Ничего не меняется

До каникул

Мне бы поплакать — впрочем, толку от этого нет.

Эти пустые очи не источают свет...

— Мисс Грейнджер.

«Нет».

— Мисс Грейнджер, посмотрите на меня, пожалуйста.

«Ну уж нет».

— Мисс Грейнджер! Немедленно посмотрите на меня. Это в ваших интересах.

«Ни за что».

— Вы тратите мое время.

«Да наплевать».

— Вы хотите, чтобы я применил к вам заклинание?

«На-пле-вать. Как будто мое нежелание что-то изменит. Все равно сделаете что захотите. Сэр. Мы это уже проходили».

— Гермиона.

«Даже так?!»

Возможно, она должна чувствовать себя польщенной? Да ничего подобного. Только не после того, как он не просто вломился ей в голову, но и вздумал откомментировать это так... так... будто она какая-нибудь пустоголовая фанатка, пускающая слюни от знаменитости!

«А если бы я была фанаткой, вот вроде Лаванды Браун, тогда можно было бы лезть ко мне в голову и принижать найденное там, да? Тогда это было бы нормально? Какой ужасный снобизм, откуда он только вылез такой!»

— Гермиона Грейнджер, почему вы так боитесь посмотреть на меня?

Потому что. Потому что она плакала. А когда она плакала, она из просто не слишком красивой девочки становилась уродом. И очень давно, еще в раннем детстве хорошо усвоила, что никому нельзя позволять это видеть. Потому что иначе... «Ах, Гермиона, не надо плакать, ты от этого такая страшненькая!» «Эй, народ, кто-нибудь из вас видел опухшего бобра? Можете увидеть прямо сейчас, тут Грейнджер ревет! Идите все сюда! Грейнджер, руки убери, а то нам плохо видно». Когда она плакала, она была слишком некрасивая, слишком жалкая... слишком уязвимая. А декан и так видел слишком много ее уязвимых мест. Поэтому она просто не могла позволить ему увидеть ее лицо сейчас. Это было бы чересчур. Она даже перед родителями старалась не плакать, а он-то ей кто?

Декан преувеличенно громко вздохнул, встал, загремел какими-то склянками.

— Сейчас я выйду из кабинета. Меня не будет примерно пятнадцать минут. За это время будьте добры выпить содержимое этого флакона и привести себя в порядок. После мы поговорим о вашем поведении.

«А может, не надо? О чем тут говорить?»

Стук двери оповестил Гермиону об уходе декана. Она наконец решилась убрать руки от лица, изучила оставленный ей пузырек — ну да, успокоительное, и в Больничное Крыло можно не ходить, — выпила его, устроилась поудобнее (на всякий случай спиной к двери). Она отстраненно наблюдала за тем, как ее дыхание постепенно выравнивается, как исчезает стоявший в горле ком, как перестают трястись руки. Только вот от последствий плача это не спасает. Глаза болели, а нос наверняка все еще был распухший. Она сидела, хлюпала носом и гадала, что она вообще может сказать декану, когда он вернется. Что он хочет от нее услышать? Извинения или объяснения? Гермиона даже не знала, какой из вариантов хуже.

Наконец профессор Снейп вернулся, сел напротив нее и посмотрел ей в глаза. Она поспешно опустила их: сейчас ей точно было не до легилиментских игр. К тому же, они наверняка все еще были красные.

— Мисс Грейнджер, — очень проникновенно начал декан. — Я не могу сказать, что хорошо понимаю, в каком положении вы сейчас находитесь. Я, хвала Мерлину, никогда не был на вашем месте и вряд ли мог бы там оказаться. Я не стану призывать вас взять себя в руки, ведь вы легко можете счесть, что я не имею на то морального права, поскольку не понимаю вас. Я не могу приказать вам не впадать в истерику, не срываться на людей и не демонстрировать слабость настолько откровенно. Однако я могу приказать вам ежедневно принимать успокоительное, а в случае, если вы не последуете моей рекомендации, я назначу вам столько отработок, что у вас не будет времени ни на прогулки по Хогвартсу, ни на сидение в библиотеке, ни на истерики. Вы меня поняли?

— Я вас поняла, — сказала Гермиона. Думала она при этом о том, что на истерики время есть всегда. А если еще хорошенько вымотаться на отработках... что ж, в таком случае, бедная слизеринская гостиная. — Я и сама собиралась после завтрака пойти в Больничное Крыло и попросить зелье. Просто не успела.

— Мисс Грейнджер, «я собиралась» — это самая бездарная из всех ученических отговорок, — скривился декан. — Берите зелье, и чтобы больше я не видел скандалов, подобных вчерашнему, за слизеринским столом.

«Конечно, сэр. Буду закатывать скандалы, когда вы отсутствуете», — подумала Гермиона, но вслух, конечно, поблагодарила. А что еще оставалось делать?

— Грейнджер, — тихо сказал декан, когда она уже почти вышла за дверь. — Локхарт совершенно не стоит ваших страданий, поверьте.

— Я знаю, сэр, — вздохнула она и вышла в полном недоумении. Что это было? Попытка сделать так, чтобы она больше не истерила? Проявление человечности? Преподавательская ревность?

— Ну наконец-то, Грейнджер! — обрадовался торчаший напротив двери Флинт. — Я уже почти прирос к этой стенке. Все, зелье получила? Давай, идем тогда. Декан не пытался тебя сожрать? — тихим зловещим шепотом спросил он.

— Он решил дать мне немножко подрасти, — почти машинально отшутилась Гермиона. — Маркус, можешь проводить меня до библиотеки, а?

— Какая библиотека, Грейнджер? — поморщился Флинт. — Уезжать уже скоро! Каникулы, считай, начались!

— А домашние задания? Чем скорее начнешь, тем больше времени будет на их выполнение, — строго сказала Гермиона. Но долго морочить Флинту голову не стала. — На самом деле, я хочу посмотреть, нет ли там Поттера. Не знаю, где еще его искать.