Ночь

Ночь

- Вот же свернули на свою голову, спасибо тебе, барин, теперь по кочкам будем прыгать! Тише, тише ты, окаянная! – Ямщик Михалыч резко натянул поводья слишком ретивой лошади, замедляя её ход.

- Не свернули бы, ночевать пришлось в лесу. – Ответил, даже скорее крикнул я в ответ – ямщик меня стал сильно раздражать.

- И переночевали бы, ничего страшного! Лесом русского человека напугать – всё равно, что ежа… - Ямщик не договорил фразы – сделать это ему помещала очередная дорожная яма.

- Помолчал бы уж, сам виноват. – Одёрнул я его. – Нечего было так долго с заменой рессоры возиться.

- Ну уж извиняйте, барин! Из той дряни, что была, поди выбери… - Михалыч выразительно махнул рукой, помолчал и, не удержавшись добавил: – Да по такой дороге как сейчас и вторая рессора скоро рассыплется. Чуете?

Я действительно всем телом, особенно нижней его частью, в это мгновение почувствовал очередную кочку из многочисленной череды тех, через которые ещё предстояло проехать.

- По карте ещё пару вёрст до Лузгановки осталось. – Без особого энтузиазма попытался я подбодрить Михалыча.

- А то я не знаю! – Огрызнулся ямщик. – Откуда вы только взялись со своими картами?!

- А если знал, где переночевать можно поблизости, то чего молчал? – Удивился я.

- А потому, - демонстративно ответил ямщик, - что не езжу я этой дорогой! Пару раз, было дело, пришлось сюда сворачивать, но в Лузгановку эту окаянную без надобности чёрт на аркане меня не затащит.

- Чего так? – Спросил я. – Боишься, что местные мужики бока намнут?

На этой фразе я чуть было не прикусил язык – колесо налетело на черезчур глубокую выбоину. Пасуя перед опасностью лишиться кончика языка, я предусмотрительно решил прекратить беседу, тем более, что сплошная стена деревьев начала редеть и за ней стали просматриваться очертания села, лежащего на низком берегу реки. В свете знойного летнего закатного солнца Лузгановка представляла собой скопище деревянных домов, которые хаотично собрались в кучу в низине, словно игрушки-кубики, вываленные из дорожного мешка какого-то великана. Село, несмотря на то, что рядом находился лес, деревьями было небогато – немногочисленные зелёные кроны ярко выделялись на сером фоне изб и красно-синем фоне неба. Можно было, правда пока что нечётко, разглядеть фигуры людей и домашний скот на сельских улицах и во дворах, опоясанных такими же серыми, как и избы деревянными заборами. Немного особняком, на ближайшей к нам окраине села, в окружении чахлого сада находилась помещичья усадьба – строение из белого кирпича в два этажа, украшенное провинциальными ампирными изысками, которые являлись последним криком архитектурной моды более полувека назад. Усадьба живописно отражалась в тихо текущей реке, и её белый цвет контрастно диссонировал с розовой поверхностью водной глади, иногда разрезаемой волнами ряби, подымаемыми проплывающими утками. На дальнем от нас конце села находилось деревянное строение церкви с одиноко сиротливым и, может быть от этого печально выглядевшим, куполом. А за церковью начиналось поле крестов, уходящее вплоть до границ леса – это было сельское кладбище.

Так, разглядывая местную панораму, я въехал в Лузгановку.

- Здесь постоялого двора нет. – Сообщил мне ямщик с плохо скрываемым злорадством в голосе.

- Не беда. – Откликнулся я. – Вези к дому старосты.

Михалыч что-то промямлил про себя, очевидно не совсем приличное, осмотрелся по сторонам и задал вопрос пробегающему мимо мальчишке:

- Эй, голопузый, где у вас староста проживает?

Мальчишка замешкался от неожиданного вопроса и на него с разбегу наскочил его приятель, бежавший сзади.

- Экие вы недотёпы, точно что лузгановские! – С досадой прокомментировал с высоты своих козел это дорожное происшествие ямщик.

- К тому дому езжай. – Я указал рукой на самый солидный недавно построенный дом, который заприметил ещё раньше, когда осматривал село при въезде.

Ямщик, ничего не ответив, стегнул лошадь.

В доме действительно жил староста – вертлявый мужичок с куцей жёлтой бородкой. На левой руке у него не хватало половины мизинца, но, если судить по его безмозолистым ладоням, то можно было сделать вывод о том, что физической работой он не обременён. Я сразу же предложил ему свою цену за ночёвку и корм для лошади. Староста с минуту посокрушался по поводу дикости мест, в которых я оказался, порассуждал о дороговизне сена, деловито осмотрел лошадь, но торговаться не стал.

- И чего он уставился, сглазит ещё. – Проворчал еле слышно Михалыч, которому не понравился слишком живой интерес старосты к извозчичьей скотине.

- Заводи лучше во двор и распрягай побыстрее, пока не стемнело. – Тоже тихим голосом посоветовал я ямщику.

Староста рассыпался в мелких любезностях, приглашая меня в дом. Мне этот хитрый мужик тоже не нравился, но я, скрывая свои чувства под приветливой улыбкой, последовал вслед за ним, держа в голове, что при входе надо снять шляпу и перекреститься на висящую в углу икону.

В доме было ещё более душно, чем на улице. Пахло каким-то кислым застоявшимся съестным запахом вперемешку с ароматом смолы, который выделяли недавно срубленные стены. Я было сел на ближайшую лавку, но хозяин со свойственной ему энергией потащил меня за стол. Появилась и хозяйка – дородная хохотушка, проворная и крикливая, под стать своему мужу.