Ничего еще не случилось

Начало (почти конец

Написать начало сложнее всего. Найти повод, правильно обратиться, задать общий тон, намекнуть на содержимое. Гриша был в этом не силен. Почувствовав, что сворачивает не туда и говорит совершенно не о том, он отодвинул от себя листок.

Спас, как обычно, Петрович. Упрямо боднул головой ногу, мурлыкнул, мол, ладно, Гринь, ничего. Завтра допишем. А потом, прихрамывая, побрел на кухню. «И то верно» - Гриша встал из-за стола, со звучным хрустом свел лопатки, размял шею, поморгал. На бессердечном листе муравьиной стайкой вились всего три вымученные строчки. Скомкал листок и сунул его в верхний ящик – там уже собралась таких целая усыпальница. Не выбрасывал, будто надеялся, что однажды утром проснется, а заветное письмо - вот оно, лежит готовое, собранное из сотни своих нелепых собратьев. Но чуда так и не случилось.

На кухне хрипло крякнул Петрович, и Гриша тут же поспешил на помощь – поднимать и усаживать на лежанку. Петрович подслеповато уставился на заоконный мир. Поседевший уже, с перебитой лапой и покрытой шрамами мордой, котяра все еще светился благородной красотой – белая манишка, белые чулочки, узор под носом точно гусарские усы. Стар только уже совсем. Стар и болен.

На улице было еще выжидательно-темно и тихо. Новый день еще не доспел, не успел набрякнуть розово-желтым светом, и, лопнув пробуждающими искрами, прийти в мир. Все еще робко-робко топталось на пороге всего.

Гриша сделал себе чай, налил Петровичу кефира, чокнулся об его блюдце и стал ждать. Небо синело, протяжно зевая, неохотно стягивало с себя простынь низких облаков. Петрович сладко потянулся и зевнул, а Гриша начал тихо напевать под нос:

«На холодной земле стоит город большой» - ком в горле встал моментально, и Гриша позволил песне звучать самой по себе, внутри головы. Слушал он ее с полуулыбкой, чуть покачиваясь, с набухающим теплом в груди. На припеве отошел от подоконника, ногой отпихнул к стене раскладушку и встал в центре комнаты. Шаркая тапками медленно закружился на месте. Правую руку поднял, развернув ладонь лодочкой, левой будто кого-то обнял. Закрыл глаза.

Мерещилось разное. Душистое, цветастое, масляное, блесткое, но по ощущениям совсем ноябрьское. Уже ушедшее. Насовсем. Кружилось вокруг как тоскливый полиэтиленовый пакет по трассе, постукивало воспоминаниями в виски, щипало за нос, подводило веки к тремоло, высекало…

Песня оборвалась телефонным звонком. Гриша мигом опустил руки и окунулся в серо-фиолетовый мир. Петрович уже растекся по подоконнику и на телефон посмотрел недовольно, мол, разбудила старика, дура.

Гриша тоже знал, кто звонит, поэтому не глядя на экран ответил:

— Да, Свет. Доброе утро.

— Ты чего так рано встаешь, я не понимаю? Ладно, мне на работу, — Света чуть запыхалась, наверное, опять перебегала дорогу на красный. — А ты же типа в отпуске. — Немного подождав ответа, Света продолжила. — Как ты вообще в этом грохоте? Мигрень не усилилась? Может, попросим Даню присмотреть, а ты наконец-то вернешься домой?

Гриша подолбил пальцем по пыльному пятну на стекле. Ответил медленно, уже чуть раздражаясь.

— Я вернусь. Через две недели, как и договаривались. Все хорошо.

— Серый о тебе спрашивает. Ты бы вечером его набрал. Как с футбола его заберу.

— Мы же только вчера с ним говорили.

Гришка поморщился, увидев перед внутренним взором, как Света поджала губы.

— Ну ладно. Новости есть? Деньги, может, нужны?

— Всего хватает. Новостей нет. У тебя?

— Ой, ладно, Гриш. — Света громко сглотнула. — К черту тебя. Пока.

На экране вспыхнуло «Жена любимая» разговор завершен. Гришка пустым взглядом уставился вдаль.

***

«Тук-турутук-тук – тук тук» - так Гришка не стучал в эту дверь уже почти два года. Подождав ответа пару минут, постучал еще раз, прислушался. Работал телевизор или, кажется, играли в футбол на приставке. Осознав, что впускать его не собираются, Гриша открыл дверь своим ключом.

В коридоре было темно и тихо – свет из комнаты едва-едва сюда пробивался. Сразу ударил в нос тяжелый дух давно не мытого тела, неделю не вынесенного мусора, забытых на трое суток в стиралке вещей. Гриша повесил пуховик на крючок, разулся, пошел на звук.

Комната, освещенная только большим экраном телевизора, стоявшего на полу, была пустынна. Никакой мебели, кроме надувного матраса, на котором и сидел Борис.

— Охренел? — тихо спросил он, не поворачивая головы. На скулах его играли желваки, он продолжал пальцами водить по кнопкам джойстика, хоть игра и была поставлена на паузу.

Гриша сел на пол, затылком оперся на стену, продолжая неотрывно следить за профилем Бориса. Друг за это время немного поплыл – нарисовался второй подбородок, щеки чуть опустились и даже нос как будто бы стал больше.

Заметив открытую бутылку пива, Гриша спросил:

— Еще есть?

— На балконе возьми.

Послушно взяв себе одну бутылку Козела, Гриша вернулся на место. Боря так и не выпустил из рук джойстик. Привыкнув к полумраку, Гриша опять окинул взглядом комнату: на матрасе, на смятой простыни, лежал ноутбук, зарядки и провода, тарелка, измазанная засохшим кетчупом, ворох одежды, книга обложкой вниз. На полу валялись обертки, чеки, три вилки, пластиковый контейнер, стояли две кружки, захватанный стакан и рюмка.