Новая Федра, или Жаркое из четырёх сердец

Новая Федра, или Жаркое из четырёх сердец

Старая графиня Мелисинда вышла за ворота, объявив слугам, что идёт в часовню помолиться Богоматери, и, опираясь о палку, побрела вниз с пологого холма, на котором высился её замок.

Графиня ввела слуг в заблуждение: никогда не отличавшаяся набожностью, сегодня она и вовсе не помышляла о молитве. Спустившись на равнину, она направилась не налево, к часовне со старинной, почитаемой окрестными жителями иконой Божьей Матери, а направо, в лес. Вечерняя темнота заставляла её торопиться. Старуху мучила одышка, она то и дело останавливалась, чтобы перевести дыхание, подслеповатые глаза с трудом вглядывались в сгущающиеся сумерки.

Вскоре тропа совсем потерялась в буйных зарослях. У Мелисинды дрожали руки, когда она отводила ветви, хлеставшие её по лицу. С её сухих губ срывался хриплый вопль: «Бильда!», «Бильда!». Это было имя старой колдуньи, которая обитала где-то в этой чащобе.

Словно в ответ на её призыв вдали заметался синий огонёк, какие иногда мерещатся запоздалым путникам на заброшенных кладбищах. Завидев его, Мелисинда радостно вскрикнула. В уверенности, что это колдунья подаёт ей знак, она двинулась в ту сторону. Огонёк несколько раз гас, повергая путницу в растерянность, но потом разгорался так, что освещал лес перед ней. А вскоре она заметила, что впереди с ветки на ветку перелетает ворона, как будто показывая ей путь. Графиня ещё больше воспрянула духом, предчувствуя появление той, встречи с которой она так упорно искала. И вот наконец показалась скала, поросшая можжевеловыми кустами; синее пламя, служившее графине маяком, тускло сияло у её подножия, где чернел низкий вход в пещеру. Ворона, коротко каркнув, уселась на ветку слева от входа. Как только графиня, замирая, приблизилась к пещере, пламя погасло и лес со скалой погрузились в ночной полумрак.

- Любезная Мелисинда, я давно поджидаю тебя, - раздался за её левым плечом старческий голос, и графиня, обернувшись, увидела сгорбленную старуху в длинном чёрном одеянии, с головой, накрытой капюшоном, с посохом в одной руке и горящим свечным огарком в другой.

Свеча озаряла мертвенно-бледное лицо с впалыми, как у мертвеца, глазами и длинным крючковатым носом. Впадины глаз были обращены прямо на графиню, и та различила в их глубине красные огоньки. С испуганным криком она отшатнулась, но колдунья повела посохом, и на душу Мелисинды снизошёл покой. Повинуясь приглашающему жесту, она вошла вслед за ведьмой в просторную пещеру, сумеречно освещённую багровым пламенем очага. Световые пятна колыхались на стенах и потолке, выхватывая из темноты подвешенные человеческие скелеты, которые, как показалось Мелисинде, зашевелились при её появлении, задвигали костями рук и сгнившими челюстями. На шестах встрепенулись совы и уставились на вошедших круглыми горящими глазами; под высокими сводами с шелестом вспорхнули летучие мыши.

На очаге стоял котёл, в котором кипело какое-то варево; посреди пещеры громоздились грубо сколоченные стол и скамьи.

- Тебе следует отдохнуть после долгого пути, - колдунья показала гостье на скамью.

Мелисинда села. Пот струями стекал с её лица, оставляя в густом слое пудры серые полосы.

- Знаю, зачем ты пришла, - сказала колдунья, зажигая свечи на столе. - Я всегда знаю, зачем ко мне приходят люди.

- О достопочтенная Бильда, я в полном отчаянии...

- Молчи, ничего не говори, - ведьма простёрла над столом руки, и перед затаившей дыхание Мелисиндой возникло круглое зеркало, отразившее её набелённое и нарумяненное лицо с подкрашенными бровями. - Смотри в это зеркало и оно всё скажет за тебя.

Мелисинда не любила смотреться в зеркала. Ей было под пятьдесят, к тому же перенесённая болезнь изуродовала её лицо, покрыв его нарывами и язвами, которых не мог скрыть даже обильный слой пудры. Морщась в досаде, она отодвинулась от зеркала, но тут его поверхность подёрнулась рябью и в ней одна за другой начали возникать картины последних месяцев жизни графини. Это были картины, обличавшие её неистовую, преступную страсть…

Мелисинда увидела самое себя в одной из зал своего замка. Напротив неё стоит юный Вивенцио. Мелисинда пытается разговориться с ним, но юноша ни на что не обращает внимание, кроме прекрасной Аурелии. Он отвечает невпопад и смотрит только на девушку…

Любовь к Вивенцио с первых дней его пребывания в замке раскалённым клинком пронзила сердце старой графини, и не было никаких сил извлечь его оттуда. Герцог Вивенцио был родом из Италии. Находясь в свите императора Генриха Шестого, совершавшего поездку по германским землям, он увидел белокурую Аурелию, пленявшую всех своей красотой, и тотчас, не медля ни единого дня, объявил государю о своём намерении посвататься к ней. Генрих отнёсся к его просьбе благосклонно. Отец Аурелии - граф Ашенбах, тоже не возражал против этого брака, поскольку Вивенцио происходил из очень знатной семьи, владевшей в Италии многими городами и землями. Правда, сейчас Вивенцио был лишён всего этого злокозненными соседями, изгнавшими его из родных мест; император, который замышлял большой поход в Италию, приблизил изгнанника к себе и обещал оказать помощь в возвращении утраченных владений, видя в нём будущего преданного вассала. Дала согласие на брак и мачеха Аурелии - графиня Мелисинда. Мать девушки умерла рано, и граф Ашенбах женился на Мелисинде вторым браком. Прожили они с тех пор без малого пятнадцать лет. У графа от Мелисинды детей не было, и его земли и имущество должны были отойти Аурелии, считавшейся богатой наследницей. Её расположения искали многие знатные рыцари. Девушка относилась к их притязаниям равнодушно, только один Вивенцио пленил её сердце. Все радовались столь удачному союзу, скреплённому обоюдной любовью, лишь старая графиня, которая и прежде не особенно жаловала падчерицу, завидуя её красоте, возревновала её к Вивенцио и возненавидела всей душой. Однако ей пришлось смириться, ведь союзу Вивенцио и Аурелии покровительствовал сам император.