Невидимый. Любимый. Мой.

Часть 4. Глава 1

Плохо помню кошмарный перелёт, формальности, связанные с ввозом гроба. Я знала, что рядом Майкл – сильный и надёжный, и поэтому позволила ему справляться со всеми сложностями. Вялая, инертная, я чувствовала смертельную усталость. Всю дорогу домой меня мучила бессонница, я не могла сомкнуть глаз и расслабиться.

Это походило на внезапную волну, что догнала и обрушилась прямо на голову, оглушила и чуть не поглотила. Там я держалась, а после похорон Джоанны меня перекорёжило, как скомканный бумажный пакет.

В город мы приехали утром. Майкл договорился, чтобы гроб доставили в дом, который купил Антоний Евграфович. Хоронить его мы решили на следующий день.

В собственный дом я ввалилась совершенно измученная. Не нашла сил даже вставить ключ в замок – открыла его поворотом ладони.

– Ник, – прошептала, едва переступив порог.

Навалилось всё сразу. Мир качнулся, закружился по спирали. Последнее, что запомнилось перед тем, как я погрузилась в темноту, – надёжные руки, что подхватили и предотвратили падение.

Я пришла в себя на любимом диване. Знакомые вещи вокруг и запахи. Я купалась в них взглядом, обонянием, каждой клеточкой своего существа. Хотелось зачерпнуть воздух ладонью и приложить к щеке.

– Дома, – прошелестела почти неслышно, глотая подступившие слёзы и чувствуя, как пружина напряжения ослабляет мёртвую хватку. – Ник?

– Я здесь, Мария.

От его голоса, такого знакомого и домашнего, спокойного и родного, стало ещё легче. Я поднялась с дивана и шагнула в крепкие объятия своего домового. С жадностью ощупывала его лицо, плечи, руки, не веря, что это действительно он.

– Ты похудел, – упрекнула, проводя пальцами по заострившимся скулам.

Он молчал. Я слышала только его дыхание – прерывистое и горячее. Ник прижался губами к моей ладони. Я задохнулась. Прикрыла глаза, боясь нарушить хрупкую тишину и призрачное единение. Он и я. Мерно отсчитывают секунды часы на стене – тик-так, тик-так. Воздух дышит нами. Мы – друг другом.

– Я скучал по тебе, – шепчет Ник в мою ладонь – и дрожь бежит по телу от его дыхания, как круги по воде. – Тебя не было так долго.

Не упрёк, а только лёгкая грусть. Призрачная, как и он сам. Я прижимаюсь к его груди. Прячусь, как будто можно убежать. Хотя бы от самой себя – в него.

– Ох, Ник. Столько всего случилось. Я привезла гроб Антония Евграфовича. Завтра похороны. Я расскажу тебе обо всём. Только с духом соберусь.

– Ты устала, не спеши, – сказал Ник, мягко отстраняясь от меня, но я только ещё крепче прильнула к нему. Цеплялась ладонями за грудь, зажимала в руках мягкую скользкую ткань.

– Только не бросай меня сейчас, пожалуйста. Я многого не прошу. Немного тепла и участия. Всего лишь чуть-чуть.

Он берёт мои руки в свои. Целует ладони поочерёдно – нежное касание, горячее дуновение. Почти невесомое, и от этого становится хорошо.

– Ну что ты, Мария. Я никуда не собирался уходить. Присядь. У тебя измученный вид. Ты вся дрожишь. Выпьем чаю. И надо немного поесть.

– Нет-нет-нет, не хочу, – трясу головой, и где-то внутри разливается тёрпкое вино. Он пьянит меня до головокружения.

– Совсем немного, моя хорошая, – мягко, но настойчиво. Как ребёнка, Ник усадил меня в кресло. Минута, две, три – долгие, как бесконечная дорога. Томительные, как ожидание давно ушедшего поезда.

Горячая чашка с чаем на журнальном столике. Вазочка с вареньем. Вишня с косточкой. Сморщенные ягоды в тягучем сиропе. Смотрю, как заворожённая. Медленно ловлю чайной ложечкой сладкий плод и наблюдаю, как тянется за ним перламутровая тёмная нить.

Во рту кисло-сладко. Так, как надо. Горячая чашка согревает холодные пальцы. Я жмурюсь от наслаждения, делаю глоток. Выплёвываю косточку и, неожиданно для самой себя, сбиваясь и путаясь, начинаю рассказывать о своих приключениях.

Я прихлёбывала чай и вываливала всю историю Нику. Он слушал не перебивая. Такое нужное молчание. Чуткое молчание, когда понимаешь: он внимает, но не хочет мешать, чтобы я смогла рассказать обо всём без оглядки, как на исповеди.

Слёзы катились по бледным щекам, но я не замечала их. Иногда они капали в чай. Изредка его осторожные пальцы смахивали слезинки. И от этих прикосновений – тоже хорошо.

– Почему я ничего не почувствовала? – в сотый раз вопрошала я. – Может, смогла бы что-то предвидеть и предотвратить. Как же это странно: уметь так много, творить почти чудеса и быть такой беспомощной в самых простых вещах. Делать ошибки – непростительные, глупые. Я ведь могла, да?.. Почему же тогда вот так?..

– Не вини себя, не надо, – попросил он. – Ты же знаешь: от судьбы не убежишь, как ни старайся. Это как латать дырку в ветхой одежде. Закроешь одну прореху – тут же рядом появляется другая.

Он умел – просто о сложном. Одним словом согреть душу. Я вдруг поняла: он стал ближе, роднее. Может, на контрасте, а может, что-то улеглось внутри и встало на место.