Not for 5

Not for 5

                                                                Not for 5

                                                                  by

                                                      Samuel V. Sidney

Понедельник, утро. Пятое число марта месяца две тысячи седьмого года.

Саркалевский вышел на террасу, медленно растягивая мышцы рук в сонном потягивании. Зажжённая дымящаяся сигарета в соприкасании с порывом ветра ожила, заискрилась, но одним неловким движением Саркалевского была обронена на влажную плитку террасы. Сырость, которая казалось, надолго поселилась в воздухе, проникала во вдыхаемые порции воздуха, а так же насыщала собой всё вокруг. Смятение и молчание застыли в тёмно-серых ветках всё ещё умиротворённых деревьев. Книга не писалась, картины не рисовались, и Саркалевский мысленно и шагами блуждал в совершенном беспредметном действии. Вернувшись в дом, он уселся на мягкий широко пространственный диван с подушками валикообразной формы. Небольшой овальный прозрачный стеклянный столик находился рядом возле дивана. Саркалевский рукой дотянулся до портсигара и попытался извлечь из него ещё одну сигарету. Когда сигарета оказалась в его руках, он щёлкнул зажигалкой, и снова начал дымить. Возвращая на прежнее место портсигар, он совсем как то несдачно приметил то ли знакомую, то ли совершенно не знакомую ему вещь. Вещь была однозначно не его, потому в ответ на попытку опознать её принадлежность, она вызвала в его голове несколько вопросов. Но инициализацию вещи и становление речевых внятных вопросов опередили воспоминания. Они зазвенели в его ушах терпко-пьяным пронзительным голосом женского происхождения.

- Борно! О милейший мой Борно, столько страсти в одном взгляде! – мило выдавал женский голос в памяти Саркалевского. А затем последовали какие то точки, обрывки, не сопровождаемые словами. И воспоминания продолжились в немых видимых мысленных картинах. Вот она - женщина, идёт на встречу, вот она здесь на диване, вот она у окна, вот она о чём то говорит, но слов не слышно, вот она кидает что-то на пол, вот она вся растрёпанная, что-то кричит, кричит, кричит и уходит. Дверь хлопает, со всей тяжестью своего прочного дубового дерева брязкает о клямку, закрывается, - и она уходит. За минуту Саркалевский возвратился из своих мыслей и возникших там картин, в свою реальность. Он продолжал всё так же сидеть на диване и курить. Затем поднял тот шарфик, находящийся на полу у края журнального стеклянного прозрачного столика, ту самую незамысловатую вещицу, которая и вызвала все эти воспоминания. Легкий запах духов, исходящий от шарфа, всё ещё проникал в осколки сознания.

- Нора? Надин? Астель? Клеопатра? Астель? Астель?– словно вонзилась в его сознание череда женских имён. С последующим определением в Астель.

Книга не писалась, картины не рисовались, Астель ушла. Он рывком поднялся с дивана и подошёл к окну. – Она ушла, - мысленно терялись слова в его памяти и сознании.

– Когда она ушла? Сейчас? Сегодня? Когда? - Приоткрытое окно томило разум в поисках ответа. Но за теми серыми деревьями в окне он не увидел ни тени, ни следа, ни силуэта.

– Ушла когда то давно… Не сейчас, - завизжало сознание. Стены томно-зелёного цвета словно украдкой смотрели на человека, который находился возле окна. Полоса гофрированных обоев отклеилась от стены. Он подошёл поближе, но всё его внимание было обращено к картине, расположенной на этой стене. И прочитал надпись в углу - Борно Саркалевский. А в памяти возникло сопоставление и поиск имён. Левский, он был когда то просто Левским, точнее Невским. Наречён замысловато Борнославом. И того – Невский Слава когда то было его имя. Теперь же – гордовито и с претензией, с львиной долей тщеславия, величества, прославления, недоумения в придирчивом сознании, смутных ответах, изречениях в полотнах картин и сигаретного дыма, он называл себя Борно Саркалевским. И был отныне именитым и весьма знатным художником. До тех пор пока не наступило какое то невнятное затмение, которое растянулось и застыло в обрывках сознания на неопределённое время.

Он вспоминал. Вспоминал своё имя. Как кто-то, теперь по имени Саркалевский, поначалу нарекал себя Старлевским. Стар – звезда, звёзды, и от прежнего имени - Нева. Но он никогда не был на Неве, не видел звёзд над Невой. А бывают ли там они вообще? А потом решил видоизменить сочетание и без приставки стар- называться Саркалевским, для

точной учётности и расположения мыслей.

Как то сказывал прибывший из каких то дальних краёв его родственник, что мол, предки его, были то ли из Латвии, то ли из Литвы. И он из них самых победоносных и родом. Но сочетание смешалось то ли в памяти, то ли в образах, и не было бы удивительным, если название оказалось, в следствии - «глухой не расслышал» или повествуемый невнятно сказал, то есть неверно изложил свою мысль в словесном обличии, так вот если бы название оказалось совсем не Литвой, а Луизианой. Правды и сходства не доберёт никто. А нужно ли?