Невидимый. Любимый. Мой.

Часть 1. Глава 3

На пороге стояла незнакомка из сна. Высокая, худая, прямая, как палка, она смутно напоминала то, что бабушка Вера называла «истинная леди». Седые волосы туго стянуты тяжёлым узлом на затылке, а умные, проницательные, неожиданно молодые, жгуче-чёрные глаза с интересом оглядывали меня с головы до ног.

Безукоризненно-классическое черное платье. Белый кружевной воротник, сколотый у горла массивной брошью, волнами спадал на плечи. В левой руке – большая сумка.

Незнакомка провела тонкими, аристократическими пальцами по моей тёмной, всклокоченной со сна гриве, и удовлетворённо улыбнулась:

– Истинная Штейн. Вы позволите мне войти, милочка?

Очарованная её властным сочным голосом, я судорожно глотнула слюну с остатками зубной пасты и, отойдя в сторону, впустила в дом величавую даму.

Мама, встревоженная моим долгим отсутствием, выпорхнула из кухни и замерла, удивлённо разглядывая неожиданную гостью.

– Анастасия Штейн, лапушка, – представилась величавая старуха с нескрываемым достоинством, – я тётя вашего мужа и твоего папы, – продолжила она, обращаясь поочередно то к моей матери, то ко мне.

Мама широко улыбнулась и приглашающим жестом указала на гостиную:

– Здравствуйте, а мы вас ждали. Проходите в комнату.

Старуха заинтересованно посмотрела на маму, и та поспешила пояснить:

– Мариночка ещё ночью сказала, что вы приедете.

Поймав её пристальный взгляд, я постаралась поскорее спрятаться за спину матери и, успокоенная тем, что меня не видят, оправдываясь, пробормотала:

– Вы мне приснились. Правда-правда…

Анастасия удовлетворённо рассмеялась, и её смех, так похожий на отцовский, совершенно успокоил меня. Я вышла из-за маминой спины, доверчиво взяла Анастасию за руку и провела в комнату.

Так в нашей жизни появился ещё один член семьи.

Анастасия Штейн оказалась незамужней тётушкой моего папы. Его родители умерли задолго до моего рождения, а о тёте папа почти ничего не знал.

– Ей, наверное, лет сто, – доверительно прошептал он маме, но, поймав её укоризненный взгляд, поспешно добавил:

– Ну, по крайней мере, восемьдесят. Она – старшая сестра моего отца. Я смутно помню её.

Потом он ещё долго и сбивчиво рассказывал что-то «о гордости Штейнов», которая прямо-таки воплотилась в этой чопорной старухе.

Все эти подробности меня волновали мало, за исключением самой «бабушки Штейн», как я мысленно нарекла нашу новую родственницу. От неё веяло стариной и загадочностью, и это очень притягивало.

Мне нравилось наблюдать за ней, изучать тонкое, красивое когда-то лицо. А во дворе своим немногочисленным подругам я с гордостью хвасталась, что чёрные глаза мне достались в наследство от бабушки Штейн.

В считанные дни мы крепко сдружились. Она подкупала прямотой, аристократизмом и тем, что, совсем как папа, звала меня Машей.

– Ты настоящая Штейн, – часто твердила она, с гордостью оглядывая моё смуглое лицо, чёрные глаза и волосы, – в тебе много фамильных черт, и я рада, что перед недалёкой смертью ты согрела моё старое сердце.

Бабушка Штейн на удивление легко сошлась с бабулей Верой, и мы часто эдаким диким трио гуляли по улицам города, совершенно не заботясь о том, что прохожие останавливались, оглядываясь на пожилую женщину, словно вынырнувшую из девятнадцатого века, прогрессивную, эпатажную бабулю Веру и меня, что чёрным худым воронёнком затесалась среди экзотических птиц.

Бабушка Штейн, которую все, включая и меня, с её лёгкой подсказки звали не иначе как Анастасия и всегда на «вы», учила меня грациозной походке, умению писать письма и разговаривать в соответствии с правилами этикета. Эти занятия походили на занимательную игру. И даже за столом я невольно копировала её непринуждённую манеру держать чашку, пользоваться ножом и вилкой, вести светскую беседу.

Анастасия сразу же заметила мои странности, но вела себя при этом совершенно по-своему. Не приходила в состояние тревоги, как мама, не восторгалась, как бабуля, не смотрела на всё спокойно, как папа. Она загадочно улыбалась. И когда мама попыталась осторожно намекнуть, чтобы она не пугалась моих причуд, Анастасия, удивлённо приподняв красивую бровь и всё так же загадочно улыбаясь, протянула:

– Лапушка, о чём вы? У неё это наследственное.

И, захлопнув рот, словно дверцу шкафа, ласково провела пергаментными пальцами по моему лбу, убирая непослушные пряди.

Иногда мы играли в странные игры, правила которых по обоюдному молчаливому согласию, держали в тайне от всех. Анастасия вручала мне предмет, я держала его в руках, прислушиваясь к ощущениям изнутри. У предметов были формы и размеры, цвет, а иногда и запах, но бабушка Штейн просила смотреть иначе, и постепенно я поняла, что от меня хотела добиться странная старуха.

У предметов вырисовывалась оболочка, невидимая глазу и не определяемая на ощупь. И это открытие удивляло, хотя даже тогда я смутно понимала, что чувствовала нечто подобное и раньше, просто никогда не придавала значения. Обрывки сведений складывались в картинку, отпечатки знаний собирались внутри и помогали понять неизвестное.