(не)знакомка с Руанской дороги

Пролог

Москва, Московское Царство, 1611г.

Мир вокруг превратился в пожар. Огненные языки лизали избы, заборы, сараи и даже каменным палатам досталось - верхние, из дерева этажи догорали. Вся слободка с домами, наставленными вокруг приходской церкви, пылала. Отовсюду слышался бабий вой и крики мужиков. Рушились полати в избах, падали бревна.

- Беда, беда! - причитала ополоумевшая Марья - соседка купца Микиты Хитрова, растрёпанная, выскочившая на улицу в одном исподнем. - Помогите! Спасите!
Огонь уже лизал крышу их с мужиком дома, погребая под собой все нажитое - скотину и имущество.
Ей никто не помог. Город горел. Пожаром прикрывал побег враг, до того казалось прочно обосновавшийся в городе, а теперь, прознав об ополчении, что двигалось из Нижнего, Волжского Новгорода, спешно покидали столичные слободки поляки, немцы и другие иноземцы.
Три года под гнетом чужестранцев. Враги не только топтали русскую землю, воспользовавшись слабостью, бунтами, временем безвластия. Они чинили тут свои порядки, творили разные непотребства, наплевательски относились к городу, который Катерина очень любила. Москва-красавица, летом утопающая в зелени садов, ароматах чубушника и липы; осенью позолоченная багрянцем листьев; зимой, укрытая пуховым одеялом глубоких снегов, сейчас была запущена, не чищена, будто пьяная, гулящая девка с растрепанными косами в одной рубахе вывалилась из кабака - не сама она захотела себе такой доли, да только сделать ничего не в силах была.

Катерина Москву любила всей душой. И от того так больно было ей видеть все это - запустение, разграбление. Катерина сама бы подожгла околоток, не в силах терпеть пьяных поляков, немцев, что расположились в слободке, так сильна была ее ярость. Да только и без участия девицы город запылал и теперь сложно было сказать, кто был тому виною – враги ли, прикрывающие свой отход из столицы царства, или сам слободской люд.
И тогда Катерина решила отомстить тому, кто обесчестил ее перед всем честным народом, опозорил всю их семью. Вестимо ли – не явиться на свадьбу к просватанной перед тем девице. Был он красив иноземной красою – бел лицом, зато волосом черняв. Высокий лоб, внимательные черные глаза и тонкие, всегда поджатые губы. Катерине приглянулся инородец, да только и думать не могла бы ни о чем таком, ежели б не отец.
Микита Хитров не зря носил свою фамилию. За три года, что стояли на Москве чужестранцы – в основном поляки и немцы, но встречались среди них и другие народности, Микита стал вхож в их круг. В лавке отпускал товары дешевле, был учтив и угощал завсегда брагой солдат роты, что квартировалась в палатах неподалёку. Сошелся с их старшиной, звал того в гости, поил медом и квасом, выбирал лучших дворовых девок и, не жалея, отдавал для услады.

Люди итак отца недолюбливали за строптивый и хитрый нрав, а теперь и вовсе страшились водить с ним какие-то дела. Зато в голове батюшки прочно засела одна мысль, прознав о которой Катерина пришла в ужас – отдать за иноверца ее, свою единственную дочь, которой на тот год миновало шестнадцать.

Виконт, так называли солдаты своего сотника, и Микита после очередной попойки сговорились обручить своих детей. Отец отдавал ее замуж за племянника ротного. С некоторых пор виконт появлялся на купеческом дворе Хитрова только вместе с ним.

- Franzois, je t'ai trouvé une bonne fête.* - говорил на своем тарабарском виконт.

- Люб ли тебе хранцуз, а? – спрашивал отец осоловело, вызвав Катерину в палаты, после долгой гулянки.

Катерина не смотрела на гостей, опускала взгляд. А «хранцуз» лишь усмехался в усы. Пил он мало, в отличие от собственного дядюшки, и внимательно оценивал все вокруг, будто ждал подвоха.

Однажды Катерина столкнулась с ним на галерее, когда бежала по поручению матушки из одной части терема в другой. Он стоял, укутавшись в плащ и сложив руки на груди, о чем-то думал.

Девичье сердечко забилось где-то в ушах, кровь хлынула к щекам. Катюша хотела проскочить пошустрее мимо, но иноземец ловким, быстрым движением поймал ее и притянул к себе. И она пропала, утонула в черном омуте глаз. Он внимательно смотрел на девушку – каштановые волосы, заплетенные в тугую косу, красивый головной убор, столь непривычный для взгляда Француа, маленький носик и пухлые чувственные губы. Щеки девушки пылали. «Еще и скромница», мелькнула мысль у молодого человека.
Он усмехнулся в усы, все так же разглядывая девчонку. Рукав сарафана съехал с хрупкого плечика, обнажив крупную родинку в районе ключицы.

- Пусти! - Катерина справилась с чувствами, подобралась, толкнула его маленькими ладошками в грудь и, сверкнув глазами, была такова, только коса мелькнула в проходе.
А Француа лишь усмехнулся.

Отец надеялся таким образом возвыситься при новой власти, получить блага за счет того, что породнится с захватчиками. И хоть матушка молила, падала в ноги мужу, заклинала не отдавать дитя иноверцу, тот твердо решил поженить их. А Катерина, после той встречи на галерее, и не возражала более.

Дьякон в церкви подготовил все для проведения венчального обряда. На скорую свадьбу, не по канонам, торопливую, пришли лишь родня, да соседи. Но Кате до этого не было дела. Она не знала, что с нею случится дальше, но жила отныне только мечтами о знойном красавце с черными, будто смоль, волосами и такими же темными глазами.
Но Катя мечтала зря. В оговоренный день ни Француа, ни его дядюшка, виконт Эстре не явились в церковь. Выждав несколько часов, гости стали разбредаться. Катерина, облаченная в венчальный сарафан, прятала глаза – каков позор. Рядом на лавке сложен был белоснежный убрус, который должны надеть ей на голову после обряда. Но так и не надели, жених на венчание не явился.