Никак не могу привыкнуть

Никак не могу привыкнуть

 Никак не могу привыкнуть к хвосту. Мне всегда было интересно, для чего животным нужен хвост? Если бы я родился животным, то наверняка смог бы это понять… А может и не смог бы. Однако, чего гадать, раз родился я человеком, хотя сейчас назвать меня таковым не смог бы даже господь бог, да простит он меня за сие богохульное высказывание. Ведь на самом деле он всё знает и всё видит…

 Если бы у столь маленького, мерзкого и уродливого существа, коим меня считают люди, и коим я, собственно, сейчас и являюсь, если бы у меня не было хвоста, я бы, наверное, жаловался на плохое зрение, постоянное отсутствие еды, нужду всё время скрываться и не показываться людям и прочему зверью на глаза. Хотя кому, собственно, жаловаться? Грозному Ивану Васильевичу? Дворцовой страже иль хуторянам соседским? Пусто это всё уже, поздно. Нету уже во мне, да и в них, ничего человечьего. Да и если бы я как раньше мог по- человечьи разговаривать, послушал бы кто, понял бы?

***

-Так и чего же говорит то барин? - осторожно поинтересовался у собирателя пошлины Владислав Васильев - один из многих крепостных крестьян Антипа.

- Негоже интересуешься, Владислав, но тебе скажу. Плохи дела у Антипа. Жутко плохи. – С нескрываемой досадой бросил рыжебородый мужчина крестьянину.

- Чего же так плохи? Неужто хворает или же дела его житейские гложут? – продолжал крестьянин с порога. День только-только начал загораться и осеннее солнце лениво вылезало из-под горизонта, постепенно всё сильнее и сильнее обогревая землю и превращая ледяную росу в капельки воды.

- Да ни он хворает, да и него дела плохи. Но беды все равно его. Жена его болеет страшной мукой. Гниёт у неё всё, как и в Киеве и в княжестве и на русской земле. - словами посла господа с ещё большей горечью ответил мужчина. Пошлину он уже давно получил с крестьянина, но грех ему было не поговорить, поскольку душа его сильно просила этого. Страшная болезнь унесла жизнь и его близких, да и горькие времена не обошли стороной этого праведного, но ненавидимого крестьянами человека.

- Дрянно, ой дрянно, баяре. Пошлина то высока как. От этого видать?

- От этого Владислав, от этого. - мужчина никогда не смотрел на Родность человека и образованность. Уродившись в хорошей семье, он получил должное воспитание от своих родителей, пускай земля им будет пухом.

- Ну. Пущай будь, что будет. Не нам решать, а богу. Мы уж как-нибудь, да проживём. Доброго здоровьица, сердечный. - Попрощался крестьянин.

- И тебе не хворать, Владислав.

 Дорога до конца деревни была не короткой. Сто семь дворов предстояло проехать мужичку с его дружинниками, собирая с каждого двора пошлину.

 Усевшись на коня, мужчина невольно перевёл взгляд на сеновал во дворе крестьянина, с которым несколько минут назад разговаривал. Уже больше двух лет он закрывал глаза на незнамо как проживающую там нищую девушку. Помочь, хоть как-то облегчить судьбу её, он никак не мог. Его новая жена не могла терпеть грязных, вшивых дворняг, что в это чёрное время бродят по улицам толпами. Единственное, что он мог, это делать вид, что не замечает её, дабы дворянин не осерчал на незаконную жительницу. Семья крестьян время от времени подкармливала бедолагу, но в дом не пускала. Боялись, что та может заразить. Как это хрупкое и горемычное создание выживает в зимнюю пору, собиратель пошлин мог только гадать. А ведь совсем скоро эта пора наступит.

***

 В чувствительный нос вдарил сильный запах ледяной свежести, смешавшийся с ароматом Какого-то супа, что струился откуда-то сверху. Я тут же учуял этот запах, хотя его отчаянно пыталась перебить подпольная вонь гнилой древесины. Увы, эта трапеза отнюдь не моя. Мне больше присущи не аккуратно рассыпанные крошки хлеба или же подвальные овощи, разная крупа и даже иногда ткань или одежда. Я уже давно привык к такому необычному для человека, но весьма стандартному для крысы, рациону. Иногда мне удаётся стащить целую корку хлеба. Утащить её в свой подпольный, обширный и тёмный дом, и грызть часами, вспоминая, как ел когда-то тёплый, свежий хлеб, только с шумного базара, где я особенно любил проводить время, будучи ещё человеком. Сейчас же мои чёрные бусинки-очи устремлены наверх. На щель меж половиц. Туда, где живёт та самая крестьянская семья, которая меня “кормит”.

 Кормилец семьи - Владислав Васильев. Хороший и добрый человек. В простонародье таких людей называют “обычный”. Не злой, не добрый; не сильный, но и не слабый; строгий и заботливый; иногда грубый, но и не редко ласковый. Как и все крестьяне, живёт за счёт своей земли. Обрабатывает её он вместе со своей женой и старшим сыном - Фёдором. Младший сын ещё слишком мал и за ним присматривает единственная дочь Владислава - Александра. С этой семьёй я и моя хозяйка живём уже целых два года, а я всё никак не могу привыкнуть. Обычно с самого утра родители с Фёдором отправляются работать. Ох, и много же у них хлопот. Особенно сейчас - осенью. Хотя эти крестьяне и не считались зажиточными, кормилица у них была - здоровенная корова, которая поила всю семью отборным молоком. Жаль, но мне больше никогда не ощутить его вкус на своих устах.

 Тяжелые времена переживали сейчас не только крепостные крестьяне. Я помню всё, словно это было вчера: провозглашение Ивана Васильевича царём, великие перемены и реформы, захват городов, территорий. Чёрная полоса началась с того момента, как жена царя была безжалостно отравлена. Несчастный правитель, так же глотнувший яду, но не умерший к счастью, а может и к несчастью, начал пресекать любой намёк на измену. Пресекать кровью. Тысячи людей, виновных и не виновных, полегли под его остроконечным жезлом. Царя боялись пуще самой смерти, пуще турков и даже пуще “чёрной смерти”, что своей гниющей рукой вгрызалась во всех несчастных, что повстречались на её пути. И я боялся. Я - сын ныне покойного дворянина… Боялся чумы и расправы как и все, все дояре “голубой крови”. Боялся стрельцов, опричнину, заговоры против царя. Боялся даже смерти этого самого “Грозного”. Тирана и убийцы.