О лидерах и музыкантах

О лидерах и музыкантах

После закрытия аптеку отмывали мы вчетвером: Уитни, Ани, наша дочь, с мужем Брайаном и я. Малыш Пете, чтобы не скучать дома, сидел за занавеской в колыбели, а сказки, поставленные для него, слушали мы все.
- Ужасные люди были эти лимоны, - вздохнула Ани, когда закончилась глава. 
- Интересно, что курил этот итальянец, со своим говорящим овоществом в голове, - замечал Брайан.
Уитни, не забывая сосредоточенно полировать полку, сказала, что сказки о фашистах ей действует на нервы. Не лучше ли послушать обращение Президента к выпускникам, ведь сейчас это так нужно нам всем, добавила она с немного смущенной улыбкой – обращение уже было прослушано и даже пересказано. 
- Уф! – этот вздох Ани явно был явно в другой тональности. 
Я боялся, как бы сейчас – синее небо Фриско уже отливало чернотой – они не затеяли бы свой вечный спор о «поддержке». Уитни нуждалась в поддержке острее нас всех, и реагировала на нее почти с детской наивностью. Она могла горячо пересказывать услышанное по радио, выступление кого-то с Уолл стрит - тот человек с искренней печалью в голосе замечал, что родись он с другим цветом кожи в 1950-ые, все сложилось бы совсем иначе.
- Мама. Это магнат, - Ани – без пяти минут ветеринар, говорила так, словно речь шла о опасном микроорганизме, обнаруженном в собачьих галетах, - Ты знаешь, чем он занимается?   
- А если б я родился попугаем…- вставлял Брайан, ни к кому конкретно не обращаясь.  
Уитни отвечала возмущенно, что она гордая африканская женщина, и не нуждается ни в магнатах, ни в их бизнесах, хотя дети, казалось, вовсе не делали таких предположений…
Конечно, настоящая поддержка была другой – идея о том, что лидерство должно быть везде, особенно в это время, хотя в другое время, у Президента была та же идея, а потом ее назвали «радикальным социализмом». Тогда Уитни плакала, а я предлагал просто не читать газет, но это было совсем не то. С утра до вечера в аптеке, она все равно с поразительной точностью знала или чувствовала, что говорит элита о ее Президенте.       
Ани понимала все иначе – ей даже Барри и Мишель, не говоря уже об остальных поддерживающих, представлялись абсолютно бесполезными людьми, ведь они не способны, хотя скорее, попросту не желают пополнить наши запасы кокарбоксилазы или хотя бы антисептиков. И ладно бы они молчали…
Это было странно, по крайней мне, так говорили люди – хроническое отвращение к власти еще могло бы быть свойственно Уитни и мне, наследство от предков, печальные дела истории. Но Ани всего двадцать, и ведь сейчас совсем другие времена. Правда, Ани сердилась и обижалась, когда ее отношение к чему-то назвали расовым, считая себя выше всего этого, даже больше чем в современном смысле – она просто не хотела ассоциировать себя. Я понимал ее, но, казалось, что о таких вещах не стоит говорить напрямую, тем более Винни в более спокойные времена очень любила Ebony, и ее возмутило бы это, как отрицание достоинства и самоуважения: «То есть как, вы – никто?!»    

…Пожалуй, Пете был еще слишком мал, чтобы признать в помидорах и лимонах угнетателей Италии; и  когда читавшая о них леди замолчала, он тихонько посапывал за занавеской.
Пете проснулся, услышав совет определиться, что же для него важно; казалось, эта мысль обрадовала его.
- Ба-а-а-р-и-и! – услышали мы все. 
- Барри его разбудил! – воскликнула Ани, - А у папы от него эхолалии.
Я объяснил, что мои эхолалии связаны не с Президентом, а с микрофонами.
- Определенно пора модернизировать микрофоны! – Брайан горячо включился в беседу, звукозапись очень увлекала его.
Уитни возразила, что его любимый рэп мы не можем слушать вовсе не из-за несовершенств микрофонов.
На рэп она была обижена из-за Пете, вернее из-за его первого слова. Эта история очень смешила всех друзей, но Уитни относилась к ней серьезно. 
Семимесячный малыш, только вернувшийся с родителями из Буэноса (отец Брайана продавал там кофемашины), ужасно соскучился по Винни и мне, и гораздо меньше по своим развивающим играм, из-за которых мы когда-то объездили почти весь Фриско. Молодежь разместилась в коридоре, а Пете спал с нами, и вот тогда мир услышал его первое слово...
- Н-и-и-г-а-а, - тянул он трогательно и напевно.
Уитни расцеловала Пете и сказала, что он молодец. Но Брайана на следующее утро ждала головомойка. Хорошо, что через пару дней Пете научился звать «В-и-и-н-и», и его отец тут же был прощен.  
…
- Лето! Какое счастье! – с улице донесся голос с испанским акцентом. 
Пожилая мексиканка, по-видимому впервые за долгие месяцы на улице, смотрела на мир так, будто и в самом деле видела его в первый раз.
Уитни открыла окно, сразу же оценив ситуацию: 
- Синьора! Вам нужно надеть маску! И почему наше правительство такое…
- Лимонное, - подсказал Брайан.  
- Какая вы красивая! – услышали мы ответ снизу, - В этой прозрачной штуке, будто только спустились с Апполо…
Брайан сбежал на улицу, чтобы вручить женщине средства самозащиты, а вернувшись, хитро оглядел нас.
- Знаете, что я сказал ей? – он скривил губы в перевернутый полумесяц, и патетически поднял левую руку, так что стало ясно – на самом деле Брайан ничего не говорил, - «Мы все надеемся, синьора, что с Луны, сделанной из сыра – несомненно, вы все-таки спуститесь в наш 21 век…»
 Ани и Брайан хохотали, сами еще дети, заброшенные судьбой из центра Буэноса с его высокими офисами, назад, в город Фриско; это не принесло им ни боли, ни гордости, и даже объяснения были не нужны.
Я же всегда чувствовал вину перед детьми: они ведь могли жить совсем по-другому. Это было болезненно – даже с Винни мы не говорили об этом вслух. Только на днях случилось так, что я начал понимать их.
В то утро в аптеку зашел человек, взглянувший на меня, словно его только что приветствовал воскресший Мартин Лютер (по крайней мере, так вспоминает Винни со своей любовью к политическим героям). Конечно, я тоже сразу узнал его – мистер Рид из музыкальной школы, мастер бас-саксофона.
Я спросил его о здоровье, но мистер Рид, по-прежнему пораженный, лишь покачал головой, здоровье сейчас явно представлялось ему недостойной темой для разговора.     
- Как же так, Стивен? Неужели они не дали тебе гражданство, и пришлось вернуться сейчас?
Он говорил таким тоном, будто фигуры неизвестных, не дающих туманные гражданства, заслуживают самого страшного позора.
- Сейчас нам со Стивом не до поездок, - сказала Уитни, и стала объяснять, что летом в Буэносе отец Брайана так мило предлагал остаться, но…
- Значит, Буэнос? А я слышал о Париже… Кто-то принес такой слух, и мы все решили, что правда. Среди французов так много ценителей, впрочем, говорят, что в Буэносе много французов…
Отец Брайана действительно так говорил, вспомнил я, только вместо «ценителей» там были немного другие слова.
- Как твои импровизации, Стив? – продолжал мистер Рид, - Ты ведь по-прежнему сочиняешь?
Я отвечал ему смущенно, что да, бывает и сейчас, только когда я слышу все это на работе, это может… Я хотел сказать «мешать», но вспомнил, что тогда в мире учителя позору подвергнусь я – он очень серьезно относился к музыке.
Он посмотрел на Винни, огляделся вокруг и, казалось, начал читать «Призыв Президента к верующим лидерам» - его распечатали и решили оставить до Эйда; Уитни, выросшая в семье баптистов, решила, что так будет правильно.             
Думаю, на самом деле мистер Рид был разочарован, но не хотел показывать это нам.
- Что ж, я слышал об этом, такие времена, что все должны быть по-своему лидерами, да?
Винни горячо закивала.
- Когда я учился, кто-то, нет, наверно, многие очень хотели стать лидерами, только никто об этом не говорил, - мистер Рид поднял глаза на нас, - но я часто думаю, ведь и сейчас остались те, кто хотел бы играть, правда?
Мы улыбались – ведь он был прав.