Низвержение Владычицы

Охота на Королеву

                    Дети богини Дану не спят в люльках своих золотых.

                    Хмурятся и смеются они, не закрывая глаз…

                    Уильям Батлер Йейтс, «Неукротимое племя»

Возрадуйся, Царица: твой освободитель близко!

Мой лёгкий шаг не потревожит упругого мха в сплетении корней вековечных дубов, которые, будто стражи, замерли у порога зари, что расправляет алые крылья над горизонтом.

Время ждёт.

А сердце шепчет: «Потерпи ещё немного…»

Не спи, Царица!

Мой путь ведёт по кромке заката, но я дойду…

Ветер гонит палый лист,

По воде скользит, не глядя.

Ветер – сказочный флейтист.

Он сплетает мои пряди.

Поступь Смерти уже слышу,

Тьма идёт за мною следом.

Я тебя не насмешу,

Когда явишься за ответом.

Повелитель… Король… Царь…

Ты внемли молитве Пака,

Что возводит на алтарь

Горе в одеяньях мрака.

Пак выдохнул с тоской, чуть не плача, вдохнул ночной туман, который висел над прогалиной, колыхаясь, словно белёсая вуаль, и продолжил:

Вот-вот ляжет первый снег…

Пленён нежный чистый разум!

Мэб не совершить побег –

Я воззвать к тебе обязан!

Точно бесы дрались мы,

Но враги не отступали.

Холод чувствую зимы…

Меня прости… тону в печали…

Я метнулся сразу к ней!

Рубил наотмашь сумасбродно!

«Царица умчись скорей!», –

Завопить готов утробно!

Нет препятствий для меча,

Если цель – живая плоть.

Я, отчаянно рыча,

Их пытался заколоть!

Мой серебряный клинок

Алкал кровь и плоть наймитов,

Пока не забагрил восток…

Но только слёзы были пролиты…

Гром – удар, удар и гром.

Боль в груди, душа разбита…

Думаю лишь об одном:

«Не погибни, Маргаритка».

Истончились жизни нити.

Рифмы нет, о, повелитель…

Ты услышь и приходи,

Оберон-освободитель.

Всё скажу… мне хватит сил!

Ярость жжёт и жжёт нещадно!

Верю я, не зря молил!

Явишься – умру отрадно!

– Случилось ужасное!

Пак зажал трясущейся дланью рану на боку.

Он искренне радовался, что сумел отыскать алтарь, запрятанный в дебрях Зачарованного леса, что всё ещё жив, что воззвал к Оберону и так исполнил свой долг шута.

Юноша лёг на камень, изрезанный тонким узорами, орошая тот багряной кровью, и прижал пальцы правой ко лбу – впился ногтями, желая заглушить старую боль новой.

Его мольбу унёс ветер.

Пак опустил затылок на изголовье алтаря.

Ему мешало дышать железо, засевшее в лёгких – картечь.

«Блаженны миротворцы, ибо наречены они будут Сынами Божьими».

Лживые посулы!

Такие вот «Сыны» уже тысячу лет пытались уничтожить его племя даже в памяти людей, и убивали ши, верша «правый» суд.

Напавшие на кавалькаду бойцы в зачарованных доспехах вполне могли быть их потомками.

Яркий свет звёзд резал глаза, и Пак опустил веки.

Он хотел кричать[1]…

«Блажены кроткие, ибо наследуют они землю».