Невеста Перуна

9. Роковая ошибка

Белые искристые снежинки кружились, словно в хороводе, и бесшумно падали на землю. Юный Месяц робко вывел на небосвод серебряную колесницу, запряжённую белоснежными быками. Снег, словно белым покрывалом, укутывал землю, дома, деревья. Но не радовала людей эта холодная, безжизненная красота. Давно уже должен был растаять снег, поля и деревья налиться молодой силой, но весна в этом году сильно запаздывала. Ох, недаром такое наказание настигло людей: предал Вадим родича, а они, новгородцы, промолчали, вот и карают их теперь боги. Да и про полюбовницу нового князя, что столь сильно на Морену беззаконную похожа, ныне лишь ленивый по зауглам не шептал.  Вскоре поползли зловещие слухи, что Морена при помощи чёрного колдовства охмурила Вадима, заставила его отречься от кровного родства и теперь с его помощью намерена погубить светлых богов. И, кто знает, быть может, ей это и удалось. Те же, кто прежде тайно поклонялись богине смерти, ныне открыто, ничего не боясь, строили свои мольбища. 

Немолодой уже, но ещё полный сил человек по имени Кашица стоял на крыльце своего дома и задумчиво смотрел вдаль. Мороз нещадно щипал за щёки, пар клубами вырывался изо рта, растворяясь в холодном воздухе, но в дом идти не хотелось. Грустные, даже мрачные мысли одолевали его. Когда-то это был весёлый, красивый юноша, справный плотник, умелый, работящий помощник отцу, опора матери. Однако жестокая зависть к более удачливым друзьям и собственные неурядицы сделали его хмурым и ворчливым. Когда же красавица-жена родила ему одну за другой шестерых дочек, когда угасла последняя надежда на то, что чрево её разродится, наконец, сыном, Кашица и вовсе стал угрюм и нелюдим. Но вот дочки выросли, повыходили замуж, вылетели из родного гнезда, и дом вовсе опустел. Теперь же, на старости лет, не было ни одного человека, который мог бы приютить оставшимися сиротами стариков. Тех друзей, что у него были,  Кашица растерял ещё по молодости, а других завести не старался. Дочери, искренне любя и жалея мать, из-за тяжёлого характера отца не часто наведывались в отчий дом. Однако в последнее время жить на отшибе стало опасно. Нечисто было в городе; случалось, люди пропадали прямо из своих домов, и даже останков их не находили более. Страшно, конечно, но идти всё равно некуда.

Вдруг какое-то движение привлекло внимание Кашицы. Подняв глаза, он увидел, что за оградой стоит человек, одетый в тулуп и мохнатую шапку. Сердце столяра часто-часто забилось от страха, но пришелец проговорил неожиданно молодым и приятным голосом:

-Гой еси, добрый человек. Не пустишь ли ты усталого путника переночевать в свой дом?

Кашица облегчённо перевёл дух. Едва ли у тварей беззаконных, обосновавшихся нынче в Новгороде, может быть такой звонкий, юный голос. Но дурное предчувствие по-прежнему давало о себе знать.

-Шёл бы ты подобру-поздорову своей дорогой, парень, - неопределённо махнул рукой хозяин дома. – Поверь, тебе не будет здесь удобно. Да и угостить нам тебя особо нечем.

Тут за его спиной скрипнула дверь, и на крыльцо вышла жена Кашицы Милава. Когда-то это была весьма красивая женщина. Тяжёлая жизнь и лишения преждевременно состарили её, но, против мужа, не лишили  её ни приветливости, ни доброго нрава.

-Входи, добрый юноша, отведай нашего хлеба, обогрейся у очага, и пусть боги хранят тебя под нашим кровом. – Обернувшись же к мужу, Милава тихо произнесла: - Стыдись, как можно так обращаться с гостем? Гость свят. Или ты совсем позабыл Правду Богов?

Гость благодарно поклонился женщине, прошёл в дом, снял рукавицы и первым делом протянул руки к очагу. Тут-то Кашица и приметил, что руки эти тонкие, девичьи. В один миг девушка скинула шапку и рукавицы, и перед ошеломленными хозяевами предстала улыбающаяся Доброгнева. Прежде, ещё в детстве, она часто бывала в этом доме, поскольку женщина, что выкормила её, приходилась Милаве родной сестрой. Потому девушка нынче крепко надеялась на доброе расположение хозяев сего дома.

-Ну что, люди добрые, так и будите на меня глаза таращить, или обнимите, наконец?

Первой опомнилась Милава. Слёзы сплошным потоком полились из её глаз, и, громко всхлипнув, она кинулась обнимать девушку.

-Доброгневушка, деточка, как же ты здесь очутилась? – тихо причитала женщина. – Мы уж и не чаяли тебя живой увидеть. Где ж ты пропадала всё это время? А схудала-то как, родимая!..

-Ну, полно, полно, тётушка Милава. И так всю рубаху уже насквозь промочила. Скажи лучше, где моя кормилица Красава? Здорова ли?

Милава глянула на неё почти безумными глазами.

-Ты разве не знаешь, доченька, какие дела у нас тут творятся? Князь Вадим после того, как ты пропала, сыскать тебя велел. А тех, кто знает, где ты, но молчит, и вовсе грозил со свету сжить. Вот люди его и решили, что моя сестра, а твоя кормилица непременно должна знать, где сыскивать нужно. Красаву схватили, отвели на княжий двор, и с тех пор её никто не видел.

Женщину передёрнуло от вспоминаний, как княжьи слуги тащили по улицам её сестру – простоволосую, в порванной одежде… И за что только такой позор под старость лет? Мужа её схоронили несколькими днями позже – пытаясь защитить жену, он грудью напоролся на меч одного из прихвостней Вадима.

-Вот как? – сразу помрачнела боярышня. – Видно, нет больше среди живых кормилицы моей. А брат, говоришь, князем стал? Чудеса, да и только! И вече спокойно глядит на сии непотребства и молчит? Или позабыли уже честные новгородцы, как роту на верность князю Рюрику давали?

-Может, и не позабыли, - подал голос Кашица. – Да что проку? Кто-то говорит, что свой, здешний князь лучше пришлого и Рюрику давно уж надо было показать путь. Иным же просто боязно. Есть и такие, кому всё равно, кому служить – Вадиму или Рюрику, одного племени побеги.

Доброгнева хотела что-то возразить, но Милава опередила её: