Никогда

Никогда

Новость о собственной смерти Она приняла на удивление хорошо и спокойно: не было отрицаний, угроз, слёз, криков, попыток к нелепому шантажу и таких же нелепых взываний к милосердию, даже сумасшедшего смеха не было.

Она просто кивнула.

Впрочем, такое случалось в последнее время всё чаще – верный признак эпохи перемен. Некоторые мои агенты, особенно из числа новичков были сбиты с толку и терялись, а один недавно и вовсе ушёл в запой и на мой приказ вернуться в строй и продолжать свою работу ответил:

–Я не хочу существовать в посмертии, где даже Смерть не пугает живых!

После чего пьяно перекривил рот.

–Отказываешься? – мне нужно было уточнить, получить полную формулу, позволяющую ликвидировать провалившегося агента. – Отказываешься служить?

–Да! – взгляд агента был мутным и он никак не мог сфокусировать его на мне.

Ну и не надо. Всё было кончено быстро, и, как полагается в таких случаях, безболезненно. Одно касание лба, и упрямца или упрямицы нет.

А я есть.

–Значит, я в самом деле умерла? – Она осталась всё такой же спокойной. Честно говоря, мне пришло в голову, что Она принадлежит к породе «заторможенных» – как мы называем негласно тех, кто сначала держится спокойно и ровно, а потом прорывается в крики и в истерику, нередко пытаясь навредить и кому-нибудь из нас.

Но мысль была смутная. Такие обычно хорошо чувствуются и смотрят по-другому: светло-светло, а в глазах у этой света не было. Там было что-то нехорошее и таинственное, причём такое таинственное, что и выяснять не хотелось.

Да и не по рангу мне.

–Да, это так. Ты умерла.

Она постояла немного, склонив голову, хмурилась, но без злобы, а как-то растерянно, затем, взглянув на меня, причём без страха, спросила:

–А как? – и призналась, – совсем не помню.

–Переход в посмертие часто сопровождается полной или частичной потерей памяти. Чаще всего у души происходит то, что в мире живых называется шоком, и этот самый шок стирает последние минуты, а порою и дни жизни. Если же смерть явилась в результате какой-то совсем непредсказуемой катастрофы, то душа, особенно молодая, может забыть полностью всё, что испытала, – часто приходится цитировать на службе положения и отдельные пункты мироздания. Благо, для ленивых, а я отношусь к ним – у нас есть методички с самым кратким изложением. Всего их семь, в каждой не больше пятидесяти страниц, но польза огромная. Именно благодаря этим методичкам, я умею успокоить ушедшую душу, остановить её истерику, и знаю как применить радикальный метод упокоения, если душа упрямится.

Конечно, для повышения, как мне намекали, нужно бы ознакомиться с полным сборником, а не с краткими переложениями, но я вверха не рвусь, мне и на моём посту комфортно.

–А как я умерла? – Она снова пытается вспомнить, но не может. – Ты не знаешь?

Знаю. Конечно я знаю – это моих рук дело, в общем-то. Только…

–Это имеет значение? Тебя больше нет в мире живых.

–Мне интересно.

Ох уж это любопытство! Одни от любопытства лезут куда не надо и берут, то, что запрещено брать; другие в Ковчег Завета заглянуть норовят; третьи брякнуть что-то неподобающее – мол, а что будет?

И всех этих любопытных можно наказать: изгнать, проклясть, покарать… но на всё это сил нет уже! И почему смертным просто не перестать искать истоки мироздания и не начать жить?

–Тебе станет легче? – что ж, во мне тоже есть этот грех. Мне тоже любопытно!

–Да! – Она отвечает с вызовом.

Мне смешно, но я не умею смеяться, и просто лгу:

–Ты попала в аварию. Тебя сбил автобус. Переходила в неположенном месте, а автобус не справился с управлением.

Правда имеет значение только при жизни, а когда жизнь заканчивается, уже неважно. И какое дело до плоти? Душа не чувствует больше той боли, её ждёт новая – последняя боль, и вечная.

Она разочарованно вздыхает:

–И всё?

Нет, детка, не всё. Но я тебе не скажу. И никто не скажет. Зачем бередить душу? Человек мыслит странно – он думает о себе. Даже любя и привязываясь к другому человеку, всё равно ставит себя во главу всего. Он говорит: «я чувствую» и «я боюсь», не зная даже толком, что такое чувство и что такое страх.

Наверное, мне просто не дано понять человека. А человеку не дано понять меня. Но я знаю точно: если я сейчас скажу этой душе, что Она была убита, да ещё и с особой жестокостью, что умирала её плоть тяжело, и переход был сопровождён большим шоком, Она спросит сразу кучу всего! Спросит, кто её убил и зачем, почему убили именно её и почему никто не пришёл к ней на помощь…

А это не имеет значения. Просто судьба должна была свершиться, и ниточки одного общего мира должны были сойтись именно так. Тот, кто отвечает за судьбу убийцы, должен был встретиться с нею, с моей жертвой. Только так и не иначе.

Но если я скажу правду – будут вопросы. А если я солгу, да ещё выставлю всё нелепой случайностью, которую можно было бы избежать, вопросов не будет – человек даже после смерти не любит чувствовать себя глупо.

–И назад?.. – Она осекается, смотрит на меня с мольбой.

–Нет.

–Никогда?

Молчу. Ничего не бывает на «никогда». Бывает лишь одно, ещё более жестокое: «навсегда». Но ей это предстоит узнать, а я уже давно знаю.

Она кивает – поняла или сделала вид. Колеблется, потому что знает – предстоит путь, но у неё есть время – я не тороплю. Время для людей, для смертных людей. Здесь же происходят одновременно все эпохи мира, я могу оказаться в любой, и в то же время не могу ни одну изменить.

Люди говорят, что будущее ещё не начертано, а я знаю, что оно уже свершилось, и для меня это никакое не будущее, это просто то, что уже есть.

Но смертным этого не понять, а мне не понять их уклада. Ну и хорошо – так я не научусь сочувствовать.

–А мои родители? – Она смотрит с ужасом. Видимо, часть памяти о прошлой жизни в ней есть. – А друзья…

Она осекается. До нее доходит, что всё-таки произошло, но истерики не следует. Снова спокойствие. Но оно от наивности. Ей кажется, что после всего, однажды они все встретятся. А я знаю правду, но Она не спрашивает, и я молчу. Молчать, кстати, сложнее всего. Многие мои агенты проваливаются на этом уровне и хотят рассказать правду, которая не имеет никакого смысла и ни на что не повлияет.