Нет, да, нет, нет, да, да, нет

НАСИБА МЕРХЕЛЬ

Смеяться, когда больно. Смеяться и станет смешно. Я выталкиваю последний воздух из легких, и пусть смех получается зловещим, как у злодеев в дешевом спектакле, и мне от этого не веселей, все равно, со стороны это будет красиво. А ради этого стоит жить. Чтоб было красиво.

Ушла я от навязчивого лакея легко, через подземный ход. У этих многоэтажек полно выходов, в том числе и в торговые павильоны под землей. Можно было не беспокоиться, что он побежит за мной – если за парня взялась Кэт, живым она его не отпустит.

Они давно должны были бы приехать. Они должны были приехать, подняться на свой двадцать седьмой этаж, Кэтти должна была сесть в кресло – оно там одно, из которого не видно окон, она в нем однозначно все время сидит, там даже оставался слепок ее задницы. Заняться ей абсолютно нечем, и рано или поздно взгляд ее упадет на столик, на мишку, которого я вертела в руках. И если она возьмет его в руки – ну пускай возьмет, она же сантиментальна – то увидит, что на дне игрушки написано «фабрика игрушек, ул. Мира 58», где «Мира 58» выделено красным маркером. Большей информации оставить я не смогла – парнишка не сводил с меня глаз. Она догадается показать Айрису, а Айрис умеет читать.  Я тоже умела, рано научилась, в четыре года. Но в первом классе почему-то пришлось переучиваться. В школе все было неправильно. Логика какая-то не та… А в пятом я сдала тест айзенка, по которому вышло, что IQ у меня равен сорока. Дибил, как меня, собственно и воспринимали все, включая родителей.  Странные они были, упорно отрицали мои детские воспоминания, убеждали, что читать я никогда не умела, и не ходила в детский садик с решеткой в холле, и не было никакого переезда. Считалось, что я со странностями девочка. Это сейчас я знаю, что это называется эффектом манделы. Так и доказываю с тех пор и им, и себе, что я не даун. Аспирантуру, вот закончила. Кэт, наверное, единственная, кто меня всерьез воспринимал еще со школьной скамьи. Богатенькая засранка. Все у нее в этой жизни было, кроме друзей. Больно уж мерзкий характер, остра на язык. И мы сошлись – два изгоя, при этом разные. Сошлись как-то странно, дружили периодами, сезонами, периодически ругаясь в хлам, но не могли друг без друга.

А попав сюда, я вдруг увидела знакомые буквы… Это был универсальный детский алфавит. Разработан в непонятном году как среднее арифметическое между несколькими, наиболее популярными – для ускоренного поверхностного изучения с дальнейшим выбором специализации. Алфавиты зародились в разных культурах, а в итоге стали служить в разных отраслях. Вроде как у нас греческий арабский и латынь… У математиков, физиков, инженеров – арарский алфавит, а биологов, психологов – гето, у историков, политиков и людей искусства, и всем, что связанно с раскруткой и популярностью - салекс. Да, многие ученые не просто «не баловались такой ерундой», как политика – они смутно представляли себе, что это, поскольку салекс был им в работе просто не нужен – они не умели на нем читать. Торговля была не стихийной, а скорее научно выверенной, поскольку велась на араре, а описания чувств, скрытых мотивов и поведения людей, давались на гето настолько четко, что никакая художественная литература не была нужна. Ведь правда стократ интереснее, если подать ее как надо. Конечно, то, что Роджи писала на гето не делает ее ученым, но и то, что писала она свои «занятные теории» о иных мирах не делала ее фантастом. Ее книга о моем, или похожем на мой, мире, которую я заставляла читать, брезгливо морщась, вслух моего стюарта, хоть и была написана от лица пятидесятидвухлетнего мексиканского гомосексуалиста, содержала потрясающее количество знакомых подробностей. Типа рисунка береговой линии, праздничных дат и всяких замечательные исторических событий, а которых я слышала краем уха, вроде полета на луну…

Удивительно, как сильно меняют мир три набора символов.

***

Холод страшный, обжигающий. Куцый мех на воротнике не грел совершенно, лучше бы я взяла что-то с капюшоном. Я поправила дешевую белую шапочку с помпоном, купленную с рук на остановке, которая толком ни грела, ни уши не закрывала. Растерла уши руками, задумавшись, подышала на пальцы, то есть перчатки. Дура. Теперь отсыреют и будет еще хуже.  Я распустила волосы – должно стать хоть немного теплее. Из трубы бывшей фабрики игрушек в огромном количестве валил белый, ватный пар. Из этого облака с ленивой медлительностью при полном безветрии падали огромные, почему-то серые хлопья конденсата. Небо казалось голубым, особенно в зените, но над горизонтом стояла молочная морозная дымка, сквозь которую солнце смотрелось аккуратным белым кружком, не причинявшим беспокойства глазу. Наконец, внизу показалась зеленая машинка Риса. Все это время я торчала на крыше – здесь к крышам нормально относятся в плане прогулочной зоны, что мне очень нравится. Были даже перила с фигурными балясинами и какое-то подобие фонтанчика с крылатыми львами. Через пару минут, как ни странно, машинка заехала прямо наверх. Выпорхнула из передней двери тоненькая фигурка, и бросилась мне навстречу. За ней крылом распустился плащ. Надо сказать, на бегу он смотрится ничего себе, хоть и бесцветный. Совсем как снег. А цвет снега здесь гранитный – с белыми и бежевыми крапинками. Фонтан, крылатый лев, развевающийся плащ, перетянутый на осиной талии широким поясом, гранитный снег, укрывший белые, алебастровые балясины, башня трубы над нами, увенчанная едва ли не более материальным чем земная, то есть крышная твердь, розовеющим в свете солнца облаком. Картина, достойная пера Майкла Паркеса, или чем он там рисует?

- Ууыыыы! – печально завыла она, обняв меня, и заглянув в глаза. Вот ведь шут гороховый. Все-таки есть у нее чуйка, одним звуком так тонко передать мое состояние надо уметь. Впрочем, состояние тут улучшилось, и мне стало по-настоящему смешно. Она начала стягивать с шеи красно-коричневый шарфик, которым была укутана до самых глаз. Впрочем, это, как оказалось, был палантин, нет, плед, хотя, скорее даже целое одеяло – и набросила эту тряпку на меня с головой. Вслед за взмахом ее руки воплощенным вихрем взмыли в воздух тяжелые, извивающиеся шнурки, и с костяным стуком опали секундой позже. Неплохо она научилась с этими перчатками управляться в пространстве.