Нить Ариадны

Нить Ариадны. Глава 7. Христина

ГЛАВА 7. ХРИСТИНА

Жизнь - словно нить, из которой прядётся судьба. Чья-то – льнёт к пальцам мягкой пушистой ровницей, но как легко её порвать! Вся из отдельных волокон, она радует глаз, в вязании смотрится объёмно, вещи из неё получаются мягкие, к телу нежные, но очень скоро теряют вид. И то, что вчера восхищало и нравилось, теперь выглядит потёртым и заношенным, хоть и носилось – всего ничего. А человек – пожившим выглядит, хотя до старости ещё далеко…

Чья-то жизнь - будто льняная пропитанная смолой дратва, которой, протыкая шилом кожу, прошивают грубую обувь, пришивают подошву… Дратву голыми руками не разорвёшь, как ни старайся: сапоги износятся, подошвы до дыр сотрутся, а нить всё цела… И жизнь такая же - крепкая, как проволока, по всем статьям надёжная, да только  радости от неё мало…

Иная жизнь – как оренбургский платок-паутинка: нитка в нём пуховая, тонкая, узор ажурный, платок широкий, большой, а вот поди ж ты – через кольцо обручальное пропускают его, и проходит! Такой фокус только с оренбургскими платками показывают: паутинно-тонкие, в руки возьмёшь и удивишься – невесомый платок-то, а тепло от него и телу, и душе, и сердцу радостно, и глаз не отвести. Вот и люди – такие бывают. Редко, но бывают…

А бывает жизнь – как шерстяная грубая пряжа, крепкая, кручёная, надёжная. К телу неласковая, и жесткая, и колется, но – никогда не подведёт, в жестокий мороз тебя согреет, даже если промокнет насквозь. И такое случается. В шерстяном свитере, надетом на голое тело (даже если в нём ни одной сухой нитки не осталось, хоть выжимай, а другого нет – снимешь, выжмешь, и ёжась и обмирая, наденешь снова), – никогда не замерзнешь, не ознобишься и не обморозишься.

Если ног не пожалеешь, завсегда до дома доберёшься, а там, как говорится, и стены лечат… Ничего так, нормальненько и за неимением других вариантов – вполне комфортно и если быстро идти – чесслово, почти не холодно. Выживешь, не сдохнешь, будешь дальше жить.

=============== Чёртова баба======================

Настало время рассказать о Христине – средней дочери Ариадны и Савелия и Полининой сестре. Но мы не прощаемся с Полиной и Лидочкой – встреча с ними ещё впереди.

Христина родилась в 1906 году, замуж вышла в восемнадцать, вопреки воле матери (отцу было всё равно, лишь бы дочь убралась из дома, на свои хлеба). Ариадна звала зятя не иначе, как – гулеваном, раздолбаем и охломоном, и оказалась права: уже на втором году семейной жизни Тина с Тимофеем открыли друг на друга глаза (вылупили зенки, выкатили бельма, выпучили шары, раскупорили веки – по их собственному выражению) и, как бы это сказать… чистосердечно и открыто называли вещи своими именами – то есть без околичностей, как перед богом, прямодушно и искренне резали друг другу правду-матку, не стесняясь в выражениях.

Ариадна умерла, когда Христине исполнилось двадцать, отец женился по новой и жил за десять километров от Выкопани, в деревне с красивым названием Рождество. И некому было остановить, остепенить, образумить скорую на расправу Христину, которая никогда не лезла за словом в карман и била, что называется, наотмашь – называйте это как хотите. Тимофей, доколе мог, стоически терпел Христинины размолвки и разборки, питая к жене горячую привязанность, и никогда не поднимал на неё руку.

Жили трудно. То расходились, то вновь сходились, и не прожив и месяца, снова люто ненавидели друг друга.

- Живи ты с кем хошь, чёртова баба, и разрази меня гром, ежели я к тебе кады ворочусь! – заявлял жене Тимофей и, бацнув дверью, исчезал из дома, но долго жить без неё не мог, возвращался, и всё начиналось сызнова…

По деревне до сих пор ходили слухи, что дети у Христины от разных мужиков. Старшенькой-то, Николай, от Тимофея, по всему видать: и лоб крутой, и глаза навыкате, и нравом бешеный, чуть что не по его – с кулаками кидается на обидчика, а кулаки у Кольки отцовские, пудовые, даром что мал… А дочка – не евойная, не Тимкина. Рыженькая, смешливая, ни лицом, ни характером  – ни в мать ни в отца. Нет, не его, не Тимофея дочь!

- А чья ж она тогда? Чья?- уперев руки в бока, наступала на сельчан Тина.

- А к кому ты в город подалась утешения искать, как с Тимкой своим разжопилась? – припечатывали ей бабы. Вспомнила, чай? То-то жа!

Христина упрямо стояла на своём – дети их с Тимофеем. Но ей никто не верил. И Тимофей не верил, и помнил всю жизнь. И через девять лет, когда родилась у них зеленоглазая красавица Хариклия, Тимофей любил её и Колюшку, а Томке не спускал ни одного проступка, сурово наказывая за шалости, и она, как ни старалась, не могла угодить отцу. Томке доставалось за троих – и от отца, и от матери. Она долго не понимала – почему. Пока не выросла.

=================== Тимофей======================

Отслужив в армии, Тимофей не вернулся в родной совхоз, устроился на завод в Рязани и стал городским жителем. После свадьбы жил с Тиной в Выкопани и каждый день ездил на работу в город.

Перед самой войной завод эвакуировали в Сибирь. Тимофей велел жене собираться:

- Уезжаем мы с тобой, Тинка. Далёко. Вернёмся ли, нет ли – не знаю…

Христина ехать в Сибирь отказалась наотрез: как же огород оставить, хозяйство, как скотину бросить?

- Тебе скотина дороже мужа? – пошёл напролом Тимофей.

- У скотины-то ума, видать, поболе твоего, коли ты всё, что нажил, бросить хочешь, и меня с ребёнком незнамо куды тащить! – вскипела Тина. – Чего я там забыла, в Сибири этой?

Напрасно Тимофей втолковывал жене, что завод обеспечит семьи рабочих жильём, она будет жить в городской квартире, им дадут комнату – тёплую, светлую, за водой ходить не надо, дрова колоть не надо, навоз убирать не надо, и в школу Колька пойдёт городскую.