Ночи Калигулы. Восхождение к власти

Глава XLVI

  Следующий год пролетел незаметно – в лупанарах и кабаках. Оргии следовали одна за другой – среди вина, быстро вянущих венков, прозрачных покрывал танцовщиц, случайных пьяных лиц, звона монет и скрежета надорванных струн.

  Утром Макрон, зевая и почесываясь, тащился кое-как исполнять обязанности префекта. А Калигула устало брел в Палатинский дворец – отсыпаться до следующей ночи.

  По Риму глухо ползли сплетни:

 - Гай Цезарь еженощно предается разврату в обществе дешевых шлюх!

 - Ну и пусть, – снисходительно пожимали плечами другие. – Он еще молод. Кто из нас не совершал ошибок в юности? Женится – остепенится.

  В сентябрьские календы Калигуле исполнялось девятнадцать лет. Но он все еще не был объявлен совершеннолетним. Носил юношескую претекту или короткую тунику с солдатскими сапожками-калигами. Мягкий рыжий пушок покрывал щеки и подбородок. Но Гай не сбривал его. Бритье – отличительная примета совершеннолетник, полноправных римлян.

  Накануне дня рождения цезарь Тиберий вызвал внука на Капри.

  «Дальше тянуть нельзя, – размышлял император. – Юноши шестнадцати, а то и пяднадцати лет уже облекаются в тоги, ходят на Форум, слушают ораторов, учатся праву у мудрых наставников. Кто достигает двадцати лет, будучи несовершеннолетним – обречен на насмешки. Люди начинают сомневаться в его умственных достоинствах. Разве можно позволить, чтобы такое случилось с членом императорской семьи?»

***

  Гай Калигула добрался до Неаполя сухопутным путем. Он проехал мимо Анция, небольшого городка на морском побережье, чуть пониже Остии. Там родился Гай – в одной из светлых кубикул розовой виллы. Обогнул покрытую виноградниками гору Фалерн. Августовское солнце золотило созревающие гроздья, из которых выжмут вкуснейшее в мире вино.

  В Неаполитанском заливе Калигулу поджидало средних размеров судно с двумя рядами весел – бирема. И с каждым плеском за бортом приближался загадочный скалистый остров: личный лупанар Тиберия. Калигулу охватило нетерпение. Никогда прежде он не был на Капри. Наконец он воочию увидит, что правда, а что – вымысел в сплетнях об извращениях императора.

  Двенадцать домов составляли знаменитую виллу. Двенадцать – священное число: столько месяцев в году, столько созвездий в зодиакальном круге. Тиберий перебирался из одного дома в другой, нигде не задерживаясь дольше трех-четырех ночей. Послушно кочевали с места на место спинтрии. Рабы таскали за императором непристойные картины и вазы, где изображались совокупления богов и богинь.

  Одна-единственная дорога вела от пристани к вилле. Преторианцы усиленно охраняли ее. Калигула с опаской проходил сквозь строй преторианцев в красных туниках и кожаных панцирях. Морской ветер ворошил багряные султаны из конского волоса, медные узорчатые пластины защищали волевые небритые подбородки. С этой неподкупной охраной Тиберий чувствовал себя в безопасности. А у каждого посетителя виллы тряслись поджилки от страха.

  - Император ждет тебя, Гай Цезарь, – равнодушно поклонился Калигуле центурион. И указал на аллею, в конце которой прогуливался Тиберий.

  Гай, любопытно оглядываясь по сторонам, шел по мелкому розовому гравию. Сгорбленная фигура Тиберия маячила впереди, между голыми ветками магнолий, с которых свисали вьющиеся побеги плюща. «А где же пресловутые спинтрии?» – думал он.

  Калигула остановился за спиной Тиберия и изумленно замер, позабыв поприветствовать императора. Тиберий, странно улыбаясь, наблюдал зрелище, устроенное только для него одного. Ни в каком цирке, ни на каких игрищах в Риме и провинциях избалованная публика не увидит этого.

  На замшелой поляне между низкорослыми маслинами преследовали друг друга обнаженные мальчики, обмотавшие голени козьими шкурами. Они изображали фавнов и сатиров. Развязно дули в глиняные свирели. Плясали, бесстыдно выставляя напоказ обычно скрытые части тела. Нимф и наяд изображали девушки-подростки. Венки из роз и анемонов были единственным одеянием юных красавиц. Нимфы с заученно-сладострастными улыбками увлекали за собой фавнов. Падали в мягкий мох, щедро показывая свои прелести возбужденным юнцам и старому, похотливо дрожащему императору. И, под нежную музыку невидимых музыкантов, фавны картинно овладевали смеющимися нимфами. А сатиры, под одобрительным взором Тиберия, приставали к фавнам. И колыхались ветви деревьев, и колыхался воздух от их единодушных вздохов. А Тиберий, в изнеможении закатив глаза, исходил дрожью удовлетворенной похоти.

  Успокоившись и напустив на лицо обычное насмешливое выражение, император обернулся к Калигуле:

  - Ты уже здесь?

  Калигула молчал, тяжело дыша и покрываясь красными пятнами.

  - Тебе пришлось по нраву представление? – усмехнулся Тиберий. – Жаль, что мои детки знают лишь одну комедию: «Фавн, преследующий нимфу», – и, обняв внука за плечи, удивленно добавил: – А ты вырос! Присядем на скамью и поговорим.

  Тиберий увлек Калигулу к скамье из желтого нубийского мрамора. Гай невольно обернулся и провел взглядом удаляющихся спинтриев. Их бело-розовые обнаженные тела терялись в густой зелени парка.