Ничего не меняется

Под солнцем

Я, как пчела, мед тащу в соты,

Снова и снова, полет уже сотый,

Все отдыхают, а мне работа, -

Я счастлива только трудясь до пота.

Писем от родителей было пять. Одно нормальное – "как дела, как учеба", последние домашние новости. Одно недоуменное – почему так долго нет ответа. Два панических. И одно, присланное уже после пасхальных каникул, снова почти спокойное: опять новости из дома, выздоравливай, набирайся сил, мы ждем весточки. Значит, до самых пасхальных каникул или даже еще немного дольше никто не потрудился известить ее родителей о случившемся с ней. Потом, вероятно, стали составлять списки учеников, остающихся на каникулы в замке, спохватились, и… что, интересно, они сказали родителям? Вряд ли это было «ваша дочь оцепенела, встретившись с ручным чудовищем одного из основателей школы». Письмо слишком уж спокойное.

Пришлось перед тем, как писать родителям, идти к декану и узнавать подробности.

— У вас какие-то претензии по поводу того, что мы информировали ваших родителей, мисс Грейнджер? – недоуменно воззрился на нее он.

— Нет, сэр, я бы просто хотела знать, какую версию событий им озвучили.

— Правду, — с нажимом сказал декан. – Что несколько учеников впали в оцепенение вследствие несчастного случая. Он произошел во внеурочное время, но школа готова нести за него ответственность и осуществить лечение за свой счет. Оцепенение не нанесет вреда здоровью и будет учитываться при проверке знаний за год. Ну и примерные сроки выздоровления им назвали, так что я бы на вашем месте отписал им как можно скорее.

Гермиона, разумеется, последовала этому мудрому совету, но про себя подумала, что родители наверняка душу из нее вынут, чтобы понять, что это был за несчастный случай. Видимо, на данном этапе они решили удовлетвориться обещанием про «отсутствие вреда здоровью», но это не значит, что это единственное, что их волнует. Ох, ждет ее дома разговор. Серьезный. И возможно, даже не один. И придется либо врать, выкручиваться и обходиться полуправдами, либо говорить очень честно, нервно и много. И непонятно пока, какой вариант хуже. Не попробуешь – не узнаешь. А оба попробовать все равно не получится, придется выбирать какой-то один.

— Грязнокровка вернулась! – поприветствовал ее Малфой. – Знаешь, я ведь очень жалел, что ты оцепенела, — Гермиона практически оторопела от такого заявления, но выдержав театральную паузу, он продолжил. – Я-то надеялся, что ты все-таки умрешь!

— Ох, Малфой, — Гермиона хотела улыбнуться ему особенно ехидно, но получилось как-то неуместно тепло. – У меня такое ощущение, что ты оцепенел вместе со мной. Уж сколько времени прошло, а у тебя даже шутки все те же!

— Один-один, — прокомментировал Флинт, вставая из кресла ей навстречу. – Ну что, как себя чувствуешь? Оцепенело или не очень? Вот и нечего тогда сидеть в подземельях, как какая-нибудь окаменелость. Ну-ка, кто быстрее до выхода!

И Гермиона, с детского сада считавшая себя выше подобных забав, с возмущенным воплем припустила следом за немедленно стартовавшим Флинтом. Дыхание сбилось почти моментально, а мышцы, отвыкшие от такого рода нагрузки, почти горели, но она все бежала вперед, уклоняясь от столкновений с немногочисленными встречными, и улыбалась. Она была жива. Флинт, конечно, поддавался, потому что к дверям они прибежали почти одновременно, а беги он в полную силу, она бы безнадежно от него отстала еще в подземельях. Но главное, что она все-таки добежала. А потом Гермиона вышла из замка и увидела солнце.

* * *

На улице было уже тепло, даже почти что жарко. С того первого выхода на улицу в компании Флинта Гермиона обнаружила в себе неожиданную для нее самой любовь к солнцу. После оцепенения она стремилась проводить как можно больше времени на улице, и не в тени деревьев, а непременно под открытыми солнечными лучами.

— Ты бы еще на камень выползла, была бы вообще как змея, — прокомментировала Гринграсс, усаживаясь рядом.

— Если верить ученикам аж трех факультетов, я и есть змея. И ты тоже, — отмахнулась Гермиона, напряженно листая учебник по Чарам. Не так уж много времени получалось проводить снаружи, если честно. Гораздо чаще она подобно неупокоенному духу бродила по мрачным коридорам замка, подстерегая преподавателей и задавая им неловкие вопросы, вроде: «когда я могу сдать непройденную теорию?» — или: «профессор, не могли бы вы проверить, правильно ли я выполняю взмах палочкой», — или: «а вы не могли бы назначить мне отработки, чтобы я сварила все те зелья, которые проходили в мое отсутствие? Ну, хотя бы половину?» Трансфигурацию и Гербологию она таким образом уже подтянула и проверила, профессор Снейп пока еще не дал ей четкого ответа насчет Зелий, а вот большая практическая работа по Чарам предстояла буквально завтра.

— Слушай, а что у нас сейчас с Защитой? Ее кто-нибудь ведет после того, как…

— После Локхарта? Не-а. Нагрузку сначала хотели поделить между Флитвиком и деканом, но они посмотрели на наши «учебные пособия», похмыкали и сказали, что проходить это с нами не намерены. Так, пару факультативных занятий провели, и все.

— Обидно. Я хотела бы поучиться Защите у кого-нибудь… ну… нормального.

— Грейнджер, вся школа об этом мечтает который уж год! Все, начиная с семикурсников! Им тоже за семь лет никого нормального не перепало. Забудь, некоторым мечтам просто не суждено стать явью.

* * *

Отловив почти всех преподавателей, отсдававшись и слегка расслабившись, Гермиона переключилась на Гарри Поттера. У нее были к нему вопросы. Много вопросов. Но она подозревала, что большая часть ответов исчерпывается фразой «потому что Гриффиндор». Почему Поттер пошел сам воевать василиска? Потому что Гриффиндор! Почему никто не озаботился состоянием Джинни Уизли, и она до сих пор ходит такая убитая, что это заметно даже при беглом взгляде издалека? Потому что Гриффиндор! Почему… да что ни спроси!