Незажженная свеча

XVI

Его слегка подташнивало. Переволновался. Случилась, судя по всему, гипервентиляция легких, такое бывает, когда слишком часто и глубоко дышишь. Усилием воли постепенно замедляя дыхание и уставившись в точку – в фарфоровую «пешку» на потолке, на которую предполагалось цеплять проводку – Макс подождал, пока тошнота и головокружение ослабнут, сполз с постели, зажег свет и пошел на кухню пить воду.

Ему снился яркий, живой, почти пугающий сон – пугающий главным образом тем, что он впервые за несколько месяцев опять прекрасно понимал, что он спит и может вытворять что угодно. Выбежав из разгромленной комнаты на улицу, Макс открыл первую попавшуюся машину – какой-то универсал – завел ее и рванул куда глаза глядят, зная, что едет он точно по адресу. Остановился у странного здания, больше всего похожего на гигантскую картонную коробку, оббежал вокруг, нашел узкую, как пролом, дверь. Протиснулся в нее и поднялся по скрипучей деревянной лестнице наверх. Там сидела она.

Но это была не Мелисса. И не Алла Тернова. И даже не Иветта или Дана. Это опять была Анжелика Краскина – та самая продавщица из ювелирки, скучная, тупая пигалица, единственным достоинством которой была броская внешность, шикарные густые волосы – правда, неустранимого соломенного цвета, а не пепельные, как у Мелиссы – и похожая на песочные часы фигура. Краскина сидела за каким-то столом, перебирая пачку исчирканных карандашом бумаг, в легком полупрозрачном платье, выставив напоказ неправдоподобно длинные ноги на неправдоподобно длинных шпильках.

Услышав, что в комнату кто-то ворвался, она оторвалась от бумаг и совершенно невозмутимым тоном спросила:

- Что случилось?

- Здесь опять ты? – в гневе заорал Макс. – Какого черта?

- Я не понимаю, на что ты сердишься, Макс?

- А на что бы мне не сердиться?

- Но я не понимаю, на что, - совершенно искренне удивлялась Краскина. – Я дурна? Глупа?

Сотовкину хотелось заорать – «Да! Дурна, глупа, меркантильна, бессовестна, убирайся прочь, верни мне ту, кого поглотила!», но голос пропал. Он посмотрел на часы, висевшие на стене: стрелки у них постоянно вертелись. Да, он все еще спит. Заплетающимся языком, глотая звуки и слова и тяжело дыша, он выложил Краскиной всю суть своих претензий. Та молчала, лишь изредка хлопая своими огромными, ярко накрашенными ресницами.

- Может, ты просто возьмешь то, чего хотел, от меня? – вкрадчиво спросила Краскина, выходя из-за стола и бесшумно, как привидение, подкрадываясь к нему.

- Зачем ты мне нужна!

- Ну, если все так повернулось, значит, наверное, зачем-то нужна, разве не так? – еще более приторным голоском спросила Краскина, приближаясь к нему.

Он попытался ее оттолкнуть, но пальцы ощутили лишь легкий холод. Макс ринулся назад, но лестница все не кончалась, а потом он зацепился ногой за ступеньку и кубарем полетел вниз… и все летел, летел и летел, не зная, за что схватиться или уцепиться…

А потом над ним сомкнулась уже реальная тьма. Середина октября, светает поздно. Пяти часов утра еще нет.

- Ты чего бродишь? – раздался приглушенный голос матери из-за приоткрытой двери ее спальни. – Спина болит?

- Да не, - сказал Макс, - хрень какая-то приснилась.

Он пятью большими глотками выпил кружку ледяной воды из-под крана, выкурил сигарету и отправился спать, но сон не шел. Не давало покоя то ощущение, что испытали пальцы, когда он попытался толкнуть Анжелику. Где-то Макс читал, что именно так человек ощущает призрака, когда пытается его потрогать, и это его напрягало.

Завтра, вернее, уже сегодня – понедельник. На работу. Макс перестал выходить по воскресеньям. Собственно, у них была пятидневка, но он уже привык, что суббота рабочая, и не испытывал затруднений, поднимаясь в несусветную рань. Шесть утра – обычное время для подъема у пролетариев во многих городах, промышленные предприятия редко начинают день позже восьми, но не в Серых Водах, а его пилорама, как назло, работала по принципам его начальника: «раньше начнешь, раньше закончишь», как, собственно, и почти вся промзона: там были бедолаги, которым режим работы предписывал появляться в полседьмого утра.

«Надо было на авторемонтный завод идти. Там хотя бы с девяти смена начинается…» - подумал Макс. Хотя, что ему делать на авторемонтном заводе? Руки из задницы, хорошо хоть бревна пилить на доски научился. Причем, что интересно, нормально научился: в промзоне Макс считался толковым и опытным рамщиком, хотя работал всего четыре месяца.

Но так или иначе, а зайти в «родимую» ювелирку надо. Максу совсем-совсем не нравилось это предчувствие.

- Готова? – спросил Кореец.

Дана, искавшая что-то в кармане, молча кивнула.

- Тогда пошли. – Он подхватил ее сумку, повесил себе на плечо, повернул ключ в большом навесном замке и бодро пошлепал по октябрьской грязи в сторону Кувецкого поля. Дана едва поспевала за ним.

- Слушай, Кореец, - сказала она, когда тот, видя, что спутница отстает, слегка сбавил шаг, - ведь таскать мне сумку – это, наверное, не по-маскулистски?