Незаменимая

Глава 28

Как только замок скрылся из виду, кони понесли, что есть мочи. Эрвин то и дело понукал их раскатистым «но». Экипаж бросало из стороны в сторону, мне приходилось держаться за ручку дверцы, чтобы хоть как-то усидеть на месте. Трясло так, что через несколько минут в голове не осталось никаких мыслей. Даже мелькавший за окном вид не рождал ничего, кроме дурноты. Внутри разрасталась тревога, холодила сердце.

Сначала я надеялась, что через какое-то время Эрвин остановится, чтобы перекусить и дать лошадям отдохнуть, но он был неумолим. Он гнал так, будто дело касалось не какой-то неприятной ему девицы, а его жизни. Лишь изредка дворецкий позволял мне отдать должное природе, сам же не двигался с места. Стоило задержаться чуть дольше, как он тут же окликал меня на всю округу.

- Мисс? Мисс! Мы опаздываем! Торопитесь!

Такие оговоры не добавляли прыти, наоборот, юбки превращались в рыбацкие сети и так и норовили меня запутать. Но Эрвину я подчинялась беспрекословно – тут же мчалась, кое-как заправившись. В конце концов, в карете кроме меня никого не было, а Эрвин не замечал ничего, да и не смотрел в мою сторону. Он восседал на возничем месте с высоко задранным подбородком. Будто вез если и не самого Ахаюро, то его внука, случись божеству обзавестись потомством на земле!

Когда за окнами потемнело, а потом и почернело небо, экипаж стало сносить с дороги порывами ледяного ветра. Он проникал и в экипаж, цеплялся за ноги, пытался пробиться сквозь меховую защиту. Я подумала, что сейчас мы, наверное, остановимся, чтобы перекусить. Но Эрвин лишь яростнее принялся хлестать лошадей. Они храпели и ярились. Я почти видела, как они обливались пеной и потом, и испугалась, как бы усердный слуга и впрямь не загнал их до смерти.

Лошади были отменными – такие вольными косяками ходили в степях. Там, где кончалась власть короля, терялись границы княжеств, и простиралось бескрайнее море ковыли. Я читала про те места, и видела не раз их хозяев – вольных атраков. Народ, живший сам по себе, без правителей и этикета.

Когда-то в детстве отец взял меня с собой на аукцион, и я впервые познакомилась там с этим народом. Один из пожилых атраков многое рассказал мне тогда. В короткой ватной то ли куртке, то ли плаще, с покрытой куфией головой и широкими полосатыми штанами. Он всё посмеивался в пышные седые усы и говорил, говорил. Про дома, которые легко собрать и погрузить на повозку, про диковинных лошадей, носивших на спине горбы с водой. Про родной край он рассказывал с любовью и долей грусти. Ему скучно было сидеть тут – перед высокородными господами, порой не всегда знавшими толк в его товаре.

Может, то, что я разбиралась в скакунах лучше, чем многие из них, и расположило атрака ко мне? Он даже упомянул уловки, которыми пользовался его народ, чтобы обмануть несведущих покупателей и одарить их какой-нибудь клячей вместо степного ветра. Так они называли как раз таких лошадей, что сейчас несли экипаж. Поджарые, тонконогие, с крепкими жесткими крупами и короткой мягкой гривой. Зато хвосты были длинные и тонкие. Ими, словно вожжами, кони подгоняли себя сами. Окрасом они бывали разные: и белые, и черные с неизменным серым пятном в каком-нибудь месте, и темно-коричневые со светлыми чулками. Выносливей и быстрее такой лошади трудно было сыскать. Они могли мчать несколько суток без передышки – и ничего с ними не делалось. Так говорил пожилой атрак. Сейчас же мне казалось, что если до Ваира кони и доберутся, то вряд ли смогут тут же отправиться в обратный путь.

Всё это мелькало и прыгало обрывками мыслей и воспоминаний – тряска не давала рассуждать здраво. Поняв, что есть придется на ходу, я попыталась хотя бы поужинать. Ведь завтрак-то пропустила, да и обеда так и не дождалась. Но оказалось не так просто добыть что-то из дорожной сумки при такой бешеной скачке. Стоило отпустить ручку дверцы, как меня тут же закидало из стороны в сторону. Я билась о потолок и спинку сиденья, падала грудью на противоположную обитую бархатом лавку. И добытые свертки в вощеной бумаге со съестным прыгали по салону вместе со мной. Намучавшись и устав до того, что сама мысль о еде стала противна, я постаралась поймать непослушные свертки и убрать их в сумку. Некоторые из них пропали безвозвратно – бумага ободралась и раскрылась, безжалостно валяя по полу хлеб и чищенные вареные яйца.

Я постаралась забиться в угол и подремать, но вышло что-то болезненное, вроде забытья. Я по-прежнему чувствовала тряску, то, как мотается моя голова из стороны в сторону, но не владела ни руками, ни ногами. Эрвин не дал ни мне, ни лошадям послабления и на следующий день. Я уже смирилась, что и третий проведу не лучше, но ближе к полудню, когда тусклое солнце светило особенно ярко, экипаж вдруг встал. От неожиданности я полетела вперед и больно ушиблась лбом о противоположную стену.

- Приехали, мисс, - раздался голос дворецкого снаружи, а потом распахнулась дверца.

Он протянул мне руку и помог выбраться. Признаюсь, сама я была на это не способна. Ноги тряслись, голова гудела, боль впивалась в виски, а в груди не просто хозяйничала тревога, она барабанила там в набат!

- Благодарю.

Язык слушался с трудом. Я взглянула на Эрвина по новому – сейчас он был таким жалким и несчастным. Уставший, измазанный грязью с налитыми кровью от напряжения глазами. Он валился от усталости, но при этом умудрялся служить мне – только помог выбраться, как уже протягивал дорожную сумку с оставшейся снедью. Разбросанной по полу еды он словно не заметил, а вот мне она так и бросалась в глаза. Почти трое суток впроголодь! Сейчас и потоптанные яйца пришлись бы по душе!