Ночной странник

Ночной странник

Ветер срывал с головы платок, пытался проникнуть под одежду, холодил сжимающую узелок с нехитрым скарбом правую руку, а я все сидела под указателем на перекрестье дорог и ждала свою судьбу. Впрочем, тут я явно кривила душой. Судьба нашла меня еще в конце лета, когда я бросилась в горящий дом тетки Колосихи, вытаскивать из огня ее младшую дочь. Девчушку-то спасла, а вот сама…

Правду говорят, лучше бы умерла. Левая сторона лица, скрытая под теплым платком, разукрашена шрамами от огня – не каждый вой такими отметинами щеголяет. Искалеченная левая рука заботливо укрыта в теплой муфте. На осьмнадцатом году жизни из красавицы в единый миг превратилась в страшилище беспомощное. Если раньше вокруг меня полдеревни парней вились, на посиделках отбою не было от желающих рядом посидеть да до дому проводить, то теперь вмиг пусто стало. Да и сестры волчицами смотрят. Я-то в семье старшей буду. А молодшим негоже поперек старшой замуж выскакивать, счастья не будет. И без того я в девках засиделась – все присматривалась. А что поделать, коли не люб никто. Уже отец пригрозил, что сам мне жениха выберет, и осенью свадьбу сыграем.

Вот и досиделась. Теперь уже и захочешь – не возьмут, хоть какое приданое давай. Ладно бы токмо лицо – с него воды не пить. А много ли одной рукой наработаешь? Вот то-то и оно. Это тогда я не думала, правой к себе девчушку прижимала, а левой за горящие балки ухватилась. А теперь аукнулось. Обгорела рука, аки головешка. Пальцы еле гнуться. Да и саму руку прятать приходится в полотняную рукавичку. Хоть и помогаю по дому, но работник из меня никакой. Так, лишний рот в доме. А таким как я два пути – или в город милостыню просить, или к ночному страннику.

Рассудив, что в город я всегда успею, увязала самое необходимое да и пошла. Мать, конечно, остановить попыталась, но тоже понимала, что другого пути для меня нет. Отец нахмурился, сестренки зарыдали, братья долго обнимали да советами напутствовали. Так и пошла я, пряча искалеченную руку под полой, и прижимая к груди узелок с вещами.

Снег крупными хлопьями пытался укрывать плечи, но почти тут же его сдувал ветер. Сидеть становилось все холоднее, но вставать не хотелось – холод тут же запустит свои пальцы под теплую одежду, выгонит последние крохи тепла. В селе тихо прокричал запертый в курятнике петух. Вскоре ему ответил другой, третий. Остальных не услышала – или в избу забрали, или вконец охрипли. После первых петухов следовало ждать ночного странника.

Печально вздохнув, я заставила себя подняться. Ветер тут же взметнул полы теплой юбки. Зябко поежившись, удобнее устроила левую руку – от холода она начинала болеть, и тогда я жалела, что лекарка не отрезала мне всю кисть. И так толку никакого, так пытки бы терпеть не пришлось.

Снег глушил все звуки, кроме воя ветра, но когда из белой пелены выступила черная фигура, испуга не было. Может кого-то и напугает мужчина в черных латах верхом на черном же коне. Мне же было все равно. Уж лучше к нему, чем в город. Милостыню просить не позволяла гордость. Кинув последний взгляд туда, где должно было находиться родное село, смело шагнула на дорогу. Хотя смело, это я преувеличила. Ноги дрожали отнюдь не от холода.

Никто еще сам не уходил к ночному страннику. Обычно раз в год, в самую долгую ночь на перепутье выводили девушку, да привязывали к столбу. После этого весь год странник обходил поселение стороной, ни глад, ни хлад, ни болезни не касались людей. Летом выбор пал на мою сестренку. А потом случилось то, что случилось. И в деревне не удивились замене. Хуже будет, если не примет он меня. Тогда целый год сельчанам дрожать за себя, детей своих и добро.

Конь остановился рядом. Всадник пристально оглядел меня с ног до головы. Хоть забрало шлема скрывало его глаза, мне казалось, что взгляд его проникает под одежду. Наконец, он кивнул своим мыслям и протянул руку. Я уже начала поднимать правую, сжимавшую узелок, но он качнул головой и показал на искалеченную левую. На миг представила, как боль пронзит обгоревшие пальцы, сведет ладонь, и мужественно вытащила руку из муфты.

Горячие сильные пальцы крепко сжали, помогли взобраться на коня. Меня тут же завернули в теплый плащ и чуть дунули в лицо. Проваливаясь в сон, я еще успела удивиться, что доспехи его хранят тепло, хотя давно уже должны были заледенеть от холода. А потом пришли темнота и тишина.

Сознание возвращалось медленно. Видимо, там, где оно блуждало, было лучше, чем вместе со мной. Я лежала на чем-то мягком, укрытая чем-то теплым. Открыв глаза, обнаружила, что лежу на кровати в чистой светлой комнате. Доху, сапоги и платок с меня сняли, оставив чулки и платье, что порадовало. Рядом с кроватью на лавке лежал мой узелок. Вещей там было немного, но остаться без платья, гребешка да чистой смены белья было бы жалко.

Понежившись еще немного под теплым одеялом, я заставила себя встать. Волосы были спутаны, и расчесать их удалось не сразу, сначала долго разбирала пряди здоровой рукой. Хоть и не та коса, что была до пожара, но все же. До середины спины будет. Расчесаться-то я расчесалась, а вот заплестись уже не получится. Волосы плести, это вам не морковку при нарезке придерживать. Пальцы и гнуться должны и чувствовать хоть что-то. До слез обидно стало. Повязала на голову платочек, да так и вышла.

В кухне никого не было. Лишь на столе лежала краюха хлеба, да стоял кувшин с молоком. Я прошла по дому, но так и не обнаружила чьего-либо присутствия. На дворе по-прежнему бушевала вьюга. Поев, поставила кувшин на окно, кружку вымыла, правда возиться пришлось долго. Воду слила в ведро, явно для того предназначенное. Нашла в сенях веник и подмела полы. Может толку от меня не много, но что-то же могу. Чай шить, прясть да ткать меня не заставят. Я бы и рада, но не могу. Дома пробовала, но нить в иглу не вдеть, работу не удержать. Только слезы да огорчения.

Весь день изучала дом. Внизу помимо той комнаты, где я проснулась, да просторной кухни были еще кладовка, летняя кухня, да две запертые двери. Заперто и заперто. Коли судьба мне здесь задержаться – узнаю что там, а коли не судьба так и нос совать нечего. Из сеней на второй этаж вела лестница, украшенная резными перилами. Любопытство позвало посмотреть, что там, но по здравом размышлении решила не рисковать. Да, посмотреть хотелось, но больно крутые ступени – свалишься и костей не соберешь. В очередной раз прокляла свою немочь и пошла просиживать лавку у окна.