Нити прошлого

Нити прошлого

Я — эмоциональная проститутка.
Здорово, правда?
Нет, всё по закону. И звучит моя профессия мелодично — сорбент. Но сути это не меняет.

Сейчас, сидя под личиной у очередного клиента, чувствую, как пульсируют виски.
— Конечно, так будет лучше, не сомневайся! — губы шевелятся, звучат слова, но я ничего не чувствую. Это не мои эмоции, не мой голос, не мои слова. Звенит таймер. Чужое лицо сползает с меня и, словно хлопья пепла, оседает на лацканах пиджака и полу.
— Спасибо, Касьян. 
Я криво улыбаюсь и отвешиваю шутовской поклон: 
— Всегда к вашим услугам!
Спускаясь по лестнице, вызываю такси. Горячий, словно расплавленный воздух июля наполняет лёгкие. Пока жду машину, оглядываю прохожих.

У женщины в красной шляпке явные проблемы с мужем. Длинные перчатки, не по погоде, скорее всего, скрывают или шрамы, или синяки. Походка у неё резкая, дёрганная. Пугается каждого звука. Её обгоняет парень-подросток в жилетке курьера. Мальчишке явно нужны деньги, кроссовки вот-вот развалятся. На ходу он, явно нервничая, что-то записывает голосом в допотопный телефон. Не замечая никого впереди себя, сбивает с ног старушку. Колоритная дамочка. Алые губы, тугой седой пучок, золотые кольца и старая, видавшая лучшие времена, можжевеловая клюка. Подъехавшее такси не даёт мне досмотреть представление. Но я и так знаю, чем все кончится.
— Угол Шертинфа и Мирруоке, пожалуйста, — говорю, садясь на заднее сидение. Ехать около получаса, лучше вздремнуть, пока есть возможность. Головная боль усиливается.

— Мистер Вессел, — тихий голос водителя вырвал меня из дрёмы. — Мы приехали.
— Благодарю.
Расплатившись, направляюсь к зданию полиции. Дверь с противным звуком закрывается за спиной, отрезая от духоты улицы и погружая в прохладу кондиционеров и вонь чужих, больных эмоций. Они тянутся ко мне, как к единственному фонарю тянутся мотыльки. Дар начинает клокотать, причиняя физическую боль. Я морщусь. До боли закусываю внутреннюю сторону щеки и иду к кабинету Нээмана Визэро.

Мое присутствие здесь привычно для офицеров. Я единственный из сорбентов согласился помогать, да ещё и почти за бесценок. Мои, так сказать коллеги, очень высоко задирают нос, считая, что они слишком хороши для работы с психами. А у меня нет выбора. Мне нужны полицейские архивы.

Обдумывая в сотый раз свои действия, я толкаю дверь кабинета. Нээман, скрючившись, сидит за столом, что-то лихорадочно тыкая в планшете.
— А, к бесам! — он с раздражением отодвигается от стола и поднимает глаза на меня. — Касьян, рад тебя видеть.
— Вы звонили мне утром. Сказали, дело интересное.
— Да, да, я рад, что ты так быстро смог приехать. Девочка, три убийства. Опергруппа приехала, когда до четвёртого оставалось немного, она зубной нитью перетянула горло соседке.
Визэро даёт мне папку. Быстро пролистав документы, отдаю её обратно:
— Где она?
— Внизу. Экран возьмёшь?
— Он пригодится, когда будем идти обратно. Я, пожалуй, снова схожу в архив. Нээман хмыкает в усы:
— С прошлого месяца там ничего не изменилось.
Выйдя из кабинета, мы направляемся в камеры, которые находятся этажом ниже. В них держат слетевших с катушек преступников до суда. Нээман дошёл со мной до одной из них, но заходить не стал. Не-сорбентам тяжело находиться в одном помещении с психами, они не контролируют выплески своих эмоций.

Серый каменный мешок был разделен толстым стеклом, а в двух углах мигали красным глазом камеры. У дальней стены на узкой койке сидела истощённая девушка. На правой лодыжке болтался браслет, который ударит током, если она попытается причинить себе вред. Мешковатая казённая одежда не скрывала, а лишь подчеркивала болезненную худобу. Я закрыл за собой дверь. Девушка дёрнулась и, подняв голову, с испугом посмотрела мне в глаза.

Взяв единственный стул и поставив его максимально близко к стеклу, произношу:
— Здравствуй, милая.
Сила, получив волю, заработала на полную катушку. Я чувствую, как моё лицо покрывает маска, чувствую, как меняется восприятие мира. Ощущение вседозволенности переполняет и отрезвляет одновременно. Это не я, не мои эмоции, не мои чувства.
— Нет, нет, нет... — ее сбивчивый шепот разносится по камере, заставляя меня внутри содрогнуться от отвращения.
— Ты была плохой девочкой. Непослушной. А как папочка наказывает плохих девочек?
Она подскочила и упёрлась ладонями в стекло:
— Я убила тебя! Убила!
Девичьи эмоции лентами переплетаются с «моими» и показывают всё, чего она боится.
— За что ты убила мамочку?
Девушка стучит кулаками по стеклу:
— Она знала! Знала и видела! Но ничего не делала, что бы остановить тебя!
— А брата?
— Он такой же, как и ты! Конченый психопат! — её смех разнесся по помещению и заставил меня вздрогнуть. — Пусть покатится макушка, ножи детям не игрушка! Не игрушка! Я не игрушка!
Она несколько раз ударилась головой о поверхность.
— Но ты была плохой девочкой. Ты это всё заслужила, — меня внутри перекручивает от омерзения, но губы шевелятся, а слова звучат. — Если тебя не наказывать, ты никогда не станешь достойным человеком! Ты ни одного дела не можешь сделать идеально! Ты даже соседку убить не смогла!
— Если бы могла, я бы вырвала её болтливый язык голыми руками! — девушка уже не кричит. Дрожа всем телом, она сползает по стеклу и обхватывает себя руками.
— Она дружила с мамой, — шёпот еле слышен, приходится наклониться. — Она тоже всё знала, но не рассказывала, что вы со мной делаете. Постоянно трепалась о своих любовниках и маникюре, крашеная тварь! — вновь подскочив, она начинает биться о стекло всем телом. — Дай таблетки, папочка! Дай таблетки! Дочка будет идеальной! Идеальной!
Я машу камере, и электрический заряд её вырубает. Устало потерев глаза, скидываю личину и, поставив стул к стене, выхожу.

Визэро ждёт в конце коридора.
Протягивая ключ от архива и экран, смотрит с немым вопросом.
— Там некого спасать. Психика изувечена настолько, что даже с заменой воспоминаний она жить нормально не сможет. У неё шизофрения. Отец держал на каких-то психотропных, а после продавал в бордель, пока она была накачана.
Лицо Нээмана покрывается красными пятнами.
— Спасибо, Касьян. Если бы не ты, мы бы долго искали концы. Она молчала неделю.
— Проверьте всех родственников и друзей отца. Обязательно найдёте подпольный клуб любителей таких утех. Точнее не скажу, слишком мутные воспоминания.
Не прощаясь, поднимаюсь в архив.