Носители времени

Глава 9: Времекрад

Ауашер был старым эльфом. Слишком старым для того, чтобы быть равнодушным к своему времени и лицу, которое исполосовали глубокие морщины и шрамы. Последняя вылазка в город почти довела его до грани, где даже его способность продлевать свою жизнь за счет других не спасла бы его от гибели. Потому первым, чем занялся Ауашер — это подработкой в торговых коридорах. В течении недели он крутился в самой гущи людей, ненавязчиво заводя беседы с нанимателями, пожимая им руки и весело подшучивая с заинтересовавшимися им девушками. Всего этого было достаточно, чтобы сбросить с себя около двадцати лет и когда на восьмой день самые страшные из морщин сошли с его лица, Ауашер вернулся в храм, чтобы поприветствовать вернувшегося Табиуса и наконец поговорить с Одой.

Он знал, что ни Табиуса, ни Оду не волнует его лицо, но сам же он не мог смириться с ролью старения. В его случае за дряхлым лицом стояла смерть и именно её присутствие за своей спиной он терпеть не собирался. Однако эльфа часто мучила вина за украденные дни, месяца и неделю из чужих жизней. За каждым его добрым словом и улыбкой скрывалась цель забрать какую-то часть жизни и в конце концов иногда он переходил черту, забирая целые года.

Ауашер шагнул в приоткрытые двери храма. Он оказался в пустой, круглой комнате без каких-либо орнаментов на овальных стенах. С потолка здесь свисало множество фонарей, свечей и самых разных, слабо светящихся безделушек. Это место не было похоже на храм, оно скорее напоминало часть торгового коридора, стены короткого по какой-то причине обкромсали, придавая залу шарообразную форму. В помещении по классике имелось несколько лавочек у самых стен. В самом центре, где на полу виднелись меловые разводы от плохо смытых пентаграмм, возвышались четыре белых колонны. Ауашер прошел в самый центр, надеясь узнать в разводах знакомые символы, но за прошедшие восемь дней они напрочь потеряли свою форму. Вскоре он услышал знакомые шаркающие шаги и подошел ближе к двери, чтобы встретить гостя.

— О, — только и выдал старик, заходя в помещение.

Помолодевшее лицо эльфа не было для Табиуса чем-то новым. За долгие годы, что Ауашер выполнял роль его отца, он невольно привык к подобной магии, но никогда не одобрял её.

— Я рад, что ты в полном порядке, — улыбнулся эльф. — Хотя стоило навестить тебя пораньше.

— Да, — буркнул Табиус, все ещё стоя у самых дверей. — Или убраться из башни к своему народу.

Ауашер решил пропустить холодное приветствие и только сильнее улыбнулся. Он был слишком рад этой встречи, чтобы обращать на это внимание.

— Тебе давно не давали заказ, что это было?
— Один молодой человек просил шанс передать слова прощения своей умершей матери. Хороший заказ, — кивнул старик и все же прошел глубже в помещение. — Надолго ты здесь?
— Надеюсь, — прошептал эльф, уже догадываясь, что на одном холодном приветствии дело не закончилось. — А ещё надеюсь, что ты не станешь заводить свою старую шарманку, Таби.

Мужчина нахмурился. Он не любил, когда Ауашер называл его именем молодости.

— Я хочу, чтобы завтра днем тебя здесь не было. Ночь переждешь, соберешь утром все необходимое и покинешь башню.
— Нет, — с улыбкой ответил эльф. — Если не рад ты, то рада Ода. Этого мне достаточно.
— Скоро не будет, — прохрипел старик, подходя к собеседнику. — Если не уберешься из башни, то я расскажу ей почему её волосы стали такими седыми и почему она так ослабела после своей единственной смерти.

Улыбка медленно сползла. Ауашер догадывался, что его трюк мог стать известен Табиусу, но все эти четыре года он предпочитал не думать об этом.

Заметив изменения в лице эльфа, Кровник продолжил:
— Я знаю почему ты так вьёшься вокруг неё все эти годы, эльф. Отсутствие совести ещё не значит, что чувство вины не будет тебя мучить по ночам, — Табиус приметил дернувшийся глаз и предусмотрительно сделал пару шагов назад. — Я уже давно не маленький мальчик и могу понять, что к чему.
— Что же твой язык столько времени сдерживало, м? Неужели постаревший Таби все же имел каплю уважения к старому эльфу, что его воспитал?
— Отнюдь, — холодно ответил старик, даже не задумываясь над ответом. — Только Ода до сих пор видит в тебе нечто похожее на отца, — он скривился. — А я просто уважаю чужое мнение.

Ауашер слабо улыбнулся. На этом моменте желание продолжать разговор мгновенно отпало. Он взглядом нашел поблескивающий зеленый кристалл у потолка. Это был один из его немногих подарков храму. Где-то здесь висели цветочные фонари и связки янтаря, но только зеленый кристалл имел в этот момент особый смысл. Он метнул нож в веревку и кристалл со звоном упал на каменный пол у ног Табиуса.

— Возможно в Гарве меня примут куда радушнее, — пробормотал он, давая понять, что ещё до наступления рассвета покинет башню.

Он помедлил, прежде чем покинуть храм все ещё надеясь услышать что-нибудь на прощание от Табиуса, но в итоге в полном молчании покинул храм. Табиус проводил его холодным, настороженным взглядом.

«Надо признать, тебя действительно есть за что уважать», — подумал Ауашер, почти бегом проносясь по коридорам.

Сама идея взять под свою опеку человеческих детей пришла из-за бесконечного чувства вины перед живыми, чье время он воровал каждый день, чтобы поддерживать себя. Истина его клана, которая отвергала подобное давала о себе знать даже спустя века в роли отступника. Ауашер по-своему любил детей и не позволял себе красть их время. Он прятался от собственного стыда рядом с ними, но в конце концов он все же нарушил собственное обещание.

Дверь бесшумно приоткрылась, и эльф заглянул через щель в комнату. Он знал, что Ода только поздно ночью приходит сюда, чтобы навестить мага, что за восемь дней так и не проснулся. И сейчас он не удивился, обнаружив её в кресле у постели все так же спящего человека.

Комнату освещала всего одна свеча, потому яркий свет коридора сразу же разбудил Оду. Она вымученно улыбнулась, узнав гостя.

— Давно не виделись, — тихо прошептала она, словно боясь потревожить сон друга.
— Приводил себя в порядок, — нормальным голосом ответил эльф.

Сейчас его лицо уродовали только слабые следы от ожога, на исцеление которых требовалось больше времени. Больше украденного времени.
Ода, в отличии от Табиуса не придавала особого значения способностям эльф, считая их расовой особенностью. Её беспокоил только вспыльчивый нрав эльфа, но эта его сторона не так часто досаждала ей. Она взглянула на спящего Мьона и тяжело вздохнула.

— Пришел узнать о нем?
— Если это не испортит мне окончательно настроение, то да, — улыбнулся Ауашер уже зная, что эта история ему особенно не понравится. Он присел на край кровати, повернувшись спиной к Оде.

— Плохой вечер?
— Плохой Табиус, этот пацан опять доводит меня, — фыркнул эльф. — Вечно строит из себя обиженного, так что я покину башню, пока он не успокоится.

Ода хихикнула. Раньше она часто была свидетельницей перепалок между Ауашером и Табиусом, хотя, когда эльф взял её на воспитание, то Табиусу уже было под шестьдесят лет и выглядело это странно. Особенно когда он обращался к Ауашер как к старшему. Однако женщина в момент посерьезнела, припомнив, что в башне до сих пор бродят остатки отряда гончих.

— Надеюсь ты недалеко. Нам может понадобиться помощь.
— Гончие? О них не переживай, люди говорят, что свою деятельность они тут сворачивают.

Мьон слегка дернул рукой, и Ода тут же повернулась к нему.

 — Если они узнают, что мы способны воскрешать людей, то это может плохо кончится. Сивиса с большим трудом удалось уговорить не шляться по южным коридорам.
— Их можно понять, в конце концов, когда целую столицу охватила чума, то все средства хороши. Нейтралитет вашего орден как-то забывается на фоне горы горящих трупов.
— Они убили их просто за то, что те отказались. Цена самой жизни не должна забываться в погоне спасти большее число жизней, — прошипела женщина.

Ауашер криво улыбнулся. Он любил в Оде высокую мораль и даже не представлял откуда она могла у неё взяться, когда она первые годы своей жизни провела в сомнительном приюте, а потом оказалась с ним, эльфом, который каждый день воровал чье-то время себе во благо.

— Табиус, — прошептал эльф, отвечая на свой вопрос.

Мьон резко открыл глаза и зашелся таким сильным кашлем, что Ауашер непроизвольно развернулся в его сторону. Хотя он меньше всего хотел видеть лицо мага.

Ода соскочила с кресла, быстро наполняя стакан водой и поднося его к человеку.
Это было не первое его пробуждение, но каждый раз ему было недостаточно сил, чтобы окончательно прийти в себя. Мьон все еще не мог шевелиться и от этого осознания тут же скривился, отвернул голову от стакана с водой. Он помнил, что есть возможность вновь начать двигаться и потому больше не собирался терпеть чью-то помощь. Безвольного положения на спине Сивиса, а затем и коня ему вполне хватило.
Женщина понимающе убрала стакан.

— Именно сейчас, — прошипел эльф.

Грудь Оды резко сдавило с такой силой, что она с трудом могла вздохнуть. Она выронила стакан и опустилась на колени, судорожно хватая ртом воздух.
Хотя удар и был направлен на Мьона, маг никак не реагировал на влияние эльфа. Он продолжал ровно дышать и встревоженно смотреть на упавшую женщину.

— Интересно, сколько в тебе?

Ауашер приложил ладонь к ноге торговца и осторожно провел вверх до бедра. Обычно он очень плохо угадывал отведенный кому-либо срок, но сейчас он не чувствовал даже примерных очертаний, словно человек напротив него был давно мертв. Эльф нахмурился и переместил руку к лицу мага.

— Вам не говорили, что вот так вот щупать людей неприлично? — стараясь как можно спокойнее, спросил Мьон, когда Ауашер приложил руку к его шее.
— Чужих дочерей трогать тоже неприлично, — он кинул взгляд на задыхающуюся Оду, надеясь, что та вскоре потеряет сознание, но женщина не сдавались и даже достала из ножен саблю. — Не стоит портить этот вечер, Ода. Убери оружие.
— Кто ещё портит, — прохрипел Мьон.
Ауашер с силой надавил ему на горло и в тот же момент Ода сделала выпад саблей, порезав эльфу скулу. Он отступил от кровати, чтобы следующей атакой женщина не достала его.

Он приметил, что Ода целилась ему в глаза, а в таком состоянии было очевидно, что она намеревалась не просто ранить. Сейчас эльф видел перед собой воплощение гнева, и он задумался, не соврал ли ему Табиус о том, что только собирается рассказать Оде о краже её жизни. И о том, что такой гнев в ней загорелся из-за угрозы жизни этому магу. Торговка под тяжестью магии с трудом передвигала ногами, но все равно решила потратить силы и обойти кровать, чтобы вновь напасть на Ауашера.

— Я знал, что эта история мне не понравится.

Аушер вскинул руки, усиливая давление. Он не хотел сражаться с ней, но раз до этого дошло, то он обязан был как минимум проучить за нанесенный ему удар. Ноги подогнулись, но женщина устояла. Она ударила кистью о бедро, раня руку о острые углы браслета. Вторая её рука дрожала, и сабля буквально выписывала острием круги. Эльф выбил из рук саблю и уже в следующее мгновение вонзил небольшой нож ей в ногу. На этот раз Ода все же упала на колени. Она скрипнула зубами, не в сила что-либо сказать из-за тяжести.

Мьон все это время дергался, пытаясь хоть как-то двинуться и использовать магию, но в таком положении он даже не чувствовал потоков эфира вокруг себя. Он беспомощно наблюдал за сценой, пока не осознал, что его браслет тонко посвистывает и такой звук очевидно издавало не только его украшение.

Эльф накрутил на руку длинные серые волосы и дернул, заставляя Оду задрать голову. Острие ещё одного ножа поблескивало у её шеи.

— Ты ведь знаешь, да? — гневно прошипел Ауашер.

В ответ Ода сжала губы в тонкую линию. Эльф сильнее натянул волосы, сейчас каждое его прикосновение вытягивало из женщины драгоценные минуты, но его слишком увлекла сцена, чтобы помнить об этом.

— В благодарность ты могла бы и сама отдать мне пару вшивых лет своей жизни. Или благодарность у людей не в моде, а? Что ты, что Табиус. Один опалил мне лицо, а теперь ты с саблей, — он откинул нож, сжимая пальцами горло и тем самым вытягивая больше времени. — Я забрал всего пять лет…ты не должна была тогда так ослабеть.

Женщина попыталась выкрутиться, но тело уже онемело и ощущалась только слабая пульсация под кожей. Ауашер жадно вытягивал целые месяца её жизни.

Дверь резко распахнулась и в комнату ворвался Сивис с мечом в руке. За его спиной виднелся задыхающийся от быстрого бега Табиус.

— Эльф? — Сивис удивленно вскинул бровь. — А мне ты показался славным малым.
Когда Ледя засвистела и Сивис понял, что это означает, то ожидал найти гончих, но увидеть, как вполне миролюбивый эльф душит свою подругу не ожидал совершенно. Табиус подтолкнул торговца вперед, намекая, что если он не вмешается, то вся эта ситуация для Оды плохо закончится.

Ауашер, что ожидал скорый приход отпустил шею девушки и привстал. Он понимал, что забылся и ещё лучше понимал, что сейчас нужно делать ноги.
Нелейно-Ран ощущал витающее в комнате давление. Он постарался сосредоточится на идеи спасти женщину, чтобы случайно не поддаться влиянию эльфа. Он осторожно сделал шаг вперед и Ауашер отвел ногу назад, готовясь к рывку.

— Что тут произошло? — обратился каратель к другу, медленно подходя к эльфу и перекрывая ему путь к двери.
— Переклинило, — маг внимательно наблюдал за действиями эльфа, специально задавливая всякие мысли и чувства из-за того, что он напал на Оду. — Времекрад.

От этого слова Ауашер оскалился. Он резко опустился на колени, растворяя себя в тени комнаты. Его образ проскользнул меж торговцев и оказался в коридоре, откуда раздался быстро утихающий стук его ботинок.

Табиус вырвался вперед, подхватывая на руки женщину и спешно проверяя браслетом её состояние.
— Три? — старик нахмурился. — Месяца или года?

Сивис настороженно смотрел в коридор, все ещё сжимая в руке меч. Он любил магов и эльфов, но сейчас он искренне хотел оторвать этому эльфу уши. Каратель обернулся.

— Если я правильно понял, то этот ушастик вас воспитал?
— Скорее содержал, — равнодушно ответил Табиус, перенося Оду на соседнюю свободную кровать. — Можешь опустить меч, Ран, он убежал и теперь как минимум месяц здесь не появится.
— Поразительное равнодушие. Тут твою сестру чуть не пришили, это ничего? — вскрикнул Мьон.

Старик скептически закатил глаза.

— Мальчик, я прожил с этим эльфом около шестидесяти лет, и я прекрасно понимаю, что он бы сделал, а что нет, — он пожевал губу, припоминая свои отношения с эльфом. — Он дорожит Одой, но старость у эльфов выражается по-разному. Ауашер уже давно стал таким, но даже в порыве он бы не позволил себе убить единственного человека, который способен ему подобное простить.

Мьон мог еще не мало возразить на этот счет, но сейчас его больше беспокоило состояние девушки и потому он быстро закончил с причитаниями, перейдя к более насущным вопросам.

— Когда я смогу ходить?
— Как только сделаешь выбор, — старик выразительно посмотрел на Сивиса и у мага создалось впечатление, что он единственный в этой комнате не понимал о каком выборе идет речь.
— Ну и что за выбор?

Сивис поднял руку, показывая Табиусу, что сам объяснит.

— Начнем с твоего наказания, Мьон. Это вопрос не менее важный, согласен?
— Так оно все-таки будет?

Все внутри у мужчины похолодело от осознания, что его дела в Габерне могут привести к исключению из ордена, а, следовательно, навсегда оставят его в таком положении.

— Оно уже есть — смерть. И надо признать, что почти все мои нарушители получали именно такое наказание, но несомненно есть и другие способы.
— «Это утро его ответ»? — Мьон припомнил фразу, что произнес Сивис перед боем с гончими. — Милый орден.

Маг ожидал увидеть привычную улыбку, но каратель вычурно серьезно отнесся к своей речи.

— Да, я затянул с решением о твоем наказании и это закончилось не лучшим образом, но теперь ты должен сделать выбор, — он тяжело вздохнул. — Ты не сможешь покинуть орден живым до своей естественной смерти. Орден оживил тебя, но как только ты покинешь его, то путь один — мертвые чертоги Талац. С этого момента твоим наказанием за отступ от кодекса станет именно исключение, — Сивис заметил, как на лице друга вырисовывалось презрение, какое всплывало на его лице только при воспоминаниях о семье. — Тебе осталось выбрать какой работой ты займешься: стражник или каратель. О Карателях ты знаешь, мы так же выполняем заказы, которые соответствуют нашим рангам, но ко всему прочему занимаемся нарушителями. Стражники — это Ода. Они не выполняют заказы, а работают как охрана и священники. Они сторожат наши башни и знания всего ордена, но они до конца своих дней привязаны к башням. И лишь иногда их переводят в другие.

Мьон усмехнулся.

— То есть я могу просто остаться здесь? И как обычный человек жить не перебегая от одного заказа к другому?

Такая идея мага устраивала более чем. Он ужасно устал выполнять заказы и слушать все боле и более абсурдные просьбы. Встреча с гончими окончательно разубедила его в прелести своей бродячей профессии.

— У стражи много обязанностей, — вмешался Табиус. — Мы много ходим по эфирным уровням, собирая информацию и приводим в порядок деятельность наших торговцев. Назвать это мирной и спокойной жизнью сложно, — он печально посмотрел на Оду. — В прошлом году на эфирном уровне погибло сразу два стражника. Сейчас от торговцев башне только она и я, остальные наемники.

Мьон задумался. Опасность гибели его волновала меньше всего, но привязка к одному месту и в одной единственной роли сильно смущало его. Он был магом и если бы не травма, то он бы с головой погрузился в исследования. Он надеялся, что его работа в ордене сможет дать ему время, чтобы придумать для себя лекарство или средство, что помогло бы ему хотя бы частично восстановить свое тело, но такой выбор напрочь ломал его планы. Одна роль на всю жизнь слишком сильно напоминали ему дом.

Он устало откинул голову.

— Ничего, мы дадим тебе время подумать, — Табиус откланялся и быстро покинул комнату.
— Мне завтра нужно отправляться, заказы ждут, — сообщил Сивис, после минутного молчания. — Надеюсь, что утром ты определишься.
— Я тоже надеюсь, — Мьон взглянул на спящую Оду. — Выбор кажется очевидным, верно?

Каратель понимающе улыбнулся.

— С тобой ничего таковым не выглядит. Но если хочешь знать мое мнение, то образ старика, избивающего детей тростью и выкрикивающего твои титулы — это не твое, как и роль стражника.

Мьон усмехнулся с такой ненавязчивой попытки друга перетянуть его на свою сторону.

— Доброй ночи, господин Нелейно-Ран.
— Я забегу рано утром и надеюсь, что ты не будешь мяться как базарная девка!

Сивис захлопнул за собой дверь и вскоре в комнате повисла долгожданная тишина, в которой слышалось мирное дыхание Оды и треск догорающей свечи.