Ночь колокольчиков

Ночь колокольчиков

/Пусть никто не поверит, но это быль!/

Что ж, теперь ходим круг да около
На своём поле как подпольщики?
Если нам не отлили колокол,
Значит, здесь время колокольчиков…

Александр Башлачёв

Всё-таки апрель – самый непредсказуемый месяц в году! С утра денёк обещал быть безоблачным, но ближе к обеду небо забросало тугими тучами-подушками, набитыми холодным снегом. Почки на деревьях уже приготовились выстрелить первыми острыми листочками, а тут снова налетел наглый пронизывающий ветер, так что едва показавшиеся на свет зелёные клювики замерли, не рискуя выбираться наружу. Как кепка на глаза, надвинулась на город безнадёжная хмарь, словно и не апрель вовсе, а обречённый на близкую бесконечную зиму ноябрь.

Настроение тоже было далеко не весенним. Очередной литературный конкурс завершился для меня ещё одним провалом, веерная рассылка рукописей по редакциям ознаменовалась лишь несколькими дежурными отписками. На душе было муторно, а в голове возобновились ухающие в такт работы сердца шумы. Два года назад болезнь удалось притушить после долгого и весьма дорогостоящего для моей скудной библиотечной зарплаты лечения. И вот всё вернулось на круги своя – в голове сипло дышат незримые кузнечные меха, в кармане пусто, а для спасительного творчества не осталось больше ни времени, ни сил.

Всё. С поэзией в моей жизни покончено, да и с прозой, похоже, тоже. О чём писать? Кому это всё нужно? «Лучше пол иди мой! За это хоть какие-то деньги да заплатят» – посоветовала мне бывшая школьная подруга, которой я рискнула однажды прочесть свои стихи. Помню, тогда оскорбилась я до глубины души. Столько лет прошло, а не забывается. Но теперь думаю, жаль, что не послушала её! Стольких бы проблем и разочарований могла бы избежать в жизни.

Хотя в ту пору, в «эпоху тотальной нелюбви», я только стихами и могла спастись. Без них бы, наверное, и не выжила. Не вывезла бы непосильный груз обид, что сыпал на мою бедную голову прежний муж – пьяница и отъявленный потаскун. До сих пор не могу себе простить, что так долго терпела издевательства. Знала о его изменах, о тратах денег «налево» в то время, когда мы с ребёнком перебивались впроголодь. То ли так болезненно любила его? Но слишком долго не решалась вырвать из себя эту мучительную «люболь». Терпела ради ребёнка. Только когда уже подросший сын стал корить: почему ты не оставишь его (?), решилась – выдрала из нутра с мясом это чёрное разрушающее чувство, как впившуюся в плоть гадюку. Но рану приходится зализывать до сих пор.

Я перешла знакомую, тысячу раз хоженую дорогу от диагностического центра, но направилась не по широкой улице к остановке, а нырнула вглубь дворов, намереваясь пройтись пешком немного, сократив путь. Плутая по незнакомым закоулкам, вскоре с удивлением поняла, что заблудилась.

«Как можно потеряться в излазанном с детства вдоль и поперёк городке?» – растерянно задавала я себе один и тот же вопрос. Сначала смеялась над собой, надеясь на то, что быстро найду выход, потом негодовала, обвиняя себя в топографическом кретинизме. Но чем глубже я удалялась в одинаково серые и облезлые дворики безликих «хрущёб» и «девяток», тем яснее осознавала, что уже вообще не понимаю, в какую сторону нужно двигаться.

Да где ж я?! Дома́, дома́, дома́… все чужие, незнакомые, тоже мне – родные пенаты, называется! Вот так же, наверное, и чувствовала себя моя бабушка, когда однажды вдруг на девятом десятке, после многолетнего сидения в четырёх стен отважилась самостоятельно дойти до «Хлебного» и, конечно же, заплутала. Да так далеко ушла, что нашли её только поздним вечером, совсем в другой стороне от магазина, одиноко скорчившуюся на лавочке, словно бездомная бродяжка. Что поделаешь – возраст… а вот меня он что-то рановато атаковал.

Нужно спросить у кого-нибудь дорогу, сверлила висок навязчивая мысль. На улице, как назло, не было ни одного прохожего, только стая бездомных дворняжек, расположившаяся на полянке с погребами, проводила меня единым настороженным и недружелюбным взглядом.

Перебегая из одного унылого двора в другой, я вдруг услышала отзвуки далёкой музыки и кожей ощутила ритмичные вздохи ударных установок. Стремглав помчалась навстречу звукам, подумав, что оркестр играет похоронный марш. Давно не слышала, чтоб кого-то в наши дни с музыкой хоронили! Но вскоре я разобралась, что это наслаиваются друг на друг разные «музыки», точнее, рок-композиции. И это показалось спасением, ведь раз есть музыка, значит, должны быть и музыканты!

Люди появились как-то неожиданно и не по одному или парами, а сразу компаниями. Словно жители всех близлежащих кварталов решили непременно собраться в одном месте, чтобы насладиться какофонией из разнообразных обрывков рока. Группы парней, в джинсах и чёрных кожаных куртках, стекались в один из ничем не примечательных двориков. Двор как двор – периметр из хрущёвок-клонов, из-за которых выглядывают ряды многоэтажек, будто родители на школьной линейке первого сентября бдят за своими первоклашками.

Только зайдя внутрь стихийного фестиваля, я поняла, чем это место было так притягательно для местных рокеров. Посреди двора прямо под открытым небом располагался бар со всеми положенными атрибутами питейного заведения: скоплением мерцающих бутылок с заточёнными внутри джиннами, разноцветным ковром этикеток от которых пестрило в глазах и услужливыми барменами, что метались за стойками.

Эпицентр алкогольных утех представлял из себя поблёскивающую гору стеклянной тары, словно обнесённую ограждением – дубовыми барными стойками. Вокруг сверкающего нагромождения, как мелкие лавчонки вокруг замка крупного феодала, были рассыпаны столы и стулья с клубящимися повсюду посетителями. Столики под лёгкими зонтами (сущая нелепость для апреля в Сибири!) тесно группировались вокруг бара, широко разбегаясь до самых дальних уголков двора. Будто какой-то сумасшедший ресторатор-авангардист, не заморачиваясь с арендой помещения, решил устроить бизнес, прямо не отходя от собственного подъезда.