О новых мерах

О новых мерах

(*)

Каким-то образом я всё ещё пытался верить в то, что это не Эва. Да, было глупо. Да, кроме неё не было серьёзных кандидатов в мои прямые враги. Да, она была достойной дочерью нашего отца и, очевидно, не могла мне простить.

Я и сам не мог. Но с собой договориться – это одно. Он был стар, он потерял бдительность и позволил нам, его детям, возненавидеть друг друга во имя власти. Но какая-то часть меня хотела верить в то, что это не Эва.

Нет, не она. Это не она плетёт заговор вокруг меня. Это не она пытается переманить к себе придворных и простой люд.

Но, конечно, вариантов не оставалось. Эва… проклятая сестрица! Если бы она только ушла в сторону…

– То что? – ехидно поинтересовалась Калипсо. Я не озвучивал своих мыслей, но древней ведьме, пленнице Моря и дочери Океана, такой полезной мне, это и не было нужно. – Ты бы отпустил её? позволил ей жить?

Какая-то часть меня хотела сказать: «да, позволил бы и даже отдал бы ей часть проливов, чтобы она осталась там хранительницей». Но это часть была слаба и не имела ничего общего со мной – Царём. Как брат я был бы готов на это, но как Царь? Нет, вокруг неё всё равно будут собираться те, в ком заговорит недовольство. Когда есть альтернатива – власть под угрозой. А я не для того прошёл через буйство собственного моря, обиженное и отравленное моим же преступлением, чтобы так легко всё потерять.

Но я не хотел, чтобы это оказалась Эва. Проклятая Калипсо, которую я ещё не освободил, да и не планировал всерьёз освобождать, хотя именно она и сгубила нашего отца, прислала мне записку с приглашением прийти. Я колебался – идти к ведьме, которая у тебя в плену и которую ты ещё не освободил, прикрываясь тем, что народ заподозрит неладное – это плохая идея.

Но море не всегда разумно. Я пошёл. И она открыла – Эва плетёт против меня заговор. Я это знал, но когда увидел в хрустальной чаше, полной воды Первого Океана её лицо, её тени, когда увидел её ненависть…

Теперь уже нельзя было это игнорировать.

Я не хотел этого знания, но получил. Уворачиваться больше не было возможности.

– Что будешь делать? – Калипсо не задавала вопросов о своём заточении, о сроке, к которому я должен был вроде бы её выпустить, нет, она смотрела на меня и искала ответ.

А какой тут мог быть ответ?

Остатки моего, ещё неосквернённого предательством моря, взметнулись, требуя её покарать. Но я не откликнулся на этот зов. У неё были причины меня ненавидеть. У неё были причины считать мой трон своим. Мы были оба дети Морского Царя – пена ему вечностью.

Но я до последнего, глупец, хотел надеяться, что она стихнет. Я забыл, я захотел забыть, что море не стихает никогда. Даже странно – я, как и Эва, легко отталкивал подальше от трона наших братьев и сестёр. Но когда ко мне в руки пришла власть, и наступил её черёд, я медлил – мне не хотелось избавляться от неё. Она знала моё истинное лицо, знала меня, была любима народом.

Да, я не убивал её из-за народа! Он бы не принял меня. И без того в нашем Царстве цвела, разливались ядом враждебность и недоверие ко мне.

Нет, не из-за этого. Не только из-за этого. Из-за тоски. Эва была единственной, с кем я был честнее всех.

– Убьёшь её? – Калипсо, похоже, получала какое-то удовольствие от моих мук. Может быть так и было, может быть, проклятая и заточённая в плен Моря дочь Океана, понимала, что я её точно не выпущу на свободу, и мстила мне. Вот и сказала правду. Показала. Не забота обо мне толкнула её на эту сомнительную добродетель, нет, не она.

Ей просто нравилось смотреть на то, что я в смятении и в подступающем страдании. Я оставался на одиночестве, уже оставался, ведь с изменниками, если обнажены их имена и поступки, поступать следовало одинаково.

И я больше не могу делать вид, что не знаю имени предателя.

Эва. Моя сестра Эва. Та, про которую я знал и без Калипсо, но без Калипсо я мог этого не замечать, веря, что справлюсь, что у неё не получится, и чем-то ещё убеждая себя.

– Ты этого не увидишь, – пообещал я. Когда-то с этой колдуньей я говорил почтительно. Но теперь она была в моей власти, во власти моих морей растекался её плен.

– Ты нарушил слово, – Калипсо прищурилась, в её глазах полыхнуло тем же, чужим пламенем, которое теперь проступало и в моём взгляде. Я заключил сделку, я должен был выполнить слово. Но вот усмешка – я заключал эту сделку как царевич, клялся собой, как царевичем. А теперь я Царь, и она в моей власти.

– Пожалуйся на меня рыбам, – усмехнулся я.

Она попыталась преградить мне дорогу. Но куда там! Первое, что я сделал, заняв трон, так это поставил новое слово, уже своё, царское, над её темницей-башней. Теперь ей нельзя колдовать без моего позволения.

Ей ничего нельзя. К ней не пускают посетителей. Её вообще как бы нет, и отыскать её башню сейчас ещё сложнее, чем всегда, и прежде, чем эта башня будет найдена, я уже почую волнение в водах.

– Рыбья требуха! – она занесла руку, не как колдунья, не как дочь великого Океана, а как обычная женщина. Также делают и сухопутные в минуту гнева.

Я отшвырнул её. Хватит мягкости.

Она упала, стихла. Не делала больше попыток возмутиться, упрекнуть, дёрнуться.

– Ты понимаешь, что сама виновата? – спросил я. – Зачем ты мне открыла это?

– Живи с этим, – она меня ненавидела. Нет, не так. она ненавидела всё. и хотела, чтобы все вокруг пропитались её ненавистью. Но я не позволю.

***

По-хорошему, следовало бы бросить Эву в темницу. И казнить в скором времени. Но это по-хорошему и неразумно. Разумнее было бы убить её тайно. Но это если не допускать позиции Трона.

Эва почему-то умела нравиться придворным. Её уважали слуги и стража, и даже служанки. Я давно подозревал, что все подосланные к ней в шпионки служанки, каким-то образом переходят на её сторону и не говорят мне ни про её передвижения, ни про её гостей и слова правды. Как-то она умела их обращать на свою сторону.