О начале падения

О начале падения

(*)

– Ричард не подавал письма? – спрашивать было глупо, но что-то же надо было делать! Я не верила, просто не могла поверить в то, что он так легко увернулся от всех мук совести. Сколько я знала его? Долгие годы. Неужели ошибалась?

– А почему он подал письмо бы мне? – удивился профессор Карлини. – Его дочь у нас больше не учится…

Да-да-да! Каталина не учится, а пригрета из милости. Нет в ней магии. Обман, всё оказалось обманом. Несчастное дитя обманулось собственной матерью, пожелавшей сокрыть тот факт, что её дочь из неприкаянных – то есть рождённых в мире магии, но без неё. Мать напитывала её силой сколько могла, а дальше…

Всё выглядело болезнью, но вскрылось. И по моей вине. Девочка не умерла, но её мир треснул, мать обрела в воде покой, отец отправил в Серый Дом – ужасное место, где на неприкаянных проводят опыты и тестируют новые зелья и заклинания и где неприкаянные в свободное время сами себя обслуживают без самой малой капли магии. Погибнуть бы там Каталине, так нет, снова Магрит влезла! И теперь Каталина в Академии, а Магрит не знает чего делать.

По-хорошему, ей тут не место. Тут учатся её недавние сокурсницы, но они постигают магию, а она? Режет коренья для мадам Франчески, моет котлы и остаётся за бортом жизни.

На кой я взяла за неё ответственность? Вот дура!

– Ну не знаю, может справлялся…– я смутилась ещё больше под внимательным взглядом Карлини, но он и не думал ставить мне моё смущение в упрёк.

– Магрит, ты губишь себя, – сказал он мягко, – в тревоге, в бессоннице…она ведь ещё с тобой?

Я кивнула. Бессонница – та самая верная погань, которая от меня не отлипает! Ещё когда у меня было агентство и помощница Габи, бессонница меня жгла, а дальше, с крахом моей жизни, с сожжением агентства и смертью Габи – с чего б ей уходить с такой благодатной почвы? Да и дурная я какая-то – неизменно куда-то влезу и потом страдаю.

Вот далось мне играть в спасителя? Ну померла б Каталина в Сером Доме, мне-то что? Она не моя дочь! Но вступило!

Теперь греби, Магрит!

Пришлось уходить. В коридоре меня перехватила мадам Франческа:

– На урок?

– Не-а, так болтаюсь. Впрочем, надо бы…

Надо бы проверить прошлые эссе, а ещё составить тест. Драмы драмами, личная дурость за личную дурость, но ты, Магрит, не просто ведьма, ты ещё и профессор Академии. Интересно, чем думал Карлини, когда решил, что я подойду?

– Может чаю? – предложила Франческа. – Вид у тебя пришибленный, с таким видом нельзя ходить по коридорам.

С таким видом и жить нежелательно.

– А давайте, – согласилась я и Франческа легко завела меня под локоток в первый же кабинет, шуганув из него пару первокурсников.

– А вдруг у них тут занятие? – усомнилась я.

– Чтоб я кабинет уступила? – прищурилась Франческа, – обойдутся! Малы ещё!

Она уронила меня в кресло и принялась хлопотать. Щелчок пальцев и пахнуло чайным отваром – Франческа всегда пила крепкий сладкий чай, считая, что любой иной чай – преступление против добродетели. Появилось и неизменное её варенье. Варенье я не люблю, но Франческе лучше об этом не знать – она всё-таки ведьма, может в варенье и утопить.

– С чего такая забота? – спросила я, когда она села напротив и сунула мне почти под нос чашку с чаем, сурово наказав пить пока он горячий. – Я никогда не была для вас любимой ученицей.

– Это правда, – она не стала спорить, – я помню, как ты училась. У тебя не было ни малейшего дара к настоящим зельям.

Не было, именно поэтому я тяготела к заклинаниям. Ну а ещё стоять и методично размешивать в котле то одно, то другое, резать червей и птиц – занятие не для меня, меня, знаете ли, и мутит.

– Карлини за тебя просил, – буркнула Франческа, и мне пришлось уточнить:

– Тогда или сейчас?

Если тогда – всё понятно. В Академии учиться двенадцать лет, но бесплатно даются только первые три обязательных курса, а дальше – либо ты проходишь за хорошие оценки, либо за деньги. Платить за меня было некому, и профессор Карлини в годы моего детства умудрился вправить мне мозги так, что я начала учиться. Но не всё, конечно, получалось.

Но если сейчас…

– Тогда, – ответила Франческа. – Я такие просьбы не люблю, но он мне клялся, что ты талантлива.

Жаром хлестануло в лицо, я почувствовала, как покраснела.

– Не спрашивай даже, как он договаривался и чем был обязан, – предостерегла Франческа, – дело прошлое. Да и не могла ты его ничем подкупить, так что тут его личный интерес, а за личный интерес всегда приходится платить самому.

– Вы не ответили, – напомнила я. – С чего такая забота? У вас нет ни одной причины, чтобы так переживать за мой пришибленный вид.

– А я не переживаю, а любопытствую, – поправила Франческа и посуровела. – Ты справлялась о Ричарде у Карлини?

Ну сила! приплыли!

– Справлялась, – призналась я. – Всё-таки его дочь…

– Дорогуша, если я ещё раз услышу от тебя о Ричарде, я надаю тебе пощёчин! – Франческа перебила меня с лёгкостью и непередаваемым, истово ведьминским смешком.

Я, невовремя отпившая чая, поперхнулась. Заворачивает!

– Че-го?

– А то! – Франческа назидательно подняла ладонь, точно проповедник людишек, – гордость надо иметь!

Я во все глаза смотрела на неё, не зная, плакать мне или смеяться. Наконец, спохватившись о том, что я долго молчу, поторопилась напомнить:

– Вопрос не во мне. Вообще-то, у меня его дочь. А я всё же ведьма. Может я её на зелья разобрала? Или пытаю. Или сдала вурдалакам…

А дальше не думать, Магрит, не думать! Вурдалаки – те ещё скоты, и здесь я понимаю людей, которых их истребляли безо всякой жалости. Те не только плоть жрут, им же ещё подавай свежатинки – откусываю по куску, прямо с плоти, как оно есть, жуют, потом отпускают в клетки.

Убила бы…

– Ну представьте, представьте, – уговаривала я Франческу, торопясь разубедить её насчёт моего личного интереса к Ричарду, который эта ведьма, непонятно каких зельев отбпившись, придумала, – что у вас есть дочь, и её уводит какая-то ведьма…