Ничего не меняется

Октябрь

В кругу бездомных животных

Я представляю людей...

Дни шли за днями. Дафна распечатала подарок и заявила Гермионе, что она очень злой человек (Гермиона была польщена). Астория хвостиком ходила за Малфоем, и тому, кажется, это очень льстило. Паркинсон все еще возмущалась, но как-то без огонька, поскольку большая часть душевных сил у нее уходила на то, чтобы оттеснить Асторию от Драко. Периодически у нее получалось. А Салли, кошка Милисенты Булстроуд, которую никто даже и не видел в первую неделю учебы, наконец освоилась в спальне и явила миру свою тупоносую морду. Вообще, Гермиона, как и большинство известных ей людей, любила кошек. За эстетичность. Все-таки они очень красивые звери. Исключением были только персидские кошки. Гермиона охотно признавала свою предвзятость, понимала, что персидская кошка кому-то тоже кажется красивой и, возможно, имеет замечательный характер. Но сама она их не любила. Морды какие-то по-дурацки приплюснутые, а уж сколько от них шерсти! По закону подлости Салли была именно персидской кошкой.

Шерсть, собственно, и стала причиной, по которой Гермионе пришлось заметить существование кошки Салли. Никто не понял, почему так, но кошка полюбила спать на ее кровати. Или валяться, активно, с потягиваниями и перекатами. Особенно кровать привлекала Салли в том случае, если Гермиона оставляла там одежду. Стоило только на минуточку положить на кровати мантию — и весь вечер можно развлекаться, собирая с ткани шерсть. Сначала Гермиона взывала к совести Милисенты. Потом она взывала к совести кошки Салли. Потом она привыкла не оставлять одежду на кровати, разыскала в библиотеке сборник бытовых заклинаний, научилась счищать шерсть тремя взмахами палочки и на том успокоилась, сгоняя кошку с кровати на ночь и мирясь с ее присутствием в другое время. Гринграсс с удовольствием строила завиральные теории, почему же кошка облюбовала именно ее место, самой правдоподобной из которых было наличие человекообразного валерьянового корня в роду Гермионы.

Квиддичисты тренировались. Локхарт вместо ЗОТИ преподавал сценическое мастерство, заставляя учеников инсценировать отрывки из его книг. Гермиона страдала, но исправно изображала внимание и усердие и один раз даже побыла спасенной из лап вампира красавицей. Над ней еще три урока ржали все однокурсники, но пятнадцать баллов Слизерину, между прочим.

Наступил октябрь. Становилось все холоднее. Особенно это было заметно в заброшенном туалете. Миртл все чаще ныла вместо того, чтобы язвить. Если язва из нее получалась очень высокого качества, то как нытику ей просто не было равных. Надоедала страшно. Впрочем, Гермиона к ней уже привыкла, как-то даже с ней сроднилась, что ли. Первокурсники чихали и кашляли, причем все, независимо от факультета. Гермиона пыталась припомнить, была ли в прошлом году такая же очередь в Больничное Крыло за Перечным зельем, но у нее не получалось. То ли и правда в этом году осень была особенно щедра на простуды, то ли в прошлом году она всего этого не заметила. Оба варианта были вполне вероятны.

— Кошмар, какая я страшная! — огорченно сказала вертевшаяся перед зеркалом Миртл. Прямо во время одной из зарядок Гермионы. Зараза. И ведь если с ней не поговорить об этом, то ныть и рыдать начнет. А где, спрашивается, взять на это дыхание? Гермиона смиренно вздохнула, отложила в сторону гантельки, трансфигурированные из двух подобранных около теплиц веток, и принялась за растяжку. Так хоть поговорить можно.

— Миртл, ну что за глупости. Ничего ты не страшная. Вполне нормальная девчонка, по-моему, — так и просившееся на язык «только мертвая» Гермиона сумела оставить при себе.

— Дааа, тебе легко говорить! А вот посмотрела бы я на тебя, если б тебе пришлось всегда-всегда жить с теми же прыщами и теми же дебильными очками, которые тебя так бесили! И ничего уже не сделаешь, я умерла, и это навсегдаааа!

— Ну, мои волосы и зубы тоже со мной навсегда, уже сейчас, и ничего с ними не сделаешь, — напомнила Гермиона, которая в тот момент старательно пыталась достать лбом до коленок. Коленки были близки, но все еще недосягаемы.

— А вот представь, что вдобавок к этому — еще прыщи! И навсегда!

— Ужас какой, — совершенно искренне сказала Гермиона. — С другой стороны, некоторым пришлось еще хуже, у них на телах остались раны и увечья, кто-то без головы, кто-то весь в крови... а ты нормально выглядишь.

— Да ничего подобного! Наоборот, кровь — это так стильно! А безголовые — вообще шик, элита, недостижимый идеал. Сразу видно, у них была интересная и насыщенная жизнь, не то что у некоторых... которые... которые умерли в школьном туалете! — Миртл все-таки зарыдала. Очевидно, под «некоторыми» она подразумевала себя. А Гермиона насторожилась. До этого она никогда не думала о том, откуда взялась Миртл, явно молодая, судя по виду, пятый-шестой курс, ученица, вон, школьная форма на ней, хотя цветов уже не разглядеть, а соответственно, факультетская принадлежность неясна. Никаких следов насильственной смерти не заметно. И умерла она, судя по пламенной речи, прямо в этом туалете. Это от чего же, интересно? Отравилась? Или вот Авада Кедавра тоже не оставляет следов. Неужели ее кто-то... Б-ррррр, жуть какая!

— Миртл, а от чего ты умерла? — спросила Гермиона, оставив в покое коленки и пытаясь припомнить то самое ужасное скручивание из йоги, в котором она вечно путала, куда должны идти руки, ноги и голова, вернее, как их повороты соотносятся друг с другом.

— О-о-о, это было ужасно! — мечтательно протянула Миртл. — Я тогда как раз пришла сюда поплакать, потому что эта гадина...

Тут дверь открылась, и в туалет сунулась первокурсница. Обозрела открывшуюся картину, коротко ойкнула и закрыла дверь.

— Ну вот, весь настрой сбила, — недовольно вздохнула Миртл. — В другой раз расскажу. Послезавтра юбилей смерти Безголового Ника, после такого торжества у меня наверняка будет подходящее настроение.