О белом цветке

О белом цветке

–Это что, не шутка? – у Афины голос ровный, без смешинки, без тени, без намёка. Она и пришла сюда вроде бы случайно, и ответ, кажется, её совсем не интересует – у богини есть и другие дела, поважнее.

Но знает Афродита – не такая Афина, ох, совсем не такая! Это просто Афина Афродиту недолюбливает, считает её легкомысленной и лишней, но не выступает открыто – обе они дочери Великого Зевса, обе и идут рядом, и за столом одним сидят, а тон…ну за тон Зевс уже наказать не сможет, тем более, Афродита ему дочь любимая, на пирах её голос и песни первые, но рассеивается пир и приходит совет, а там в голосе уже Афина.

Некуда им деться друг от друга. Но Афродита и не тяготится, она не Афина и далека от неё, хотя, порою, и набегает тень мысли на её прекрасное, воспетое музами лицо, и кудри золотые вроде бы даже темнеют от этой мысли: почему же Афина такая холодная и равнодушная только с нею, а с той же Герой – великой Царицей, держится иначе, да и Гера Афину принимает с улыбкой дружбы…

Но не умеет долго темнеть мыслью Афродита – мир прекрасен, любовь во всех её проявлениях – лучшее море! И тень сходит с лица, и снова светятся золотом кудри.

–Нет, не шутка, – отзывается Афродита, оправляя рукав воздушного платья, вышитого только накануне, по новому капризу Афродиты, ещё неотмеченное всем Олимпом. Афина первая кто его видит.

Но Афина об этом даже не знает, неинтересно ей. Или от того, что от Афродиты исходит, или от того, что плевать она хотела на новые платья, она и своим счёт не знает, но кроятся они для удобства её движения.

–Хотя, – добавляет Афродита, – кому и небо шутка, кому и море.

–Чем он провинился? – Афина не отзывается на море и небо, но намёк ей очевиден – Афродита призывает её вспомнить о величии их общих родственников.

Афродита досадует, но, конечно, недолго – ей-то что? С неё всё ветрами!

–Гордец, подлец и самовлюблённый осёл! – усмехается Афродита и загибает тонкие пальцы, пересчитывая грехи смертного.

–Да так можно и не про него одного сказать! – замечает Афина и по её голосу непонятно кого она имеет в виду. Может самого Зевса? Да нет, она не сумасшедшая, напротив, очень сдержанная. А может и Посейдона? Или Гермес – самовлюблённый хитрец, и…

Нет, знает Афродита Афину, знает и то, что это в её сторону был камень. Ну и что? В гнев? а, не то настроение! Да и что на Афину гневом исходить? Отмахнётся. А если нет, то Гера заступится, а перед её гневом и Зевс предпочитает отступить – он, конечно, Царь, но она – Царица!

Да и самой лениво.

–Тут, видишь ли, дорогая, смотря кого просить, – Афродита улыбается широко и ясно. – Я ведь тоже слышу мольбы.

Слышит! Только отзывается редко, да по-своему.

–Очень его любили, – продолжает Афродита, ей приятно любопытство самой Афины, всё-таки, Афродите редко удаётся продемонстрировать свои силы да так, чтобы не опозориться, да чтобы с выдумкой. Но тут она постаралась – настроение было таким, что хотелось что-нибудь сделать, а тут мольба. Ну и сошла Афродита.

–От того он наказан? – усмехается Афина, – хороша любовь!

–Любили-то его многие, головы теряли, да и не только головы, но и стыд, – Афродита старательно не замечает улыбки Афины, ей хочется поделиться своей идеей куда больше, чем обидеться. Переменчиво настроение богини любви, но сейчас к хвастовству склоняется. – Предлагали ему и золота, и сердца. Он красив – лицом и телом, прекрасен в голосе. Любили его многие, но он – никого. Оно и неудивительно – если все вокруг с самого твоего детства смотрят на тебя с обожанием…

Афродита осекается, видя в глазах Афины странный огонёк лукавства. Это ей так удивительно, что даже слова сбиваются. Это ли – Афина? Впрочем, они дочери одного отца, и, наверное, не надо удивляться этому огоньку в глазах строгой богини? Но непривычно!

Афродита отвлекается на этот огонёк и не задумывается о его истоке. А исток прост – слова Афродиты об обожании с детства относятся к самой Афродите. Но Афина не смеётся открыто, не показывает этой злой тонкости, потому что знает – за её весельем таится зависть. Она достаточно мудра, чтобы признать это в себе, потому и молчит.

–Словом…– Афродита встряхивается, вспоминает о чём говорила, – а! словом, загордился, да потерял всякий интерес ко всем. Всё должно быть по его, а он снисходит.

–В боги собрался? – спрашивает Афина и Афродита не знает – шутит она или нет.

А не зная наверняка, не отвечает.

–Многих отверг, – продолжает Афродита, – они и собрались, воззвали, просили и плакали. Просили, чтобы и ему сердце разбили, чтобы узнал он как больно отвержение, чтобы полюбил, но безответно!

Афродита улыбается, вспоминая этих маленьких, слабых людей, что пришли к её храму в слезах и с дарами, как просили, стоя на коленях, её о милости – о мести! Любовь просили о злой услуге, ведь любовь зла и коварна – такая у смертных логика.

Что ж Афродита расстаралась. Ей понравилось, что к ней пришли именно с такой просьбой, а не с привычными мольбами о взглядах и словах тех, кто так нужен. Её просили покарать! Её! это что-то столь редкое, что будто бы новое, вот и отзывается в жадности её существа, в жадности не до даров и золота, а до чувств.

Афина молчит, изучает согбенного человека, о котором справлялась – не шутка ли? Она видит его молодое прекрасное лицо, с такими лицами рождаются музы, такая красота вдохновляет на добродетель и грехопадение, такая красота лишает сил и ставит на колени. Но теперь он сам на коленях. И взгляд его затуманен, устремлён в воду…