Невидимый. Любимый. Мой.

Часть 2. Глава 2

В город ворвался декабрь – слякотный, изматывающий, пасмурный. Постоянно выл ветер, моросил мелкий дождь, а потому не верилось, что пришла зима. Казалось, тёплая и ласковая почти по-летнему осень спохватилась, вспомнила о своих обязанностях и теперь никак не хотела уступать зиме, выплёскивая скверное настроение на ни в чём не повинных людей.

Лишь только по ночам приходил мороз и прятал землю под тонким ледяным панцирем. Наутро всё вокруг сверкало, как начищенное до блеска стекло, и деревья позванивали хрупкими веточками, превращёнными в хрустальные сталактиты. К обеду из-за туч выглядывало тусклое, холодное солнце, лёд таял, и дороги превращались в труднопроходимое вязкое месиво.

Перипетии природы нагоняли на меня странное тоскливое настроение. Вечерами, не зная, куда себя деть, я часами бесцельно бродила по комнатам, иногда читала, но большей частью прислушивалась к себе, чувствуя необыкновенную взволнованность. Сердце грохотало в груди, посылая по венам какие-то странные, судорожные импульсы.

Я не могла разобраться в себе, мерила шагами пространство, лихорадочно прикасаясь пальцами ко всему, до чего могла дотянуться. Именно тогда я нашла самоучитель французского языка и, не совсем понимая, что делаю, начала листать страницы. Наверное, со стороны это выглядело странно: растрёпанная девица бродит по комнатам с книгой в руках и бормочет какие-то непонятные фразы.

Даже по утрам, за завтраком, я прочитывала хотя бы страницу, рискуя опоздать на работу. Впрочем, я всегда успевала примчаться ровно за минуту до восьми часов, взмыленная и запыхавшаяся, отвечая бодрой улыбкой на суровый взгляд шефа.

До обеда я работала, а в обеденный перерыв продолжала листать самоучитель.

– Хм, французский, – прищёлкнул пальцами Юрий Владимирович, посмотрев на обложку книги, – И почему я не удивлён?

Я вздрогнула: может, шеф и топал как слон, но я настолько отрешилась, что не заметила его появление.

– Да вот, пытаюсь читать, – пробормотала, съеживаясь под его спокойно-невозмутимым взглядом.

– Ну, и как успехи?

Я неопределённо пожала плечами:

– Пока трудно сказать.

Юрий Владимирович помолчал, разглядывая меня как музейный экспонат, собрался уходить, а потом остановился.

– Поговорим? – произнёс коротко, но загадочно.

Я удивлённо вскинулась и отложила книгу.

– Я слушаю вас, Юрий Владимирович.

Он прошёлся по приёмной, безотчетно ероша безупречную причёску, затем остановился у окна, немного отодвинул тюль и, пристально вглядываясь в зимний пейзаж, заговорил:

– Удивляюсь я, Марина, что такая девушка, как ты, делает здесь. Когда брал тебя на работу, не ожидал ничего сверхъестественного и думал, что, в конце концов, уволю, как и двух твоих предшественниц. Думал, попробую, чёрт с ним. Я ведь не зря сразу сказал, что не сплю со своими секретаршами. Вы, молодые девушки, привыкли думать, что путь к успеху лежит через постель начальника.

Я протестующе подняла руку:

– Я никогда не давала повода думать так!

Юрий Владимирович резко обернулся и тяжело посмотрел на меня:

– Знаю. Теперь знаю. Но поначалу гадал: когда же ты, наконец, покажешь истинное лицо. Все эти месяцы напряжённо наблюдал за тобой. Милая, приветливая, исполнительная. Всегда вежливая и спокойная, словно сделанная изо льда. И такая же чистая, холодная и одинокая. Никогда не даёт повода для сплетен, измышлений и лишних разговоров. Ты даже представить не можешь, сколько глаз и языков ждут, когда же ты, наконец, оступишься или сделаешь что-то не так. Но, по-моему, ждут они напрасно. Ты очень похожа на свою бабушку.

– Вы тоже знали её? – тихо спросила, лишь бы что-то сказать: настолько поразила меня речь шефа.

Юрий Владимирович весело рассмеялся:

- Да кто же её не знал? Реликвию, символ, талисман нашего города. Многие думали, что она будет жить вечно, словно природа, воздух, земля. Но, в конце концов, нет ничего вечного. Анастасия Штейн умерла. Но, как оказалось, не совсем. Неожиданно, словно её продолжение, появилась ты.

Юрий Владимирович умолк и сделал несколько шагов по комнате. Я смотрела на него, силясь понять, что он хочет всем этим сказать.

– Я вас, кажется, не понимаю. Это плохо, что я похожа на Анастасию, или хорошо? И к чему весь этот разговор?

Шеф задумчиво посмотрел мне в глаза.

– Мне жаль тебя. Умна, интеллигентна и можешь достичь многого. Тебе только двадцать один, а ты хоронишь себя здесь. Что это? Затворничество в память о горячо любимой бабушке, или ты от чего-то сбежала, чтобы поразмыслить над жизнью?

Мне не понравились его слова.

– Юрий Владимирович, да вы философ, – пробормотала, выпрямляя спину. – Я тоже чего-то не пойму. Какой-то нездоровый интерес к моей довольно скромной персоне. Я в городе всего несколько месяцев. Не рано ли меня хоронить? Вы живёте здесь многие годы, работаете и, насколько мне известно, не собираетесь никуда уезжать. Неужели все горожане совершают подвиг?