"Нежность" - Искренний роман-быль о земном счастье.

Глава 15.

Сияющая хромом и никелем, кабина нового пассажирского лифта не мала. Грузоподъёмность - 12-15 совсем не худеньких взрослых людей. Из расчёта не менее 100 килограмм на каждого.

На одной стене ряд сверкающих разноцветных кнопок, остальные две стены и створки дверей - это огромные, в полтора человеческих роста, зеркала, от пола до верха кабины.

Кабина плавно и беззвучно плывёт вверх. Полная тишина. Яркий свет. 
Все зеркала в своей нижней части идеально отражают распростёртое на полу неподвижное тело седого пожилого мужчины.
Тело лежит на боку, неестественно раскинув руки и ноги, очень сейчас напоминая собой большую тряпичную куклу.
Которая внезапно, в отсутствие хозяев, случайно выпала с детской полки мягких игрушек и теперь валяется на полу, никем не замеченная, никому не нужная, неживая. Безмолвно и смиренно ожидает прихода тех, кто опять водрузит её на полку.

Кто придёт и поднимет тело? Кто сейчас за ним наблюдает? Кто или что его оживит? 
Данилов не знает. Потому, что Данилов недавно умер, а тело на полу принадлежит ему самому.

Холодно, равнодушно и спокойно смотрит на остывающую форму невидимый бестелесный Дух. Он прожил в этой состарившейся мужской оболочке более 60 земных лет. И преспокойно проживёт ещё миллиард раз по столько. Или дольше...
Дух знает убийцу. Дух молчит. Телом меньше, телом больше. Просто очередная, износившаяся, временная человеческая форма.

Данилов при жизни уже с юности не боялся смерти. 
Во-первых, потому, что смерти не существовало для него в принципе. 
А во-вторых, уже привык прощаться с телом за долгие годы своей странной, малопонятной другим, жизни.
Это случалось с ним неоднократно и регулярно. Поэтому бессмысленных истерик, панического страха и лишнего пафоса это уже не вызывало.

Впервые он умирал, когда в раннем детстве заболел двусторонним воспалением лёгких. Уже теряя в больнице сознание, последнее, что увидел - это расплывающееся вкривь и вкось рыдающее лицо матери и куда-то плывущие в тумане озабоченно-встревоженные лица врачей. Его спасли.

Затем несколько неудачных, правда вполне не показных и не притворных, попыток суицида. Это уже в юности, на почве нервного срыва из-за несостоявшейся первой юношеской влюблённости. Лёг в горячую ванну, лезвием бритвы хорошенько вскрыл себе вены. Начал мирно засыпать. И снова не ушёл. Спас друг. Сломал дверь, вытащил, забинтовал и обматерил.

Потом умирал под палящим солнцем Афгана, от осколочных ранений. Опять вытащили с того света, оживили, выходили и спасли.

Да всё перечислять долго и скучно. У всех взрослых были случаи почти полного выхода из тела. Хотя бы разок, но у каждого всё-же было. 
У кого-то на хирургическом столе, у кого-то в мощном и затяжном приступе депрессии, у кого-то от сильного горя или стресса, у кого-то при родах, у кого-то в автокатастрофе, у кого-то просто во сне...

Кабина всё плывёт и плывёт. Плавно и беззвучно. Вверх и вверх.
Пожилой писатель не успел перед смертью нажать кнопку нужного этажа. За него это сделал убийца. 
Кто это был? Да теперь то какая разница? Сделал, значит хотел. Значит, время пришло. Значит, это произошло, и точка!
Гораздо интересней бы узнать, куда-же неслышно движется лифт. Время остановилось. Пространство ограничено кабиной лифта. Кабина движется.
Куда? Зачем? Сколько ещё?

Вокруг распростёртого на полу, мёртвого, но ещё тёплого тела сияющее белое безмолвие. Взгляд у трупа неподвижный, тусклый. Мутнеющие глаза открыты, распахнуты до предела. 
Пальцы сжаты, а сами руки старого писателя замысловато раскинуты, неестественно повёрнуты. Ноги, одна на другой, под углом, будто труп куда-то продолжает бежать, лёжа на полу.

Поток белых сияющих лучей тем временем постепенно усиливается, неумолимо нарастает мощней и ярче! 
Вечно Живой Дух смотрит над собой. 
Потолок кабины исчезает, тает, растворяется или плавится под всепроникающим потоком ярчайшего белого света. Дух начинает слепнуть. Исчезает Свет, исчезает Тьма. Исчезает всё!