Новая история войны

Глава первая. Не настоящие лица.

15 июля 1922 года.

Капли. Они начинают свой путь во тьме, формируясь, вбирая в себя частицы, витающие в воздухе на их пути, и наконец разбиваются с еле слышным стуком. Их бесчисленное множество сливается в единую песнь дождя.

Их называют слезами неба.

Людям приятно думать, что с ними плачет сама природа. Их солёные слёзы теряются в пресном потоке небесных рыданий. Это обычно утешает.

Но не его и не этой ночью.

Молнии раз за разом освещают блестящие от воды бревна, вперемешку с кирпичами. Они напоминают костёр, сложенный криворуким великаном, который так и не подожгли. Можно увидеть почти целую черепицу, одеялом накрывающую обломки, остатки от основания дома и веранду, на перилах которой висит промокшая белая сорочка.

Это всё, что ему оставили.

На этих развалинах сидит стеклянный человек, скрюченный, маленький и неприметный на фоне кирпичной груды. Из неё виднеется бледная кисть с золотым кольцом на неестественно согнутом персте. Мужчина обхватывает её дрожащими руками, пытается их усмирить, словно она обратится в воду и утечёт сквозь пальцы, спрячется в каплях, если он совершит хоть одно лишнее движение, если он задребезжит сильнее и зазвенит, как хрустальный колокол. Но она не исчезает, застыв и источая холод.

За его спиной стоит она. В стерильно белых одеяниях, напоминающих множество сплетённых между собой лоскутов. Они беспорядочны, но всегда на своём месте. Лицо и волосы скрываются под капюшоном. Ткань не намокает, несмотря на дождь, и не колышется от порывов ветра. Их не может коснуться даже сам свет.

Стеклянный человек её боится, ждёт, проклинает и зовёт. Она с нами всегда, от тревожного начала до тихого конца.

***

Всё тот же 15 июля.

Д-а-н-и...

Буква за буквой, с трепетом и настороженностью, появляются в углу страницы. После тщательно выведенных витиеватых “э-л” наконечник пера приступает к завершающему “ь”.

— Ангрес! — слышится приглушённый зов из-за двери.

На бумаге появляется резкий штрих с мелкими брызгами чернил вокруг. Девочка захлопывает книгу, с досадой думая, что наверняка испачкает и другой разворот. Но в разы хуже будет, если её поймают.

— Праздник — это, конечно, прекрасно, но нельзя ведь его весь проспать!

Она заталкивает магловский роман вместе с пишущими инструментами под кровать, отправляет следом сундук, чтобы прикрыть книгу, вскакивает, бросается к двери, но возвращается, чтобы взглянуть в зеркало в полный рост, обрамлённое рамой с живыми фигурами, представляющими сюжеты из приключений Мерлина. Ведьма встречается с разноцветными глазами. Левый — светло-голубой, с чёрной каймой, правый — карий, словно тёплая карамель.

Вновь произносится её имя.

— Если опоздаешь на дуэль, будешь оттачивать трансфигурационные чары, пока не превратишь котёл в часы.

Тяжёлая дубовая дверь распахивается. У противоположной стены стоит, прислонившись, молодой человек. Он отталкивается и приближается к застывшей в проёме девочке, с разлитыми жидкой платиной по плечам волосами.

— С пятнадцатым днём рождения, — проговаривает брюнет, притягивая подростка к себе.

— Спасибо, — бормочет девочка, уткнувшись в жилистое плечо, и ещё тише добавляет: — Даниэль.

Они стоят в обнимку всего несколько секунд, но этого хватает, чтобы Ангрес уловила мятные и кофейные нотки. Её наставник заваривает кофе одним и тем же способом, в одной и той же чашке, в одно и то же время уже почти пять лет. С тех самых пор, как их тут заперли. “Ради общего блага”.

Они спускаются в обеденный зал, слишком просторный для трёх человек, что в нём бывают. Вернее, бывали пять месяцев назад. Сейчас их только двое. Стены словно разъезжаются всё дальше, а низкий потолок только и жаждет упасть и раздавить их, или съесть.

— Позавтракай и иди на тренировочный плац, — бросает Даниэль, оставляя Ангрес наедине с комнатой-людоедом и горячей яичницей с апельсиновым соком, поданными невидимым слугой.

Домашние духи — она не может сказать, эльфы ли это, привезённые из Франции, или местные представители хранителей очага. Они никогда не попадались девочке на глаза, даже когда она этого хотела.

Её ноги словно наполняются разрядами молний, требуют скорее догнать наставника. Они хотят, чтобы Ангрес в один заход отправила в рот завтрак и проглотила всё уже на бегу, как можно дальше от этой пустой комнаты. “Sois sage comme une image"Будь послушным, как картина". (Французский аналог для "Children should be seen and not heard" ("Дети должны быть видимы, но не слышимы")”).

Ведьма садится за тяжёлый деревянный стол, на такой же стул. Разрезает завтрак на маленькие квадратные кусочки, подцепляет один вилкой, медленно подносит его к бледным губам, аккуратно съедает, тщательно пережёвывая.

Спустя десяток минут на тарелке остаётся несколько квадратиков, а рядом пустой стакан, отражающий светло-голубое небо в окнах.

Девочка выходит во двор. Он простирается на сотню ярдов (ярд - чуть меньше метра) вокруг виллы, а за ним, обозначая границу безопасной территории, густой стеной возвышаются дикие заросли. В контраст им сад засажен композициями из фигурных карликовых деревьев и кустов, застлан идеальным зелёным ковром газона и разрезан дорожками, выложенными белым кирпичом. В нём нельзя ни потеряться, ни спрятаться — всё, как на ладони. Он, как и большинство комнат, создан лишь чтобы быть, в нём не читают, не бегают босыми ногами по покрытой утренней росой траве и даже не гуляют.

В десятке шагов от входа находится возвышенная на фут (около тридцати сантиметров) над землёй большая платформа, вымощенная по спирали бетонными плитами. Пустая. Она окружена невидимым барьером. Пропускает всё, кроме магии. Единственное место, где можно трансгрессировать в пределах защитного купола, решётки. Ангрес крепче сжимает древко бузинной палочки.

Вторая нога касается плаца. Теперь она внутри.

В неё летит красное заклинание.