная физиономия Столбова, длинные тощие руки, нескладная шея.

И, черт возьми, что он здесь делает? Какого беса приперся, да еще и с тетушкой в виде тяжелой артиллерии? Я только сейчас с ужасом поняла, что ни он, ни тетя Света особо никуда не торопятся, и есть риск, что они останутся на ночь!

— Это уж дудки! — вырвалось у меня. Хотя от меня ничего не зависит, без меня все решили.

— Лид, ты здесь? — через коридор прошуршали мамины шаги. — Ты чего в темноте?

Точно, я даже свет забыла включить.

— Не надо, мам, - торопливо сказала я. Мамина рука повисла в воздухе в сантиметре от выключателя.

Она подошла ко мне, обняла за плечи, прижалась лбом к моей прямой как палка спине.

— Лидок, так нельзя.

— Что именно нельзя?

Мама вздохнула:

— Столько лет прошло. Люди ведь меняются.

— С чего бы это Столбову меняться? Какие такие катаклизмы в его судьбе произошли, чтобы он стал другим?

— Почему именно катаклизмы? Ты опять все драматизируешь, дочь. Люди просто умнеют. Это им свойственно, понимаешь? А ты Паше даже шанса не даешь.

Я постаралась ровнее дышать. Ему, значит, надо еще и шанс дать.

— То есть ты на его стороне?

Мама потерлась лбом о мою спину:

— Глупая. Я всегда за тебя. Просто, иногда надо посмотреть на ситуацию со стороны, чтобы увидеть главное. Я могу. А ты, видимо, нет. И это мне еще раз подсказывает, что я права: у тебя что-то осталось к нему, к Паше. И это должно либо снова вас сблизить, либо перегореть в пепел. Понимаешь?

Она отстранилась от меня, шумно чмокнув в шею.

— За плечами не должно оставаться незавершенных дел. А это, видимо, не завершено, — отозвалась она уже на выходе из кухни. И голос ее растворялся в сгущающихся сумерках.

— Мам, а если всё еще больно?

Она помолчала. Тихо выдохнула.

— Тем более.

Мгновение, и скрипнула входная дверь, впустив внутрь тихий ручеек беседы, доносившейся из беседки и тонкий запах костра.

Вдоль дома мелькнула сутулая тень, и через мгновение раздался тихий стук по стеклу:

— Лид, ты здесь?

Пашка. Быстро вытерла лицо полотенцем, уже на ходу приглаживая волосы и выскользнула во двор.

— Чего барабанишь? — бросила я в темноту. Пашка выплыл из-за угла дома на мой голос.

— Тебя ищу, естессно, — я вздрогнула. «Естессно» — любимое Пашкино выражение. Когда-то меня забавило. А сейчас?

— Зачем?

Пашка приобнял меня за плечи, увлекая дальше от беседки с ее неторопливым разговором.

— Пойдем, пройдемся, что ль.

Я пошла.

Мы пересекли укрытый синевой двор и вышли за ворота. Ноги утопали в мягком, сыром песке, не просохшем еще за день. Звуки путались в ветвях, любопытно прислушиваясь к нашим неторопливым шагам. А редкие фонари подслеповато подглядывали за нами.

Мы миновали нашу улицу. По скользкой, покрытой вечерней росой, траве вышли к ручью. Я поежилась: то ли от нервов, то ли от прохладной сырости, тянувшейся с медленным течением.

Пашка понял это по-своему. Снял джемпер, протянул мне, пытаясь заботливо укутать. Привлек меня к себе, плотнее прижимая.

Его руки. Я уже забыла, какие у него руки.

Он ведь очень высокий, Пашка. Высокий и худой как жердь. И руки у него длинные и жесткие.

Когда-то я их называла волевыми.

Я выставила вперед локти, не позволив себя обнять. Он немного обмяк, чуть отстранился. И плотнее запахнул на мне свой джемпер.

— Замерзнешь, — голос с хрипотцой, когда-то сводивший меня с ума.

— Не дождешься.