О первой правде

О первой правде

(*)

Понижение в правах – это, если подумать, не так и страшно. В конце концов, это лучшее, что я смогла получить при всех обстоятельствах собственной глупости. Да, теперь я не могу голосовать, но я и раньше не голосовала. Не могу очень уж свободно перемещаться по миру, но я и раньше не очень путешествовала. Не могу давать службу, могу только на неё поступить…

С этим заминка, учитывая, что мои мечты, если дозволялось мне ещё мечтать, вели меня к возвращению в агентство. Да, теперь всё было бы по-другому, и не было бы верной Габи рядом, и вообще ничего во мне прежнего бы не было, но всё же – это был бы мой и только мой мирок.

Но нельзя. Понижение в правах. Зато не казнь. Да и служба найдена. Правда, у Рудольфуса де Рэ – местного мага, поджигателя войны, потомка Жиль де Рэ, также двинувшегося на войне, но это временно, ведь так?

– Ничего нет более постоянного, чем хорошо замаскированное временное! – хихикнуло зеркало, отзываясь на мои мысли, и я с трудом удержалась от соблазна разбить его тотчас первым же заклинанием, нет, так нельзя – всё же я не у себя дома.

Да и дома у меня нет.

– Уже устроилась? – Ричард появился вовремя. В последние дни ему было явно лучше. он даже улыбался посвободнее.

– Можно убрать эту гадость? – я ткнула в зеркало.

– Сама ты гадость! – тотчас отреагировало зеркало. – Магрит – унылая ведьма! Тьфу на тебя! Три раза тьфу!

– Так вы уже подружились? – Ричард усмехнулся, но быстро посерьёзнел, – нет, Магрит, прости, не могу. Рудольфус в каждом кабинете развешал такие зеркала. Это идея его предка, так он следил за слугами, чтобы не воровали.

– Я не собиралась воровать!

– Да знаю, – успокоил Ричард, – но проблема в том, что и Рудольфус их не от воровства повесил. Он набирает нас для работы, а лучший способ контролировать работу – быть повсюду. Да не расстраивайся, Магрит, моё зеркало вообще плюётся мелкими осколками каждый раз, как я захожу.

Я честно попыталась представить и потерпела позорную неудачу.

– Это как?

– А вот так, – Ричард набрал побольше воздуха и выдохнул, – тьфу!

Красноречиво, ничего не скажешь.

– Ну ладно, я просто пытался разрядить обстановку, – признал Ричард, видимо угадав по моему взгляду всё то, что я думаю.

– Разрядить? – зря он это сказал, ой зря! – с чего желаешь начать? С того, что профессор Карлини, который помог мне выйти в магический мир и принял меня после того, как я провалилась, в свои стены, дал мне должность и совет, меня ненавидит?

А он ненавидит. Потому что Магрит, которой можно было поручить мерзкие дела, на которые не хватало совестливых сил пойти самому, провалилась. Более того – почти сознательно. Не захотела она, видите ли, становиться пособницей в убийстве Рудольфуса де Рэ, который снова хотел расколоть с трудом собранный в единство мир людей и магов на две разные общности.

Негодяйка!

Но это я так, хорохорюсь. А в душе хочу плакать. Потому что помню взгляд профессора Карлини, когда мне зачитали приговор о понижении в правах – злой взгляд, полный ненависти. Никогда он не обращал ко мне такого взгляда. Но он никогда и не говорил, что я буду в его руках оружием, которое можно швырять на дела разной степени низости!

И всё же, я подвела его. И себя подвела…опять.

– Старый жук просто возомнил себя богом, – Ричард подал голос, а ведь я почти про него забыла. – Ты правильно отреклась от него.

Ага…и в чью пользу? В пользу де Рэ? Я не хочу войны, я не он. Это ему комфортно в мире войны и беспокойно в состоянии покоя! Будь мы расколоты так, как он хочет сейчас, будь мы отделены – маги от людей, он всё равно бы что-то придумал. Он не может не воевать.

Но согласиться работать на него значило избежать более сурового наказания…

– Или ты хочешь поговорить о своей дочери, которая осталась на попечении мадам Франчески? – я бушевала, я не хотела успокаиваться.

Да и тут вина Ричарда была сильна. Виня его, я освобождала от вины себя. Это он, узнав, что его дочь не имеет магии, а была много лет под силами лжи своей же матери, отрёкся от неё. Это он, когда девочка осталась без матери, отправил её в Серый Дом – для неприкаянных и отвергнутых. Это он…

– Я служу у Рудольфуса для того, чтобы защитить её, – но Ричард простил себя, а это следовало понимать как то, что мои слова, как бы я не была в них жестока, для него больше ничего не значили. – У него есть артефакт, который поможет заменить ей память. У неё будет другая, людская жизнь. Она не будет помнить меня, но о ней позаботятся. Кажется, мы это обсуждали, Магрит!

Обсуждали, но если ты себя простил, я тебя за твою дочь не прощаю.

– К слову, – добавил Ричард уже спокойнее, – я связался с мадам Франческой, она доставит девочку сюда.

– Сюда? И кто за ней будет смотреть?

– Ну не ты, – Ричард криво улыбнулся, – и не я. Про меня она вообще не будет знать. Здесь за нею присмотрят.

Даже как-то обожгло от «не ты». Привязалась я, что ли? К его дочери? Интересно, потому что это – его дочь в первую очередь или потому что жалость свойственна ведьмам, хотя и стыдом остаётся?