Нисхождение

НИСХОЖДЕНИЕ

…Проходя мимо огромного, во всю стену зеркала, Максим скосил глаза на свое отражение и резко остановился. Настроение поползло вниз словно столбик ртутного термометра.
Нет, даже после четырехчасового заседания совета директоров его костюм-«двойка» остался безупречно чистым, а галстук – прямым и строгим, как стрелка британского брегета. Волосы, которые Максим по привычке постоянно ерошил, были специально уложены стилистом в некое подобие застывшего набриолиненого взрыва – дерзко, модно и очень удобно. Зато на белоснежном лепестке воротничка рубашки красовалось большое темно-коричневое пятно, судя по всему, застывший вишневый сок. Заметить его без зеркала было абсолютно невозможно, зато все остальные наверняка обратили внимание.
«И ведь ни одна скотина ничего не сказала. Даже не намекнула», - с тоской подумал Максим. – «Совет директоров, мать его… Совет козлов».
Он снял галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, но это мало помогло – пятно съехало набок превратившись в подобие роршаховской кляксы. «Что вы видите на этом рисунке? Я вижу, доктор, что я – лузер». Вздохнув, и перехватив поудобнее толстую кожаную папку с аккуратно отпечатанной надписью «Заключение» Максим пошел дальше. Толстый темный ворс ковровой дорожки глушил шаги.
Он дошел до конца коридора, свернул направо и сразу же почувствовал очередной укол раздражения: лифт уже ждали. Мужчина и девушка – вот черт! Максим ненавидел делить кабину лифта с другими пассажирами, и дело было вовсе не в клаустрофобии, а в покушении на его личную территорию – по той же самой причине он с детства не любил общественный транспорт. Он с удовольствием спустился бы по лестнице, но только не с семидесятого этажа. Нет уж, дудки.
Максим остановился за спинами своих невольных попутчиков, пробормотал вялое «добрый вечер» и посмотрел на индикатор над поблескивающей темной латунью кнопкой вызова. Вспыхнула цифра «67».
Он бросил короткий взгляд на мужчину и тут же потерял к нему интерес. Зеленый халат, шапочка-«таблетка», стетоскоп на шее. Доктор «неотложки». Здесь, на последних этажах, где располагались кабинеты руководства высшего эшелона, доктора были завсегдатаями. Инфаркты, инсульты, неравные срывы, передозировки всеми видами наркотиков, аллергические асфиксии – все это было в порядке вещей. Начальство, судя по всему, ничем иным, кроме поисков новых изощренных средств самоубийства не занималось.
Девушка заинтересовала его больше. Стройная. Хорошая фигура. Не модель, конечно, но хороша. И некрасивое, скуластое лицо с глубокими темными глазами. Белая блузка, белые брюки, белые «лодочки». Секретарша? В жизни он не взял бы себе такую секретаршу. Кто-то из начальства? Тоже нет – начальство он знал наперечет. Значит, клиент. Поздновато, конечно…
Двери лифта бесшумно открылись, и Максим вежливо указал девушке на дверь. Та окинула его быстрым скучающим взглядом и прошла в кабину. Следом, бесцеремонно толкнув Максима плечом, проскочил врач – вблизи от него, почему-то, пахло не лекарствами, а стоматологией: кровью, ватой и паленой костью.
- Вам какой? – Максим коснулся кнопки первого этажа и вопросительно посмотрел на девушку.
- Жмите, – махнула та рукой.
Максим посмотрел на врача, но тот, не обращая на него никакого внимания, уже достал откуда-то мобильник и увлеченно болтал, прижимая трубку к уху плечом и копаясь в карманах. Максим пожал плечами и нажал кнопку.
Двери мягко закрылись и лифт тронулся. На черной полоске индикатора появилось число «69».
Заиграла музыка – не пошленькое «трень-брень» как в торговых центрах, а что-то красивое и грозное. Максим, будучи убежденным металлистом, в классике не понимал ничего вообще, но эту мелодию, почему-то, узнал сразу. Вагнер. «Полет Валькирий».
«Стильненько», – подумал Максим, ощущая смутную гордость по поводу своей культурной продвинутости. «По идее, должно хорошо настраивать на боевой лад перед рабочим днем. Особенно по понедельникам»
Мужчина в халате («Хирург», - почему-то пронеслось в голове у Максима), наконец, закончил шарить по карманам и достал мятую пачку сигарет. Легким щелчком выбив один белый цилиндрик из фольги он поймал пухлыми губами рыжий фильтр, щелкнул зажигалкой и закурил, выпустив облачко дыма прямо в потолок.
Максим крякнул. Курить в лифте, несмотря на хорошую вентиляцию, строго запрещалось. Лично ему на выходки врача было наплевать, но в кабине дама…
Впрочем, даме, похоже, было все равно. Прислонившись к стенке кабины, она равнодушно разглядывала ковер на полу: полосы и квадраты цвета индиго, с приятной ассиметрией разбросанные по синтетическому ворсу.
Максим сунул руки в карманы и попытался демонстративно отвернуться – ругаться с доктором-курильщиком ему было лень. Но это оказалось трудновыполнимо: за прошедшие несколько часов кто-то успел закрыть стены лифта зеркальными панелями. С них еще даже не сняли защитную пленку; Максим рассеяно скользнул взглядом по логотипу поставщика – синюшного цвета надписи «last way» в синем прямоугольнике и, вздохнув, прислонился затылком к холодному стеклу. Над дверью вспыхнуло карминовое «65».
- …ну, да, почти два часа. И все без толку, мать его.
Это, конечно, был врач. Он фыркал, пускал клубы сизого сигаретного дыма и взахлеб рассказывал что-то своему собеседнику, чье слабое кваканье иногда доносилось из допотопной «трубки»-слайдера.
- …двадцать минут сердце запускали – ни хрена! Потрепыхается чуток, и баста… Ну, и, понятно, кислород… Умгу…
«Вот оно что», – понял, наконец, Максим. «У него умер пациент. Ничего удивительного, я бы тоже закурил. Если бы вообще не надрался в хлам. А вообще понятно, почему все хирурги – весельчаки и циники. Иначе им нельзя. Невозможно…»
Максим открыл папку и достал новый номер «Ридерз Дайжест» – он всегда брал с собой пару журналов, если заседание обещало быть долгим и скучным. Это привычка появилась у него еще в незапамятные времена: большую часть книг в своей жизни он прочитал в школе на уроках математики. Открыв журнал на первой попавшейся странице, Максим рассеяно пробежался взглядом по тексту:
«…именно кислородное голодание коры головного мозга и является причиной того, что некоторые называют «эффектом тоннеля»: ощущения полета в длинной черной трубе, в конце которой горит яркий белый свет. Это, своего рода, нижняя граница воспоминаний – дальше полноценная реанимация пациента становится уже невозможной. Но на что похожи последние секунды смерти? Как переживаются эти остаточные электрохимические флюктуации, в результате которых появляться то, что принято называть «личностью»? Скорее всего, они похожи на удушливый лихорадочный сон; падение в шахту, в конце которой – темнота и пустота…»
Максим захлопнул журнал и поежился.
«Странно», – подумал он. «Не похоже на «Ридерзов». У них даже в статье о сгоревших заживо младенцах обязательно будет нездорово-бодрая примесь научного креационизма. Похоже, мир катится в полную…»
Пол под ногами внезапно вздрогнул. Свет под потолком мигнул и опять загорелся ровно, но Максиму показалось, что лампы под матовыми квадратами панелей слегка притухли. Музыка льющаяся из динамиков резко оборвалась, а затем приятный, но несколько искусственный женский голос – тот самый призрак, что издревле обитает в электронном мраке справочных служб и корпоративных автоответчиков произнес:
- Администрация приносит извинения за временные неполадки. Сообщаем, что в здании проводится поэтапное отключение систем обслуживания. Все лифты будут опущены на первый этаж и в аварийном порядке заблокированы. После открытия дверей просим вас покинуть кабины незамедлительно. Доброго дня и всего хорошего!
- Приехали, – Максим фыркнул. – Еще пара минут и шагали бы по лестнице. Повезло, блин…
Девушка так же равнодушно кивнула, даже не поворачивая головы. Врачу же, похоже, было все равно: аварийное отключение или ядерный апокалипсис. Он махнул сигаретой, рассыпая по ковру искры, и продолжил изливать душу невидимому собеседнику:
-… его шофера привезли буквально по частям. «Баранка» в грудной клетке, куча переломов, ожоги… И, похоже, что этот чертяка выживет. А пацан… Ни одной сломанной кости. Ни одной! Кусочек стекла размером с палец в яремной вене – и привет! Кровопотеря. Геморрагический шок. Пока сделали анализ, пока нашил кровь его группы… Короче, просто не повезло. Глупо, мать его.
Максим скривился.
«Вот же работа у человека», – подумал он с отвращением. «Дорогая, сегодня у меня на столе умерло три пациента. Пожалуйста, передай майонез».
Он открыл папку, намереваясь сунуть журнал обратно… и замер.
Нет, это была та же самая папка: дорогая темная кожа и сделанная его рукой надпись «Заключение» на розовом стикере. Вот только внутри не было никаких документов. Вместо этого на пол упало несколько фотографий и клочок бумаги, густо исписанный беглым неровным почерком.
Максим машинально присел на корточки и принялся складывать фотографии обратно в папку, рассеяно рассматривая каждую из них.
Вот они с бывшей женой у моря. Она в красном купальнике – кормит чаек. Он держит в руке бутылку пива и, смеясь, показывает пальцем куда-то вдаль. Вот другое фото: его выпускной. Качество ужасное – снимали на телефон, так что видны только огни над входом в летнее кафе и несколько размытых фигур с бокалами в руках за белым пластиковым столиком. А вот совсем старое черно-белое фото: утопающая в кленовой зелени «хрущевка» и женский силуэт в окне первого этажа.
«Странно», – эхом пронеслось у него в голове. «Откуда здесь эти фотографии? А эта, последняя – это ведь дом где мы жили, когда мне было лет десять. Никогда я не делал такого снимка… И какое еще, к черту, «заключение»? Я брал с собой выписки из подшивки о наших дочерних компаниях. Что за…»
Он поднял с пола мятый клочок бумаги: обрывок тетрадного листа, пестревший карандашными каракулями и, поднеся его к глазам, прочел:

«…пройдет зима, уйдут снега и холод, 
И мир весной как прежде станет молод, 
Но есть закон – все обратится в тлен.
Само веселье слез не уничтожит,
И страшно то, что час пробьет, быть может,
Когда не станет в мире перемен…»

Он скомкал листок и, сунув его в карман, резко выпрямился.
- Извините, – Максим старался говорить спокойно, но это, почему-то, не получалось, – мне нужно подняться в офис. Я забыл важные документы. Простите…
Он протиснулся мимо девушки и ткнул пальцем в кнопку «Стоп».
Ничего не произошло.
На табло вспыхнуло число «51». Лифт продолжал ехать вниз.
- А, дьявол! – Максим раздраженно стукнул кулаком по дверной панели. – Мне что теперь, пешком наверх подниматься?
Никто не ответил. Врач, наконец, докурил, потушил сигарету прямо о зеркальную поверхность стены и бросил окурок на ковер. Телефон он уже спрятал, но как и когда закончился рассказ о неудачной реанимации, Максим не заметил.
«Вот же свинья», – подумал он в сердцах. «Вот из-за таких мудаков…»
Додумать он не успел. Теперь, когда он, наконец, толком обратил на врача внимание, Максим заметил несколько деталей, заставивших его внутренне сжаться.
Во-первых, его поразило, как врач одет. Да, зеленый халат, да зеленая шапочка, но вот этот вырез мысом и клеенчатый фартук… Марлевая повязка, сдвинутая на подбородок. И пара окровавленных резиновых перчаток, торчащих из кармана.
«И на груди у него не стетоскоп», – подумал, холодея, Максим. «Это… что-то другое. Какой-то шланг с грушей – весь в крови. Он что, только после операции? Ничего не понимаю…»
Дзинь!
Лифт остановился. На индикаторе загорелась цифра «40».
«Ура», – подумал Максим с облегчением. «Наконец-то».
Но то, что произошло дальше, буквально парализовало его.
Двери лифта плавно разъехались в стороны. Однако вместо холла располагавшегося на сороковом этаже торгового центра Максим увидел длинный узкий коридор, ярко освещенный мощными галогенными лампами. Стены коридора скрывали свисающие с потолка широкие ленты непрозрачного пластика, плавно покачивающиеся на невидимом ветру.
Сразу за дверями стоял человек.
Человек, которого Максим хорошо знал.
В лифт нетвердой походкой шагнул Петрович, его личный шофер. Выглядел он ужасно: разорванный в клочья спортивный костюм, дымящиеся прошлепины на джинсах, лицо – сплошная кровавая рана. Несло от Петровича совершенно невообразимо: кошмарная смесь нагретого бензина и свежей, только что из духовки, кровяной колбасы.
- Что… – выдохнул Максим.
Он даже не мог пошевелиться, застыв в полном ступоре, пялясь на входящего в лифт выходца из фильма ужасов и пытаясь проглотить собравшуюся во рту вязкую слюну. Петрович? Этого не может быть. Просто не может. Петрович сейчас внизу, в машине. Причем наверняка спит. Невозможно, это просто…
А вот хирург отреагировал мгновенно. Резким рывком, как заправский спринтер, он сорвался с места, вцепился шоферу в плечи и вместе с ним буквально вывалился из лифта. Из коридора налетел резкий порыв ветра, принесшего запахи спирта и лекарств; откуда-то издалека донесся высокочастотный писк, журчание воды, лязг металла и слабый крик: «Есть! Есть! Запустили «моторчик!» Серега, кислород!»
Двери так же плавно закрылись и лифт, вздрогнув, поехал дальше. На индикаторе высветился номер «39».
- Что это было?! – голос Максима сорвался на истерический визг, но ему было наплевать. – Вы это видели?
Девушка, все это время равнодушно рассматривавшая свое отражение в зеркале, равнодушно кивнула и подняла взгляд на цифровое табло, где только что вспыхнуло «38».
«Это сон», – пронеслось у него в голове.
«Да, точно. Я сплю. Это просто сон», – его сознание вцепилось в эту мысль словно утопающий в проплывающую мимо дверь от корабельного сортира. «Обычный кошмар. Это просто…»
Ожил динамик под потолком.
-…поэтапное отключение всех систем. Сохраняйте спокойствие. Нет, Максим, Вы не спите. Повторяю: проводится поэтапное отключение…
Треск, шипение.
-…адреналин в сердце. Готовь разряд… Сейчас!
Из динамика вылетел сноп желтых искр. Максим взвизгнул.
Лифт тряхнуло. Замигали лампы под потолком. Красное «38» над дверью пару раз мигнуло и сменилось на «37».
- Какого черта происхо…
И тут он вспомнил.
Воспоминание было похоже на выплеснутую в глаза кислоту.