О пользе секса

О пользе секса

Рядом. И всё же врозь
Двое в тиши аллей.
Время сочится сквозь
Пальцы руки твоей.
Ласка дождя во тьме,
Мокрая нежность щёк…
– Знаешь, я больше не…
– Знаю… А я… Ещё…

Оксана Картельян

Елизавета Альбертовна чувствовала себя ужасно уже не первую неделю, не понимая, почему так уныло проходит жизнь, отчего вдруг захотелось подвести итоги, обратиться к почти стёртым из памяти событиям, совсем с иным настроением.

Ей было не то, чтобы грустно или тревожно, нет, скорее одиноко и тоскливо, несмотря на то, что за мужем она жила как за каменной стеной, а умница дочка радовала достижениями и способностями, какими сама она не могла в этом возрасте похвастаться.
Это была тоска по ускользающей молодости, досада на то, что жизнь так и не выполнила ни одного из радужных обещаний.

Даже любовь и семейные отношения отчего-то превратились в профанацию, заменив незаметно восторг головокружительных эмоций и сказочных приключений на список утомительных бытовых повинностей, украшенных совсем не романтичным исполнением супружеских обязанностей в убывающей прогрессии.
Скучно стало жить, скучно-о-о!

Монотонная обыденность душила мерзкой рутиной, лишая возможности что-то изменить к лучшему: на инициативу и творчество не было ни времени, ни сил.
Хитросплетения запутанных социальных и родственных связей, растущие как грибы после дождя неоплатные долги перед всеми, имущественные и родственные взаиморасчёты, страх потерять равновесие, сделав нечаянный, но оттого не менее предосудительный, непристойный или постыдный шаг, нарушив непонятные нормы кем-то циничным выдуманной морали.
Чем глубже погружалась Лиза в тягучий сироп размышлений о смысле жизни, о балансе справедливости, о вечных философских вопросах и незыблемых истинах бытия, о вбитых с детства в голову готовых рецептах счастливого будущего, тем тошнее ей становилось.
Понять, почему столько лет шла вслед за искристой радугой, а попала в душный болотный туман, было попросту невозможно, потому, что всё вроде делала правильно: искренне любила, сопереживала, с полной самоотдачей выстраивала и сохраняла, а в итоге – разрушение и тлен.
Сегодня Елизавета Альбертовна переживала особенно бурно. Сергей давно уже перестал замечать её присутствие, разве что проголодается или захочет переодеться в чистое бельё.

С работы стал приходить поздно, засыпать успевал до того как она закончит с хлопотами по дому.
Как женщина Лиза перестала волновать мужа довольно давно. Ведь пройти мимо не мог, чтобы не прикоснуться, не прижаться, не запустить шаловливые руки за пазуху или под подол. Целоваться мог часами. Любил, точно любил! И вдруг словно застыл.

Возможно, устал. Пусть уж отдохнёт.
Она прикрыла глаза, задумалась, пытаясь вспомнить, когда же в последний раз Сергей обнимал, не говоря уже про демонстрацию эротического желания, про страстные интимные ласки, чувственное наслаждение, возбуждение до потери сознания от неистового интимного слияния.
Ведь всё это было, было, было!

В другой жизни, о которой напоминает лишь семнадцатилетняя дочь красавица, свадебное платье в шкафу на несколько размеров миниатюрнее её сегодняшней, да альбомы со старыми фотографиями.
Дочь Катенька вытянулась, тело её украсили соблазнительные округлости, кожа приобрела упругую гладкость, привлекательную белизну.
Елизавета наглядеться не могла на свою принцессу – точную копию её самой каких-то двадцать лет назад.
Двадцать лет! Целая жизнь. Как здорово, что Катенька – плод взаимной любви, а не случайной ошибочной влюблённости.
Лиза достала с антресоли альбом двадцатилетней давности. Тогда у них было множество друзей. Куда все подевались!
Елизавета Альтбертовна методично перелистывала страницы, брала в руки старые снимки, сверяла имена, фамилии, даты.
Из друзей, окружающих их с Серёжей отношения, их романтические приключения, скромные опыты первых поцелуев и прикосновений, Лиза сохранила связь только с Ромкой Самариным и Юлей Савиновой. Остальные, вон их сколько, незаметно растворились в прошлом, испарились, исчезли бесследно.
Серёжа был рядом все эти годы, но его тоже как бы и нет теперь. Он стал равнодушным, безучастным – совсем чужим.
Лиза расплакалась, благо дома она была совсем одна – можно было отпустить на волю эмоции: нареветься вдоволь, пожалеть себя, высказать виртуальному обидчику всё-всё, что угодно, пусть мучается, негодяй!
Сейчас она ощущала неустроенность в отношениях как сильнейшую социальную боль. Елизавете Альбертовне как вода, как воздух необходимы были прикосновения, поцелуи, разговоры по душам, и не только: не хватало ощущения единения, сопричастности – некой артерии, которая питает духовное и физическое родство.
Каждую ночь, глядя на спящего спиной к ней мужа, она проваливалась в странные фантазии, жила в них, представляя себя, то женщиной лёгкого поведения, то счастливой любовницей. Потом засыпала, утомившись бесплодным вожделением, и до самого утра смотрела повторяющиеся, с продолжениями и сценарными доработками эротические сны, в которых видела и совершала такое, что при свете дня можно не раздумывая назвать безудержным развратом.
Ей было неловко, стыдно за эти греховные видения, которых она боялась, потому всё упорнее и настойчивее старалась не думать на подобные темы.

Тщетно! Как мысли, так и сны были беспощадны к её чувствительной нравственности.
В реальности ни за что и никогда ничего подобного Лиза не могла бы допустить, но ведь всему есть причина. Всему!

В жизни, в её личной жизни, всё происходило до ужаса нелогично, парадоксально: чем больше она отдавала, тем меньше возвращали обратно. Чем больше усилий прилагала, чтобы созидать, тем стремительнее рушилось уже выстроенное и отлаженное благополучие. Чем больше вещей, ценностей и комфорта появлялось в их семье, тем меньше становилось моментов беспредельного и даже обыденного, мимолётного счастья.
Список противоречий пополнялся день ото дня, сжимая шагреневую кожу моментов, способных вызвать если не блаженство, то хотя бы умиротворение.
Несмотря на внутрисемейный разлад, Елизавете Альбертовне завидовали. Мало того – осуждали и обсуждали “незаслуженное” везение.
Может быть, именно эта невысказанная враждебность окружающих, с кем они с Сергеем соприкасались, их ревнивое презрение, немое осуждение, и были главной причиной отчуждения, эмоциональной холодности?
Вчера вечером Лиза предприняла очередную попытку завязать разговор с Сергеем, выяснить причину его равнодушия. Их общение в последнее время ограничивали фразы “Привет”, “Я ушёл”, “Корми, мать”, “Устал как собака”, “Отвали” и десяток менее эмоциональных, но тоже коротких как выстрел командных формул.
– Поговорим, Серёжа!
– Не сегодня.
– Почему не сейчас?
– Догадайся! Неужели непонятно – я устаю. Мне необходима тишина, обособленное интимное пространство, чтобы восстановиться, чтобы побыть собой и с собой. Я работаю, стараюсь, тебе и этого недостаточно.
– Ошибаешься, мне ничего не нужно, кроме твоего участия, кроме любви и сочувствия.
– Замечательно! На этом и закончим диалог. Про любовь всё было сказано до нас, её не су-щест-ву-ет. Если есть серьёзные проблемы, которые требуют именно моего участия – обоснуй… в письменном виде. Будет время – ознакомлюсь. Я спать. Андестенд?
– Может быть нам расстаться, если любви не существует, если нас больше ничего не связывает? Мне необходим живой мужчина… из плоти и крови. Тёплый, внимательный, заботливый. Я нуждаюсь в волнующих доверительных диалогах, в признаниях и исповедях, в нежных прикосновениях… в объятиях, поцелуях, в безумном сексе, наконец! Да-да, и в нём тоже. А ещё в том, что нас некогда сблизило, что превратило отношения застенчивого мальчика и впечатлительной девочки в долгосрочный и крепкий семейный союз. Я хочу жить, но не как-нибудь, а насыщенно, вкусно.
– Бессмысленный монолог. Вкусное и калорийное лежит в холодильнике. Открой – увидишь. Всё, что ты перечислила, усложняет жизнь. Развод – многократно. Нет смысла менять что либо, когда большая часть пути пройдена. Бежать обратно – далеко, да и глупо. Разбежаться, идти поодиночке – опасно и сложно.