Ночь с пятницы на понедельник

Ночь с пятницы на понедельник.

Посвящается всем тем, кто меня еще терпит.

Собственно, Сергею Моржакову и Анюте Асмирко. Спасибо.

И всем тем, кто любит подбрасывать к ночи головную боль. Вам тоже, спасибо.

Улыбайтесь. Это всех раздражает.
Народная мудрость

Никогда не переставай улыбаться, даже когда тебе грустно, кто-то может влюбиться в твою улыбку.
Г.Г. Маркес

В комнате, довольно большой и, по замыслу каких-то умников архитекторов, очень темной, плавали белесые стайки дыма, тянувшегося из кухни. В прочем, как обычно. Этим никого не удивишь. Так же, как обычно, в углу этой самой комнаты Егор строил башню из пивных банок. Таких, о которых в рекламе еще говорят: «сохраняет свежесть». То есть самых обыкновенных – продолговатых, алюминиевых и блестящих. Их содержимое, конечно же, было пущено по прямому назначению до этой экзекуции. Егор занимался подобным трудом, чуть ли не каждый вечер, а на утро кто-то обязательно это разрушал. Чаще всего столь ответственная миссия падала на плечи Кота. По мне, человека наглого, вредного и странного, но доброго. Иногда. Для других же, гремучая смесь: добродушного простачка и очень милого ответственного мальчика, хорошо разбирающегося в компьютерах и гитарах. Еще, коньяках. Но это по секрету. Конечно, он же не может быть братом всего мира одновременно. Как назло, лишь моим. И вот терплю его уже целых двадцать лет.
Где-то в недрах все той же комнаты на столь большом, как и нелепом диване как раз таки и валялся мой дорогой братик. В чьей голове, наверняка, созревал очередной план захвата мира и проживания в нем еще тысячу лет. Одним из моих предположений о причине таких планов было причинение всяческих неудобств роду человеческому. Зачем ему это на самом деле никто не знал. В прочем, как и он сам. Просто не чем заняться.
В коридоре Лика выясняла отношения с очередным поклонником по телефону.
Все было бы обычно. Даже скучно. Если бы с самого начала не намечалась репетиция. Но что-то, опять же по обыкновению, пошло не так.
Толи оттого, что Лика помимо своих поклонников успела распять и своего жениха. По совместительству, моего братца. Толи оттого, что Егор вчера неудачно признавался в любви какой-то девушке. А потом лез ко мне за соболезнованием и поддержкой. Толи оттого, что мне было, так сказать, не по себе… В общем, все не так.
Забыла сказать, мы вчетвером представляем из себя нечто подобное музыкальной группе. Иногда играем в клубах, иногда на улице, но чаще всего здесь, в моей с Котом квартире. За два года нашего существования насквозь пропахшей смесью поэзии и коньяка, пива и гитары, сигарет и простых человеческих эмоций…
Опять же, забыла представиться. Хотя это известный факт. Память у меня девичья, переходящая в женскую. Но кому надо, и так меня знают. Я – Лайка. По паспорту: Елена Сергеевна Лайникова. Студентка, а в данном случае играю, пишу песни и очень редко пою. Вообще солистка у нас Лика. Красавица, миниатюрная хрупкая с острым язычком. Вся естественная, никогда не ущемляющая себя в общении с нужными ей людьми и нелюдями. И поклонников у нее пруд пруди. Чуть ли не каждый день отбивается. А выбрала себе одного олуха, еще когда мы с ней на втором курсе учились. Данилу, Кота моего не наглядного. То есть уже через год у них в ушах и карманах зазвенит монеткой Мендельсон, перед глазами на пару мгновений появится амбарная книга и какая-нибудь дамочка заученным и надоевшим текстом объявит их мужем и женой. А мы будем дарить подарки и напиваться по такому случаю.
Я ей уступаю во многом. В возрасте, в восприятии мира, в общении… Замкнутая. Чуть полноватая. С кучей вредных привычек. Вечно в старых видавших виды джинсах и бесформенных футболках с рубашками. С короткими волосами. Kрашенными-перекрашенными сотни раз. На сегодняшний день это называлось «Темная вишня» или «кто-пролил-томатный-сок». При этом я, как и прежде надеялась вернуть родной цвет. Как же! Но зато по-кошачьи бесстыжая и по-собачьи преданная, как всегда говорила мамочка. А значит, многие могли назвать СВОЕЙ. Так сказать «золотая молодежь» этого поколения.
Парни у нас играют. Чаще на нервах. Вот Котик, например, поругался на пустом месте. Обидел девушку. А теперь лежит надутый и важный.
Егор. Егор Семанов. Можно просто Сема. Ему патологически не везет с девушками. Он у нас барабанщик и, по идее, главный. Но не тут то было. Все мы главные понемножку. Не захочет делиться «властью», так массой задавим.
Вот только сегодня все были взвинчены. Все друг на друга дулись. Каждый в «своем» углу. Каждый наедине с собой.

Я пыталась уйти в нирвану медитацией на кухне с помощью подручных средств. Взгляд на вскипающий в очередной раз чайник и летающую под потолком жирную муху. Откуда ей взяться посреди зимы? И потому очень странную. Пепельница с завидным постоянством пополнялась новыми жильцами. Периодически заходила Лика. Видимо, хотела поговорить о чем-то, но не могла. И каждое свое явление завершала фразой: «Да засунь ты себе эту сигарету в зад и подыми им. Может, полегчает. А то и так всех чертей разогнала. Даже я задыхаюсь!»

Заглядывал Егор. Смотрел на мою тупо улыбающуюся мордашку с сигаретой в зубах. И, все понимая, возвращался к своим банкам и башням. Именно он когда-то вбил в мою голову правило «улыбаться, даже когда плохо». А сейчас было именно то самое плохо. Свора бешеных мартовских котов нагадила в душе, а затем еще и устроила концерт по заявкам. И у каждого из них, видимо, заявка была своя – единственная и неповторимая…
Было плохо. От части оттого, что поругалась с родителями. В который раз. От части оттого, что было обидно за брата с Ликой. Они, конечно же помирятся, но все же… От части оттого, что у Семы не ладилось с личной жизнью. Такое кислое у него лицо. Я ведь тоже когда-то ему отказала. От части оттого, что и мне вчера признались в любви. Друг. И это хуже… Мне за него обидно. Не гожусь я на главные роли, не гожусь. Так, только третья… может, пятая роль. Или, на крайний случай, рассказчик.

Заходил Кот, и я плакалась ему в жилетку. Скорее дождевик…
- Ну, не понимаю я людей... Н Е П О Н И М А Ю ! ! ! Особенно парней. Котик, может, подскажешь, что во мне не так или, наоборот, так?
Три-четыре года назад, когда сходила с ума оттого, что хотелось простого человеческого общения, я, может, даже была довольна этим. Была довольна, я просто жила... разговаривала с людьми (а часто хотела быть одна), улыбалась (даже тогда, когда люди хотят застрелиться), билась в истериках (но только дома, чтобы никто и никогда этого не видел), избивала стену, так что костяшки были в крови (не знаю как стене, а мне не очень, зато помогало
забыться). Ночами звонили друзья, вернее всего двое звонило. И часов до трех-четырех мы говорили абсолютно ни о чем. А утром в институт... или на работу. Кому как. Но подъем все равно был ранний. Мы жили: не так и не этак. Мы просто были. И были этому рады, потому как в какой-то мере зависели друг от друга, от этих вечных разговоров или пустого молчания в трубку, от ночных прогулок по городу в одиночестве и того, как за эти самые
прогулки потом получала от них же. Зависела от того, что не могла себе представить, что может быть все совершенно иначе. Я верила, что если я влюбляюсь в кого-то, то это самая большая ошибка. Верила в то, что в меня никто не может влюбиться. Не за что! И не за чем! У меня были совершенно свободные отношения, без каких-либо обязательств с обоих сторон, с Мариком - аспирантом тем. Не хотела быть его девушкой, он нашел себе другую. Затем еще одну. Он им изменял друг с другом. А мне не хотелось быть подстилкой. Я ею и не была. Зато, как другу, он мне говорил обо всем, плакался в жилетку и не мог представить, что это когда-то кончится.
Затем мне надоело жить по заведенному. Мать привыкла думать, что у меня и с ним серьезные отношения. Я привыкла, посылать мир к чертям... или ангелам... это с какой стороны посмотреть.
Был чей-то день рождения. Были старые знакомые, друзья. Я всех очень давно не видела. Еще сильнее захотелось что-либо изменить... безвозвратно. Как раз под руку подвернулась та экспедиция на полгода. Я думала, все наладится тихо и мирно. Никаких боевых действий на мою голову и душу. Я думала, что заперла свое сердце окончательно и бесповоротно. Я думала, вот вернусь и... все опять по старому. Я думала, опять сигареты, которые тогда практически не курила, зато курил отец, опять обезболивающее, нервы, бессонные ночи, телефон, компьютер, литры кофе... Ошибалась.
Там настроение мне всегда поднимал водитель, просто тем, что верил в меня и мои возможности. Там, в коем-то веке, в мою голову пришла идея мира и любви во всем мире... Ты же знаешь, для меня это бредовая мысль даже с перепоя.
Но пришла. И я ею прониклась.
В конце концов, вроде уже действительно смирившись с положением дел, начала осознавать, что что-то такое неуловимое и странное вбежало со скоростью фотона и безжалостностью нейтрино в мою жизнь.
Появилась надежда. А я старалась ее убить, дабы не быть "убитой" самой.
Но вот именно в этот момент появился Игорь со своим "люблю". Думал, что я не расслышала. А нет... все оказалось наоборот. Говорят, что мимо глаз пролетает вся жизнь в последние ее моменты... но в моем случае лишь выстроилась какая-то несуразно-логическая (именно такая) цепочка всех событий, связанных с ним. И не в последний момент жизни, заметь.
Затем, я тоже решилась... В этот момент, я стала счастливой, а не просто довольной.
И вот теперь.. я все также уверенна, что меня не за что любить, что в этом вопросе я тебя не понимаю очень сильно...
Он уехал в командировку.
В моей жизни что-то изменилось. Нет ночных разговоров. Компьютер сломан. А вот ты не хочешь его чинить. По ночам, как ни странно, я сплю или пью/пою с вами. Зависит от настроения. В деканат теперь не вызывают каждый месяц. Я хочу жить. Просто жить. По-настоящему. Но я все так же продолжала улыбаться, когда душа трещала по швам от слез, когда чертовски Игоря не хватало, когда готова была сломаться... Улыбалась. Пряча за улыбкой страх потери и боль.
А недавно был разговор с Мариком. Странный. Ты помнишь, что было со мной. Мне было плохо и жалко. Именно жалко и страшно за него. Он сказал то, от чего когда-то я могла растаять или рассмеяться (точно не знаю). "Можешь на меня обижаться, а я все равно тебя люблю". Я его не понимаю...
Я не понимаю Сему. И опять же мне его жаль. Он, может, и любит по-настоящему... может, но все понимает. Хотя в глазах иногда читается уверенность добиться меня всеми известными способами. Он иногда до сих пор убегает от меня, стыдливо отводя взгляд, но ищет тогда разговора и встречи...
Не понимаю... что же во мне такого особенного?..
– Милая моя... Ты знаешь, когда я сказал Тебе, что влюблен в Лику, а ты мне – что, к сожалению, опоздал, я еще где-то минуту или две молча смотрел в телевизор на фаршированные голубцы... Наверно, я их ненавидел. Вернее не их, а жизненный абсурд, когда, наконец, происходит то, чего я, наверно, не ждал, происходит, и происходит, как оказывается, напрасно. Но нет же!
Насчет Марка. Изменял, говоришь, одной с другой? Неудивительно, что он чувствует себя теперь потерянным, и хочет, наверно, вернуть время назад, когда у вас все было хорошо. Но время прошло. Не знаю, чего он хотел, когда нашел себе еще двух девушек, но это привело его к разбитому корыту. Что он теперь может? Лайка, миленькая, я пока не знаю, что делать...
Ты умная и красивая девушка, может, стала немного по-другому смотреть на мир, неудивительно, что молодые люди к тебе тянутся. Я просто переживаю, потому что ты из-за этого тоже страдаешь, иначе не рассказала мне все это.
Они хорошие люди, каждый по-своему, а твой... принц твой уехал. Всего на полгода. Уехал, зная, что радость возвращения окажется сильнее, чем боль каждого из этих дней, проведенных без тебя. Да не грусти так, пожалуйста.
Все нормально будет.
Утри сопли. Спой... или вруби Систему и напейся. Поможет. Я, например, планирую так сделать после того, как положу мир к ножкам Лики и попрошу
прощения... Или лучше перед этим?.. А то опять поругаемся... А ты напейся. Поможет. Мне же помогает, – и с видом самого умного на свете затянулся от моей сигареты.
- Дань, слушай, ну зачем ей этот долбанный мир. Лучше цветочки, что ли, подарил бы. – А моя рука пыталась зафиксировать хоть какие-то мысли на бумаге. И надо сказать, не безрезультатно. Но раз мозг не пытался отложить где-нибудь в своих недрах этот результат, то и не стоит заострять на нем внимания.
- Подарю – подарю… после мира и пьянки, - опять улыбаюсь. Как дура. Ей богу.
- Ты не исправимый вечный мартовский кошак!
- Так как там, на счет напиться и вообще?
- Подумаю…

Закончились сигареты. Но все так же хотелось курить. И перечитать «Третье смирение» Маркеса. Но Маркес был далеко. В соседней комнате. На полке. И лень до него идти. Оставалось курить. Так же лень идти. Но что поделать.

А за окном шел белый крупный пушистый снег. Такой, который ласкает кожу морозными поцелуями и быстро тает от горячего сбивчивого дыхания. Такой, под которым хочется кружиться до тех пор, пока не упадешь в ближайший сугробик. И друзья закидают тебя снежками, или сами приземляться рядышком в приступе безумного смеха.

Хочется курить, а этим придуркам еще и выпить. Ботинки в зубы, шарф на шею и вперед. Магазин, родимый, я иду к тебе. Как овца к пастуху. А вот там уже, против обыкновения, дежурил какой-то мальчишка. Ярко рыжий. И в упор смотрел на меня, вручая заветную пачку и четыре пива с вином.
- Улыбайтесь, пожалуйста. У вас красивая улыбка, - что я собственно и делаю. Вспомнилось, как Сема несколько лет назад, цитирующий по телефону все того же Маркеса с просьбой улыбаться. – А хотите, я вам песенку спою?
- Хочу… - а ведь предложить должна была я. И затянуть жалобным голоском что-нибудь. Кто из нас, в конце концов, играет на гитаре по полночи напролет? Может, оба. Откуда мне знать. И запел детским голоском.
- «От улыбки станет всем теплей
И слону, и даже маленькой улитке…»

«А хотите спою?» - завопила я брату, по не осторожности решившего открыть мне дверь…