Ночная радуга

Глава 7. Семейный ужин

Здоровое недоверие –

хорошая основа для совместной работы.

Иосиф Сталин

Все, что делается из любви,

совершается всегда по ту сторону добра и зла.

Фридрих Ницше

- Уверена? – выдыхает из себя Верещагин и перестает дышать.

- Всё равно я в ближайшее время замуж не собиралась, - равнодушно пожимаю плечами, с усилием заставляя себя не отпрянуть в ужасе.

Это равнодушие дается мне непросто, даже тяжело. Его близость, его запах, его взгляд – всё давит на меня гранитной плитой превосходства, злости и презрения.

- И? – торопит меня с разъяснениями Верещагин, не двигаясь и продолжая нависать надо мной.

- И я вполне могу подождать, когда этот фарс вам надоест, - доверительно сообщаю я, улыбнувшись и храбро наклонившись вперед, так, что мое дыхание смешивается с его. Он всё-таки дышит: мелко, рвано, еле заметно.

- Рискуешь… - предупреждает меня Верещагин.

- Чем же? – осторожно интересуюсь я.

- Свободой, - просто и быстро отвечает мужчина, наконец, откинувшись назад и дав мне возможность свободно вздохнуть.

- Вы считаете брак противоположностью свободы? – делаю вид, что удивлена и хочу получить ответ на свой глупый вопрос. На самом деле, то, что для Верещагина брак – форма зависимости женщины от мужчины и ее подчинение, понятно и без его объяснений.

- Тебе в третий раз напомнить про патриархат? – цинично ухмыляется «муж», этакий носитель политической власти и морального авторитета.

- Не хватает контроля и лидерства в жизни? – иду я в атаку, разозлившись и тщательно скрывая свою злость. – Решили иметь привилегии за счет слабых женщин?

- А кто будет защищать этих женщин от них же самих? – неожиданно жестко спрашивает Верещагин. – От глупых, нелепых поступков, которыми они калечат и свои, и чужие жизни?

Это звучит грубо, лицемерно. Возможно, жизнь вынудила Верещагина обрасти таким безнравственно толстым панцирем. Скорее всего, настоящие живые женщины своими поступками заставили его по кирпичику выстроить настолько циничное мировоззрение и окружить себя высокой стеной презрения к женщине. Но ведь должна же быть у него мать? Та женщина, которая любит и бережет,  лаской растапливает безразличие и создает образ любимой женщины на долгие годы.

- Гендерные аспекты власти – тема, конечно, интересная, но не для меня, - сообщаю я Верещагину.

- Почему же? – обманчиво лениво спрашивает мужчина, спокойно начиная ужинать. – Господство мужской физической силы обусловлено историей и физиологией.

- Тогда и размножайтесь без нас, - так же лениво советую я. – Раз такое превосходство.

- Для этого есть вы, - продолжает насмехаться надо мной Верещагин и вдруг с горечью добавляет. – Но вы и это умудряетесь испортить.

- Кто она? – спрашиваю я и вижу, как каменеет его холеное лицо.

- Она? – обманчиво спокойно переспрашивает он.

- Та, которая прошлась по вашему самолюбию и достоинству асфальтовым катком? – объясняю я очевидное мне.

Он резко выбрасывает руку вперед и больно сжимает мое запястье.

- Странные фантазии! – обвиняет он меня. – Что наговорил тебе Вяземский?

- Илья Романович Вяземский, - тяну свою руку к себе, пытаясь освободиться, - ничего мне про вас не наговорил. Я пришла к этому выводу самостоятельно, а вы мне в этом помогли. Ваше женоненавистничество…

- Я люблю женщин, - тягуче медленно отвечает на мои нападки Верещагин, не отпуская моей руки и сжимая ее еще крепче. – Хочешь это испытать?

- Странная у вас любовь, - отбиваюсь словами, так как руку мою не отпускают. Можно, конечно, закричать, привлекая внимание, но не буду доставлять ему удовольствие демонстрацией собственной беспомощности.

- Не надо выставлять меня женофобом! – моя рука теперь свободна, но на запястье точно останутся синяки. Гематомы – неизменный спутник наших встреч.

- Я слишком мало знаю о вас, чтобы кем-то вас выставлять, - потирая руку, возражаю я.

Он следит за моими действиями и вдруг с явно ощущаемым сожалением спрашивает:

- Я сделал тебе больно?

- Переживу, - коротко отвечаю я и из вредности добавляю. – Всего лишь четвертый синяк.

- Четвертый? – растерянно удивляется он.

- Три на колене, - напоминаю я.

- На колене? – большой и сильный мужчина теряется окончательно. – Каком колене?

- Правом, - честно отвечаю я. – На том, которое вы схватили тогда в машине.

- Помню… - со дна темных глаз Верещагина поднимается какое-то чувство. Я не могу понять, какое, но ощущаю легкую дрожь в теле. Мне становится жарко и душно.

- Видимо, я должна благодарить вас за то, что вы не хватаете меня за горло? – мрачно шучу я. – Прошу заметить, что это вы на мне женились, а не я вышла за вас замуж.