Neverland

Глава 17. Шрамы

Любовь к Жене  у меня нарастала. Я пока не мог понять, любит ли она меня. Она сказала, что любит только один раз. И я никак не могу понять, было это из жалости ко мне или на самом деле. Спросить ее об этом я, естественно, не мог, потому что я трус и боюсь ответа «нет». Конечно, лучше я буду пребывать в собственных иллюзиях. Ведь я так люблю сочинять истории и прочую чепуху, которой не существует.

Один раз я даже представил, как Женя сказала мне «нет». И тогда началось. Бурная юность в моих мыслях переросла в затяжную зрелость. Я совсем разуверился в любви, наконец-то стал играть в города и  шастал по свету, периодически отправляя маман фотографии на фоне всяких достопримечательностей. Как она любит. И вот настал бы такой день, когда сердце защемило бы от тоски и жалости к себе. Гуляя по набережной какого–нибудь европейского приморского городка, я бы увидел парочку с ребенком. И тогда я бы вспомнил свой городок с паровозиками, оставшийся в маминой квартире, и что мне некому его передать по наследству. Я нашел бы женщину, заплатил ей денег, и она бы выносила мне сына. И вот уже  с ним бы я продолжил играть в паровозики и  города.  Я до того расфантазировался, что не заметил, как дошел до Жениного дома. Обычный такой дом. Я раньше мимо него ходил иногда. Теперь я не пройду мимо. Даже если она меня бросит, я будут приходить сюда и смотреть на ее окна.

Женя была в хорошем настроении, и я в лицах рассказывал ей о побеге Алекса в ресторане.  Женя слушала нетерпеливо, при этом, то разгибая, то подгибая ноги. Она был очень гибка, и периодически я сбивался с мысли, когда видел очередное па. Мы вошли в такой раж, что стали придумывать план сведения маман и Макса. Когда я ей рассказал про Макса, она тоже согласилась, что маме именно такой чел и нужен. Я мечтал, чтобы мама наконец-то оторвалась от своей редакции, мартини, белой софы и отправилась с Максом поиграть в города. Еще мне нравилось, с каким азартом Женя отнеслась ко всему этому. Я просто не мог поверить, что я не один плыву  в лодке, и что кроме весел здесь есть еще один пассажир, который помогает держать равновесие. И если будет шторм, то его вдвоем будет не так страшно переживать. Да, я боюсь штормов, зато я не боюсь грозы.

Мы решили, что нужно чаще приглашать Макса в гости, устраивать совместные такие вылазки на природу или культпоход во всякие такие интересные места, где будут мама и Макс.  Я даже вспомнил, как Макс однажды пригласил маму кататься на мотоцикле, но она отказалась. Надо еще избавить ее от влияния Нателл. Сама кудахчет как курица и курятник вокруг себя собирает. Я не хочу, чтобы мама превратилась в такую же кенгурятиху с ковриком для йоги в одной руке и ведром майонеза – в другой.

Когда наш ажиотаж немного поутих, и мы уже стали валяться и маяться дурью на ковре, я попросил Женю еще немного рассказать о себе. Иногда она могла долго рассказывать, но иногда всерьез замыкалась, и меня это пугало. Я понимал, что все это из-за того случая в детстве, и хотел ей хоть как-то помочь.

Тогда Женя решила показать мне свои школьные дневники.  Таких записей я еще ни у кого не видел.

Отказалась идти к зубному и заплакала.

Молчит, когда ее спрашивают на уроке.

Приглашаем родителей в школу, так как Женя не разговаривает с одноклассниками.

Отказывается садиться за парту с мальчиком.

И тому подобное.

Лицо у Жени было грустное. Я чувствовал, как она следит за моим выражением лица, когда я все это читал.

Я обнял ее, но мне стало еще страшнее. Я понимал, что она особенно ранима. У меня снова стали появляться мысли, нужно ли все это продолжать, но я даже не мог перестать ее обнимать, какое там не продолжать.

- Ну вот, теперь ты почти все знаешь обо мне, - тихо сказала Женя, лежа у меня на коленях. – Понимаешь, я решила, что если я кого-то полюблю, то буду все сразу о себе рассказывать. У меня уже было так, когда вот из-за этих моих проблем с общением я расставалась с бойфрендами.  Не то чтобы я казалась им какой-то дефективной, просто им не хватало терпения. А я по-другому не могу.

Она гладила мои колени, а я думал, кто мог посметь ее обидеть хоть как-то. Я бы морду ему набил. Даже хотел спросить о ее прошлых отношениях, но решил, что когда-нибудь она сама мне все расскажет.

- Знаешь, Саш, мне иногда кажется, что это ты старше меня, - улыбнулась она. Кажется, настроение ее снова стало подниматься.

- Почему?

- Не знаю. Ты так хорошо все объясняешь, столько знаешь. Мне, например, нравится, когда ты мне про компьютеры что-то объясняешь или какую-нибудь такую фигню.

Вот это Женя выдала. Наверное, она слишком сильно меня полюбила. Она даже не представляет, как я боюсь ее спугнуть каждый движением. Она такая диковатая, как будто стоит на солнце, и если тень на нее найдет, то она сразу прыгнет в другое место, где есть солнце.

Мы стали рассматривать тела друг друга. У Жени очень белая  кожа. Она не любит загорать, а любит только ночной или вечерний пляж. Я сам белокожий, но, конечно, кожа у Жени красивее. Я уже давно заметил маленький шрам на ее верхней губе. Она рассказала, что это кот ее любимый рассек губу. Это делало ее еще красивее, и мне все время хотелось целовать этот шрам. Он едва заметен, но делает лицо каким-то необычным. Это как метка. Что с ней надо быть осторожней. Как на коробку с вазами ставят маркировку, чтобы не разбить. Так и ей поставили шрам, чтобы было видно, что она очень хрупкая.

Я показал ей шов на ноге, который оставался от того самого падения с велосипеда. Получался какой-то парад изъянов, но почему-то рассказывать о них было не страшно и не стыдно. В какой-то момент мы дошли до состояния азарта, как будто хотели показать, у кого из нас сильнее увечья. Мой шрам был не такой красивый, как на ее губе, и к тому же, большой. Но она его целовала. Я еле сдержал слезы. Никто еще не целовал мои шрамы. Мне казалось, что мое сердце целуют изнутри. Даже голова закружилась. Это не было какое-то возбуждение. Это было больше. Чем-то напоминало детскую игру рельсы-шпалы, но в сто раз сильнее. Я помню еще в детстве, когда медсестра делала мне какой-то укол и протирала кожу ваткой со спиртом, мне это очень нравилось. Я всегда ждал этого момента. Губы Жени были лучше и теплее ватки со спиртом в миллионы раз.