Новаки

Новаки

«Герой тот, кто восстает против отцовской власти и одерживает победу»

Зигмунд Фрейд

Однажды большой медный ключ упал в металлическую миску, но Мигель не проснулся. Жизнь покинула его тело в возрасте шестидесяти трех лет в мастерской замка во время послеобеденного сна. И будто оплакивая его потерю, мир забарабанил по подоконнику дождём. Мигель был испанцем и привычка спать после обеда — дело святое. Падение же ключа из ослабевших пальцев, в лучшие дни, гарантировало то, что сон будет не долгим.

Вам не стоит его жалеть, вы можете ему только позавидовать. В его жизни было всё, о чём только можно мечтать. Деньги? Он купался в деньгах. Женщины? Оргии были неотъемлемой частью его жизни. Любовь? Безумная! Да скажите что угодно, и можете не сомневаться, оно у него было. Но самое главное у него была она. Его богиня. Богиню звали Фая, но он звал её Феей.

В минуту его смерти она сидела на табурете перед туалетным столиком и поправляла макияж. В красном пеньюаре, а под ним в неглиже, в самом современном его понятии, да в красных чулках. На тот момент ей было семьдесят. Да. Именно так! И она могла себе это позволить. Она была Бо.ги.ня.

Их история началась ровно сорок четыре года назад, осенью, в пятницу. В то время Мигеля отчислили из колледжа, и ему пришлось вернуться в дом отца. Для Мигеля это было смерти подобно. Что можешь возразить человеку, который оплачивает твои чеки? Отец негодовал, а матушка обрадовалась и в тот же день выписала дочку своей подруги погостить на время летних каникул в их поместье, лелея в душе мечты о скором браке. Марии он нравился. Не смотря на свои юные годы — шестнадцати лет, она очень по-женски пыталась его окрутить.

Они как раз расположились за столом в обеденном зале, когда вошла она. Комната сразу стала маленькой, будто вошли не двое, а вся дюжина. Мигель проспал их приезд на новеньком FordC 1920 года выпуска и сейчас не мог отвести глаз от жены дяди. И дело было не в её внешности, которую можно было охарактеризовать поговоркой, хорошенько приправленной постиронией — не всё то золото, что блестит. А в том, что стоило ей обратить свой взор на вас, и вы пропадали, затянутые в атмосферу планеты под названием Фая. Она была громкой, её было много, даже если она молчала. Она была атмосферной с большим запасом внутренней силы и личного магнетизма. Ей не нужны правила подачи себя, ни секреты, как произвести впечатление, достаточно просто быть собой. С приходом таких людей, как она, всё меняется: чему следует разрушиться — разрушится, но это разрушение даст толчок к развитию чего-то нового. Ей было двадцать шесть. Она была русской и женой его дяди.

Ему не понравилось, как его дядя после того как представить, взял её под локоть и проводил к столу. Было в этом что-то грубое, собственническое. Ужин проходил ужасно. Слева от него сидела шестнадцатилетняя Мария, отец без конца ругал его за мальчишеский максимализм, а мать сокрушенно поддакивала, что будь жив его брат, то он никогда бы так не поступил и добился успеха. Да и история знакомства дяди с женой заставляла сжимать зубы, сдерживая вопрос: почему он, а не я?

Мигель поспешил покинуть их при первом возможном случае, и удалился в библиотеку, позволив себе окунуться в поэзию Байрона. Там на него и натолкнулась она, резко распахнув дверь и делая два широких шага по инерции внутрь. Резко остановилась, оглянулась:

— Ох! — воскликнула Фая, заметила его и рассмеялась: — Я ошиблась комнатой.

— Вы ошиблись крылом, — с улыбкой поправил он.

Она задержалась. Склонила голову то на одну сторону, то на другую, пристально глядя на него.

— Мне интересно, — сказала Фая. — На счёт вашего отчисления. Почему вы отказались выполнять задание? Ваш дядя говорил, вы безумно талантливы.

Он недолго думал с ответом. Он был в её атмосфере, но мальчишество взяло вверх:

— Я скажу вам, если вы со мной выпьете!

Она звонко рассмеялась:

— Хорошо! Выпью.

Он вскочил, схватил её за руку и добавил:

— Лимонного сока!

Она вновь рассмеялась, но уже по-другому, позволяя себя увлекать за собой. Они практически добежали до кухни, где он разрезал лимон и надавил сока в две стопки.

— До дна? — спросила она.

— До дна!

Они выпили. А потом смеялись, друг над другом до слёз, сквозь спазмы, охватывающие их лица, широко открывая рты и высовывая языки, кривляясь всем телом, как одержимые. Когда их попустило, он утёр следы повышенного слюноотделения и объявил:

— Я гений! Там не было никого, кто мог оценить мой талант.

Она не сомневалась, и неважно, в чем заключался его талант. Они оба ощущали то, о чём не говорят вслух. Такая негласная связь заставляющая чувствовать себя рядом с едва знакомым человеком максимально комфортно. Это похоже на то, как давние друзья встречаются после долгой разлуки.

Прочувствовавшись, он предложил:

— Хочешь, я познакомлю тебя с братом?

Она кивнула.

— Только я буду держать тебя за руку, — поставил условие Мигель.

— Хорошо.

Прихватив с собой фонарь, они вышли из кухни в ночь. Прошли в сад, мимо, и тут, свет высветил пару надгробий. Она напряглась, он почувствовал напряжение в её руке и пояснил:

— Я поэтому и попросил держать меня за руку. До ужаса боюсь приведений, было бы неудобно, если бы ты видела меня визжащим от страха.

Они остановились у одного из надгробий со свежими цветами.

— Мой брат, — объявил он.

Она сначала не понимала, потом пригляделась:

— Это...Это твоё имя? — неуверенно спросила Фая, вглядываясь в даты.

— Да, — кивнул он. — Я родился через девять месяц после его смерти.

Она осознала:

— Какой ужас...

— Да, — согласился Мигель.

***

На следующий день его отец решил, что на ужин непременно нужен рыбный пирог. Когда он выкатывал из эллинга нечто укрытое тёмным брезентом, все понимали, что ему не терпится похвастаться перед братом последним приобретением — моторной лодкой. Женщины решили расположиться в шезлонгах на пристани, прихватив с собой шампанское и закуски. Фая не учтя хрупкость и миниатюрность своего телосложения, прихватила парасоль в раскрытом положении. Порыв ветра потащил её за собой. Это было забавно. Мигель хохотал, как сумасшедший, пока мать не дала ему подзатыльник, любя конечно, но напомнив о приличиях.